Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»
Михаил подошел к чемодану, стал подтягивать ремешок.
Щелкнул переключатель, и опять стало тихо.
— А знаете, как о том же сказал Блок? — спросил Генка и, не дожидаясь ответа, прочел:
Твои шаги звенят за мною.Куда я ни войду, ты там.Не ты ли легкою стопоюЗа мною ходишь по ночам?Не ты ль проскальзываешь мимо.Едва лишь в двери загляну,Полувоздушна и незрима,Подобна виденному сну…
Он читал и смотрел на Лельку, а та сидела, уткнув подбородок в переплетенные пальцы рук, прикусив нижнюю губку, и ее растерянный взгляд метался по комнате.
На остановке Генка пропустил всех в автобус, подал вещи и остался стоять на пыльной щебенке.
— Заходи, — сказал Михаил, продвинув чемоданы.
Генка отрицательно мотнул головой, повернулся и пошел в поселок, через улицу, к берегу океана, где на серые галечные пляжи плескали первые волны и пахло лечебными травами.
— Что с ним? — Михаил повернулся к Лельке. Та опустила глаза и пожала плечами.
* * *Вещи приняли прямо с автобуса в бортовую машину и повезли к самолету. В зале ожидания Мария Гавриловна куда-то исчезла, и Михаил с Лелькой остались одни в толпе. Между ними стояла голубая сумка с надписью «Аэрофлот».
В сердце Михаила вдруг заметались тревога и печаль, а отчего, он никак не мог понять. Ну, улетает птичка-невеличка, так надо только радоваться: еще один хороший человек входит в мир. Так в чем дело? Почему нет радости?
— Я напишу, — сказала Лелька. — Как только доберусь. Можно?
— Безусловно, — сказал Михаил. — Как общежитие, как экзамены.
Может быть, тревога от звонка Папы Влада? «Инспектор, тут Дима приехал, перед обедом будем в твоем офисе, готовь коньяк». Что там интересного привез Дима?
— Я все напишу…
— Конечно. Мне будет интересно.
Кругом все интересно, голова кругом. Что может быть интересного для меня в ее письме? Восторги по поводу новых подруг, факультетские новости, старые легенды из жизни альма матер… Бог мой, как давно это было… Что там у Папы с Димой?
— А летом приеду на каникулы… Не верите? — Она глянула в глаза, и Михаил увидел наконец ее растерянность и ужас.
Господи, совсем ребенок, и такая дорога, а я о Папе с Димой, вот чертова работа, баран толстокожий, обругал себя Михаил и тут же весело воскликнул:
— Конечно приезжай! Я отвезу тебя в тундру, покажу одну долину. Там сплошь растет красная смородина. Огромная, красная от ягод долина. А по ней лазят медведи, урчат от удовольствия, и тоже красные от сока. Представляешь: красные медведи! А пока грызи науки, время сейчас такое, без них ни в какую долину не по…
— Не надо так! — отчаянно перебила она. — Я серьезно…
— Внимание! — прозвучал женский голос. — Объявляется посадка на рейс, следующий по маршруту…
— Мне, — отрешенно выдохнула Лелька.
— Ах, какая я растеряха, какая растеряха! — подбежала Мария Гавриловна. — Оставила сумочку в автобусе и ищу, ищу…
В глазах ее блестели слезы, и руки, прижимавшие сумочку, тряслись крупной дрожью.
— Иди сюда, Елена, иди: мне надо что-то сказать, — она враждебно глянула на Михаила, схватила Лельку и повела на улицу.
Михаил взял сумку «Аэрофлот» и специально отстал, чтобы не мешать последним наказам матери. Взвинчена, конечно, Мария Гавриловна, первый раз расстается с дочкой.
У ступеней аэропорта пофыркивал голубой автобус, И пассажиры, теснясь в дверях, занимали места. Мария Гавриловна все говорила Лельке, приближаясь к задним дверям автобуса. Лелька уже стояла на подножке и кивала матери, а поверх ее головы искала что-то глазами. Дверь наконец со скрежетом лязгнула, оттеснив Лельку в глубину автобуса, и тут она увидела Михаила и, крича что-то, застучала в стекло. Автобус двинулся, и оказалось, что Михаил и Мария Гавриловна только двое провожающих. Ни одного человека рядом. Весна: летят отпускники, семьями, прощаются с друзьями еще на приисках.
Гудел, прогревая моторы, самолет. Автобус подполз к нему, и по трапу стали подниматься маленькие фигурки. Лельку они не заметили — разве разглядишь на таком расстоянии? Она растворилась среди людских фигурок и могла оказаться любой из них.
Мария Гавриловна заплакала. Хорошо, пусть выплачется, это снимет нервное напряжение.
