Борис Бондаренко - Пирамида
— Ладно.
46Снова, как и полтора часа назад, я расхаживал по платформе и боялся, что Ася не приедет и с этой электричкой. Но она приехала. Ее почти вытолкнули из вагона. Я подхватил сумки, оттащил их в сторону, повернулся к Асе и обнял ее.
— Что случилось?
— Опоздала на электричку. — Она виновато посмотрела на меня. — Всего на полминуты. Так обидно было, что я чуть не расплакалась.
Мне показалось, что она и сейчас может расплакаться, такое несчастное и усталое было у нее лицо. Тушь на ресницах у нее начала расплываться, и я вытер ее глаза своим платком.
— Ну, пойдем.
По лестнице Ася поднималась так медленно, что я взял обе сумки в правую руку (опять эти сумки!), а левой поддержал ее за плечи и спросил:
— Ты не больна?
— Нет, просто очень устала.
После поездки в Англию работы у Аси стало намного больше. И уже не в первый раз приезжала она такая измученная. Я пытался уговорить ее отказаться от части нагрузок, но Ася только качала головой:
— Нельзя, Дима. Меня ведь для этого и посылали в Англию.
— А так можно? — Я начинал злиться. — Кончится тем, что ты свалишься.
— Не свалюсь.
Настаивать я не мог — я хорошо понимал ее.
Ася небрежно, нога о ногу, сбросила туфли, прошла к креслу и почти упала в него. Я включил газ и стал набирать воду в ванну. Ася сидела, закрыв глаза, и я сказал:
— Не засыпай.
— Не буду, — она чуть приоткрыла глаза и тут же снова закрыла их.
Ася пошла в ванную, а я стал разбирать ее сумки. Там, кроме продуктов, обычных журналов и контрольных, оказался сверток с детской одеждой. Я развернул его и никак не мог понять, для кого это, и за ужином спросил у Аси. Она смутилась и замешкалась с ответом.
— Для ребятишек из пятнадцатой квартиры, — наконец сказала она, опуская глаза.
— Из пятнадцатой квартиры? — переспросил я, пытаясь вспомнить, кто там живет. — Почему именно для них?
— Ты знаешь, кто там живет?
— Понятия не имею.
У меня было довольно смутное представление о жильцах своего подъезда. Я здоровался с ними при встрече, на том мое общение и ограничивалось.
— Там живет дворничиха с четырьмя детьми, — нехотя стала рассказывать Ася. — Младшему три года, старшему — одиннадцать. Муж — профессиональный алкоголик, по полгода не работает, лечится в больницах или отсиживает, помощи от него — никакой. Ребята все такие боевые растут, в обиду себя никому не дают. Но ходят в таком старье, все чиненое-перечиненное… Вот сегодня я и решила купить им что-нибудь. Не знаю уж, как она примет это…
Мы оба надолго замолчали — и думали, наверное, об одном и том же. О том, чтобы завести ребенка, мы говорили уже не однажды, и каждый раз получалось, что сделать это в ближайшее время никак не удастся. У Аси после этих разговоров всегда портилось настроение, она виновато поглядывала на меня, а мне тоже бывало несладко. Однажды Ася оказала чуть не плача:
— Если ты очень хочешь, давай сейчас…
— Ну что ты, — принялся я торопливо успокаивать ее, — это не к спеху, просто я боюсь, что потом тебе трудно будет рожать…
Я еще долго успокаивал ее и договорился чуть ли не до того, что мне вообще не хочется ребенка. Она только повела плечом и замолчала, а я дал себе слово больше даже не заикаться об этом. От того разговора у нас обоих остался неприятный осадок, словно мы в чем-то обманывали друг друга. Я знал, что дело не только в том, что Асе будет сложно по меньшей мере на год бросить работу. Мучило ее и другое — она все еще думала о том, что мне совсем не так хорошо с ней, как я пытаюсь показать, и не хотела связывать меня. Она никогда прямо не говорила об этом, но ее опасения порой невольно проскальзывали в интонациях, взглядах, а особенно — в письмах из Англии. Я и сам боялся говорить с ней об этом и нередко ловил себя на том, что действительно слишком уж стараюсь показать, как у нас все хорошо, а она мгновенно улавливала малейшие нотки фальши в моем голосе и, в свою очередь, старалась не показывать мне этого. Получался какой-то заколдованный круг — я часто замечал, что говорю с Асей не так, как мне хочется, а выбираю слова, чтобы ненароком не упрекнуть ее в чем-нибудь, а она тут же чувствовала это и, кажется, еще больше убеждалась в справедливости своих опасений… Однажды я даже подумал: есть что-то неестественное в том, что за четыре года нашей совместной жизни у нас не было даже пустяковой ссоры… А впрочем, какие там четыре года? Вряд ли наберется и один…
И сейчас Ася низко склонилась над тарелкой, пряча от меня лицо, и я обругал себя и подумал, что не надо было мне молчать после рассказа о дворничихе и хотя бы сейчас нужно найти какие-то слова, чтобы успокоить ее. Но я просто не знал, что сказать ей — так, чтобы все получилось естественно. И промолчал до самого конца ужина, а потом сказал:
— Иди ложись, я сам все уберу.
— Хорошо, — сказала она таким подавленным голосом, что я испугался, положил ей руку на затылок, заставил посмотреть на меня и заговорил чересчур уж бодрым тоном:
— Ты что, Асик? Не вешай нос, женка, отдохнешь, отоспишься, а завтра грандиозный шашлык будет, Ольф грозился целого барашка купить…
Ася вздохнула, молча поцеловала меня и вышла.
Наверно, мне надо было сразу пойти вместе с ней. Но я принялся убирать со стола, вымыл посуду, еще несколько минут стоял под душем. И когда стал ложиться, то увидел, что Ася уже спит. На секунду обида кольнула меня, но я тут же сказал себе, что она слишком устала, и осторожно лег рядом.
Ася проспала почти двенадцать часов, ни разу не проснувшись, а я несколько раз вставал ночью, шел на кухню курить, пробовал читать и снова ложился рядом с ней. Ася спала спокойно, дыхания ее почти не было слышно, и я вдруг подумал, что она давно уже не обнимает меня во сне, как бывало раньше. И еще — что никакая усталость не помешала бы мне дождаться ее прихода…
Утром я сходил в магазин за вином, поговорил с Ольфом, а Ася все еще спала. Она проснулась только в одиннадцатом часу, улыбнулась мне и спросила:
— Который час?
— Десять.
— Десять? — с недоумением переспросила Ася. — Так много? Сколько же я спала?
— Почти полсуток… Ты приняла снотворное? — необдуманно спросил я.
— Да нет, что ты… — Она отвела взгляд. — Сама не знаю, с чего так, вроде бы и вчера спала нормально…
Я сел рядом с ней на постель, она взяла мою руку и тихо упрекнула меня:
— Что же ты не разбудил меня ночью?
— Ты так крепко спала…
— Эх, ты… — огорченно вздохнула Ася. — Что делать будем?
— Ты забыла, что я вчера говорил тебе?
— А, шашлык, — без особого энтузиазма сказала Ася.
— Тебе не хочется?
— Нет, почему… Уже пора идти?
— Да.
— Сейчас встаю. Дай мне халат.
Я дал ей халат и смотрел, как она надевает его, сидя в постели.
— Что ты так смотришь? — улыбнулась Ася. — Все удивляешься, почему я так много спала? Очень уж я устала вчера…
— Если бы только вчера.
— Ничего, скоро отпуск.
— До отпуска еще два месяца… Слушай, а ведь на Первое мая у нас четыре свободных дня выпадает… Давай слетаем на юг?
— Давай. А вы уже все закончили? — спросила Ася и вдруг покраснела. Я понял почему — она до сих пор не спросила, как наша работа, хотя я и говорил ей, что мы должны вот-вот закончить.
Шашлык удался на славу. День был довольно прохладный, но ясный. Ася оживилась, иногда чему-то беспричинно улыбалась. И Светлана, с утра глядевшая пасмурно, вскоре развеселилась. Ольф был какой-то умиротворенный и с такой нежностью смотрел на Игорька и Светлану, что я не удержался от шутки:
— С вас хоть икону пиши, прямо святое семейство.
Ольф только хмыкнул, а когда Светлана и Ася куда-то ушли, он, вспомнив мои слова, серьезно сказал:
— Святое не святое, но семейство у меня… это, брат, такая штука, без чего я своей жизни просто не представляю. — И, глядя на Игорька, добавил:
— Иногда и самому не верится, что вот — сын мой, какое-то восьмое чудо света, возникшее из небытия. Никогда не думал, что быть отцом так приятно.
— Ты только при Асе об этом не говори, — невесело сказал я.
Ольф посмотрел на меня и смешался:
— Ну да, конечно…
Вечером Ася виновато сказала мне:
— Знаешь, мне придется просмотреть несколько курсовых работ.
— Сейчас?
— Боюсь, что завтра все не успею.
— Ну, работай, а я пока журналы посмотрю.
Мне совсем не хотелось смотреть эти журналы, я по горло был сыт работой, но надо же было чем-то заняться, пока Ася будет читать курсовые. Сколько же этих «несколько»? И долго ли она будет заниматься ими?
Ася забралась с ногами на диван и углубилась в работу, а я иногда поверх журнала смотрел на ее сосредоточенное лицо. Ася то ли не замечала моих взглядов, то ли не придавала им значения. Потом вдруг внимательно посмотрела на меня, аккуратно завязала папку и сказала, опуская глаза:
