По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин

— Давно знаете Петухова? — спросила она.

— Вместе работаем.

— Выпивали когда-нибудь с ним?

— Прежде случалось, а в последнее время нет.

— Что же так?

— Во-первых, я бросил пить. Во-вторых, мы с ним разошлись.

— Почему?

— Разные взгляды на жизнь.

— Вы были у него дома?

— Был один раз вместе с Куницыным.

— Выпивали?

— К сожалению, да.

Ремизов отвечал кратко. История была ему неприятна, как, впрочем, и сам Петухов. Но совсем топить его Андрей не хотел: как ни говори, работают вместе.

— Говорил он вам о шинах? — продолжала судья.

— Говорил, что у него нет шин.

— И предлагал снять с чужой машины?

— Намекал.

— Что значит «намекал»?

— Предлагал намеком.

— Но было ясно, что предлагал?

— Конечно, ясно.

— Ну, а вы что?

— Хотел дать ему по физиономии и сейчас жалею, что не дал. Глядишь, и ребят не совратил бы.

Судья улыбнулась:

— А коллектив у вас хороший?

— Хороший.

— И не можете повлиять на Петухова?

— Как это не можем? — Андрей выпрямился. — А для чего я в суд пришел? Да мы с этим Петуховым давно воюем.

— Из-за чего же?

— Как из-за чего? Чтоб человеком стал. Может, он. Петухов, думает, что я его посадить в тюрьму хочу? У меня вовсе такого желания нет. Я хочу, чтоб он понял: как это — обокрасть человека? Ну крал бы сам, попался, черт с ним, а то других совратил. Посмотрите на них, — Андрей повернулся к подросткам: — Ну какие они жулики? Мамино молоко на губах еще не обсохло. Жаль их… А Петухову хоть бы хны, ходит пан-королем — вот какой я ловкий!

— Ну, а то, что вы с Петуховым воюете, помогает ему это?

— А то нет! Раньше мы его осаживали, сдерживали, а теперь он сам себя сдерживает. Бросил халтурить, стал задумчивый какой-то. Вроде понимает: как жил, так жить больше нельзя. Перемена в нем постепенно происходит. Пожалуй, его надо поддержать, но вместе с тем строго предупредить: коль возьмется за старые штучки, пусть на себя пеняет. А эти молокососы, — Ремизов кивнул в сторону подростков, — тоже, вероятно, одумались. Освободить их надо, чтоб матери не страдали. Вкатить им условно. Петухову тоже. Пусть это «условно» висит над ними, как меч.

Выступление Ремизова произвело на судей хорошее впечатление. Это почувствовали все сидящие в зале, в том числе и Семен. Все понимали, что подростки и Петухов предстали перед судом в первый раз, а благодаря четкой работе милиции украденные шины были возвращены хозяину. Ущерба не произошло, никто не пострадал. Но суд призван был не только карать, но и воспитывать, и в этом была его сила. После того как вызвали Куницына и он подтвердил показания Ремизова, судья строго взглянула на Петухова:

— Что теперь скажете?

Петухов лишь сейчас понял, что товарищи по работе не только осуждают его, но и болеют за него. А ведь раньше ему казалось, что Ремизов завидует его ловкости, каким-то успехам, отсюда все его подковырки, потому и злился на него. Он почувствовал, что вопрос: «Что теперь скажете?» — был вопросом не только судьи, но и Ремизова, и Куницына, и всех людей, сидящих в зале, которые требовательно глядели на него, ожидая, что именно он скажет. Семен медленно поднялся. В первый раз в жизни ему было так стыдно, что он не знал, куда девать глаза. Уставился в пол, не в силах произнести ни слова.

— Признаете себя виновным? — спросила судья.

Семен поднял глаза и чуть слышно сказал:

— Шины я не воровал, но в том, что их украли, виновен.

— Значит, подпаивали ребят?

— Подпаивал… Я давно раскаялся в этом, граждане судьи, — голос Семена дрожал, — да признаться было тяжело и как-то неудобно. А теперь, когда признался, стало легче.

И это была правда. Семен почувствовал облегчение, будто с его тела сняли тяжелый, давящий обруч. Теперь он хотел одного: чтоб ему поверили, а вывихи свои он исправит.

И ему хотели верить и прокурор, и судьи, и остальные. Об этом свидетельствовал и вынесенный приговор — суд освободил подростков и Петухова, осудив их условно…

В коридоре Семена поджидал Андрей. Он подошел к Петухову и сказал:

— Извинись, Семен, перед ребятами.

— Конечно, конечно… — пробормотал Петухов. — Я виноват…

Увидев у входа Пенькова и Кружкина, приблизился к ним и покаянно сказал:

— Простите меня, ребята, чуть вас и себя не загубил… — Потом повернулся к Ремизову: — Спасибо, Андрей, выручил из большой беды…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Когда Буданов пришел работать в мастерскую, он плохо представлял себе ученых. «Биологи, что они понимают в технике!» — думал он. Но чем дольше работал, тем больше убеждался в обратном. Те не только обладали техническими знаниями, но многие из них владели рабочими профессиями. Однажды к его верстаку подошли два молодых человека в белых халатах — блондин и брюнет — и попросили у него ножовку и напильник.

Блондин был коротко острижен и чисто выбрит. У брюнета были густые вьющиеся волосы, усы и пышная борода, которые делали его старше своих лет.

— Пожалуйста, но на что они вам? — на всякий случай спросил Иван.

— Да вот, — проговорил брюнет, — ваш заведующий, — он имел в виду Кочкарева, — обещал сделать нам одну вещь через месяц-два, а нам она нужна сейчас. Не ждать же?

Иван достал из своего верстака ножовку и напильник, протянул молодым людям и стал наблюдать, что они будут делать дальше.

Брюнет стал разрезать ножовкой на части дюралевые уголки, а блондин ловко обрабатывал их напильником. Брюнет работал азартно, и длинные волосы его то и дело падали на глаза. Движением головы он откидывал их назад, и делал это так часто, что Ивану стало жаль его.

— Шея переломится, — не вытерпел он.

— Она у меня не из металла, — легко парировал брюнет. — Перегни раза два металл — переломится. А шея, чем больше ее гнешь, тем крепче становится, — шутливо продолжал он, не прекращая работать. — Так вот, тренируюсь, так сказать, комплексно, чтоб все работало: руки, спина и шея. — Он подмигнул: — Пригодится!

— Безусловно, — в тон ему сказал Иван. — А если серьезно, то так работать можно час-два. Мы же, рабочие, лишних движений не делаем, экономим силы, время.

— Тем и отличаетесь вы, профессионалы, а нам можно, мы — любители.

— И большие?

— Обыкновенные, как все: что нужно, то делаем.

— А для меня необыкновенно, чтоб ученый работал за верстаком.

Брюнет, перестав двигать ножовкой, вскинул на Ивана глаза:

— Вы, вероятно, у нас новенький?

— Да, — кивнул Иван, — работаю недавно.

— Тогда все понятно. — Брюнет снова увлекся работой.