Самолет взлетел, сделал широкий круг и исчез на западе.
Так что же привез с «Ичуньского» Дима, Человек Дела?
— Я рада, что она улетела, — неожиданно сказала Мария Гавриловна. — Ведь вам уже тридцать, а она совсем еще ребенок.
— О чем вы? — удивился Михаил.
— О моей девочке, — у нее снова сверкнули слезы. — О ее первом чувстве.
— Да вы что?! — похолодев, с ужасом сказал он.
— Ох уж эти мужчины. Вечно они не видят главного… Не обижайтесь, Миша, я мать. А у нее мой характер. Поэтому я так боялась последнее время. Ведь я однолюб. С тех пор, как рассталась с мужем, не могу заставить себя вновь… Он был торговым моряком и погиб во Вьетнаме. Там бомбили причалы… Но теперь она улетела и вдали, я надеюсь, все пройдет. Должно пройти, — добавила она шепотом, полным отчаяния и сомнения.
Предопределенная случайность
Фотография делалась в ненастный день и была серенькой, но Михаил сразу узнал Сучкова. Он стоял на фоне того балка. По стене, на гвоздях, густо висела рыба. В одной руке Сучкова ружье, в другой — убитый гусь. Классический браконьерский снимок: вот какой я добытчик! Шипите от зависти!
— Он, — сказал Михаил и опустился на стул.
— Григорий Долгун, Гриня, — сказал Дима. — Тракторист с одного из участков нашего прииска, что в тридцати километрах от «Ичуньского». Два раза судили: первый на материке, сидел три года. Второй тут, тоже за драку, но отвертелся, получил условно. В компании с ним тракторист, бывший мастер, изгнанный за пьянку, третий тоже механизатор и тоже откуда-то за пьяные дела. Рыбаки-кооператоры: общая снасть, балок, выручка поровну. Рыбу сдают в палатку на своем участке, там Гринина подружка шурует. Слух прошел: уезжает Гриня, вызов ему Редько прислал.
— Где он сейчас?
— После отзыва из депутатов умотал на север Якутии.
— Угу… А участок, где Гриня, как называется?
— Да он, если официально, и не участок, — Дима почему-то застеснялся. — Так, небольшой полигончик с хорошим содержанием. Два агрегата… Ну, на всякий случай…
— Карман, — кивнул Влад. — Заначка. Государство обманываете, Вельзевулы!
— А куда денешься? — Дима поднял руки. — План надо давать?
— Понятно, — сказал Михаил. Он слышал, что горняки частенько держат в секрете, про запас, небольшие полигоны с содержанием металла с песках выше всяких легендарных клондайков. Затормозит выполнение плана непогода или технический просчет, они из такой заначки двинут полсотни кубов, промоют — и план в ажуре. А поскольку полигон секретный, техника и народ проходят по другим, официальным участкам, хотя живут и работают бог знает где. Найди их по тысячам распадков. Вот и еще один факт для докладной, отношения, вроде бы к охрана рыбных запасов не имеющий.
— Сердитый парень, — ткнул Влад в фотографию. — Милицию надо.
— А он сейчас по букве закона ни в чем не виноват, — сказал Михаил. — Докажи, что ловит не по правилам, что торгует… Надо ждать выезда в тундру.
— Будет выезд, — сказал Дима. — У Долгуна десять дней отгулов. Подал заявление со следующего понедельника.
— Значит, поедет в пятницу, два дня терять не будет… — прикинул Михаил. — Узнать бы маршрут… А, Дима?
— Я не господь бог Саваоф, — усмехнулся Дима. — Но есть информация, что весной они нашли какую-то речку в горах, к западу от прииска. Рыбы в ней больше вроде, чем воды. Вот все, что знаю.
— Тинтинин, — кивнул Михаил. — Больше не осталось, от «Ичуньского» близко богатых рыбой рек. Нашли, стало быть… А ты, Дима — и господь бог и комиссар Мегрэ.
— Тогда моя миссия выполнена! — Человек Дела напыжился и посмотрел вокруг победным взглядом. — Требую принять в небесный штат! Вместе будем творить чудеса!
— Хм… Если бы не ваши горняцкие хитрости, мы бы его еще зимой нашли, — сказал Михаил. — Так что гордиться особо нечем, хотя я тебе очень благодарен. Это правда. С горчинкой — но тут уж…
— Да, — сказал Папа, — государство обманывали, заодно преступника, не ведая, но укрывали. Выходит, причитается тебе, как у классика: медаль и пуля.
— Государственные интересы… — неуверенно начал Дима, но, словно ждал этого умопостроения, Папа закричал радостно:
