Иван Шевцов - Свет не без добрых людей
- Ну, что мне делать, что мне делать?! Ой, горюшко, горе мое! До смерти забивает. Дети-сиротки голодные, голые сидят, а он все пропивает, под метелку. И не скажи… слова не скажи ему. Ой, мамочки родные! За что ж мне такое наказание. Сейчас пришел домой поздно. Пьяненький, и морда вся в крови, вся ногтями исцарапана. Это ж все полюбовница ему сделала, не ублажил, верно, ее, мало денег отнес. Сколько ни зарабатываем, все идет туда, на полюбовницу да на водку.
- Успокойтесь, Балалайкина, не кричите. Вы мне все толком расскажите, - увещевала Надежда Павловна, стоя посреди комнаты в ночной сорочке с растрепанными волосами.
- Да откуда ж мне знать. Я ж за ним по пятам не хожу. А кабы знала, я ж бы ей, потаскухе, все волосы вырвала и глаза выцарапала, все до последнего волоска. Ну, что мне делать, что мне делать?! Посоветуйте хоть вы мне: у кого мне управу на него искать, кому жаловаться?.. - кричала Домна на все лады, то выше, то ниже, то громче, то с завывающим причитанием, то грубым, почти мужским басцом. Все это выглядело как-то неестественно, Надежда Павловна спросила ее довольно холодно и сухо:
- Почему ж вы думаете, что он от любовницы пришел?
- А где ж бы ему шляться? Кто ж ему морду ногтями оцарапал?
- Это ему Федька Незабудка в клубе полоснул, - вдруг, как выстрел, прозвучал громкий голос Тимоши.
Наступила минута замешательства. Но только минута. Домна была не из тех женщин, которых можно смутить. После паузы она продолжала причитать:
- Так ему, разбойнику, и надо. Ой, родимые, совсем измучилась. Забивает меня, на мне зло срывает!..
И долго еще она бесслезно ревела и причитала, пока Надежда Павловна не пообещала ей во всем разобраться.
Плач и причитания женщины разжалобили и встревожили Веру. В сознании девушки никак не укладывалось, чтобы мужчина избивал женщину. А тут не просто мужчина, а муж, самый близкий, любимый человек. Что это - варварство, дикость? И на какой-то миг она представила своего будущего мужа. А вдруг попадется вот такой, как этот Станислав Балалайкин? Где-то она слышала глупую возмутительную пословицу: чтобы жить душа в душу, колоти жену, как грушу. Философия садистов, что ли? От одной такой мысли по телу забегали мурашки.
Веру несколько удивил, как ей показалось, спокойно-равнодушный тон Надежды Павловны. Думалось, что Посадова сию минуту оденется, поднимет на ноги половину совхоза и пойдет среди ночи усмирять разбушевавшегося Станислава Балалайкина. Но вместо этого она пообещала вызвать его завтра к директору. А что это даст? Да его, бандита, судить надо, в тюрьму запрятать, а не разговаривать с ним.
Вспомнился Вере недавний случай в библиотеке. Пришла девочка, третьеклассница по фамилии Балалайкина. Принесла сдавать том русских народных сказок. Книга порванная. Вера ужаснулась и очень строго спросила девочку, что все это значит. Девочка испугалась и сказала правду:
- Это мамка порвала. Они поругались с папкой, и мамка запустила в папку книжкой. А папка в нее бросил.
- Подрались? - спросила изумленная Вера.
- Не, не дрались, а только ругались.
Утром Вера сказала Надежде Павловне:
- Я все слышала, как приходила эта несчастная. Вы поможете ей? Как это ужасно. Зачем так жить, какая это семья? Уж лучше одной, чем терпеть издевательство. Вы обязательно должны помочь ей. Надо проучить как следует бандита.
- Разберемся, Верочка. Семейные дела бывают часто очень запутанными, сложными. Надо разобраться, - пообещала Посадова.
Надежда Павловна рассказала директору о ночном визите Домны.
- Надо, Роман Петрович, этого Балалайкина строго-настрого предупредить. Что это такое - жену избивает, пропивает зарплату. Куда это годится?
- А, черт их там разберет-поймет, кто прав, кто виноват, - ответил, морщась, как от дикого яблока, Булыга. - Домна такая баба, что в обиду себя не даст, И выпьет, я тебе доложу, не меньше самого Станислава. - Тем не менее он вызвал бухгалтера и строго спросил: - Я вам приказывал зарплату Станислава Балалайкина выдавать его жене?
- Так точно - выдаем только жене, согласно вашему приказу.
Директор бросил на парторга значительный взгляд и, отпустив бухгалтера, спросил:
- Видала фокус?
Но Станислава все-таки пригласили. Он работал недалеко, на пилораме. Зашел виноватый, смирный, тихо поздоровался. Небольшого росточка, с круглым, добродушным личиком, откровенными голубыми глазками, он совсем не был похож на того разбойника, каким его изображала жена. Булыга сесть ему не предложил: с провинившимися всегда разговаривал стоя. Спросил в упор, не дав Балалайкину опомниться:
- Доложи нам с парторгом, что за погром ты вчера ночью учинил?
- Где? - заморгал глазками Станислав.
- Дома, - повысил голос Булыга. - Или ты еще где-нибудь давал разгон? Кто лицо тебе поранил?
- Лицо? Не знаю. - Смуглое личико Станислава наивно заулыбалось.
- До такой степени был пьян, что даже не помнишь, где пил и кто тебя бил, - вставила Посадова.
- Пить я нигде не пил, и все помню. А бить - жена била, когда я из клуба домой воротился. А щеку, щеку в клубе ребята царапнули. По ошибке, значит.
- Выходит, не ты бил, а тебя били? - Строгие глаза Булыги держали под непрерывным обстрелом Балалайкина.
- Я защищался. Всю правду говорю. Потому, как не пил я. Пить не на что - деньги она получает. От того и семья голодная. Она свою зарплату получила и мою - за два месяца вперед. И все сестре послала. Сестра ее в Городище магазинщицей работала, проворовалась там, а теперь недостачу платить надо. А то как же, иначе - тюрьма. Сестричку-воровку выручает, а своя семья голодная сиди. От того и раздоры у нас идут. Вы ей, товарищ директор, не верьте. Она такая…
Булыга и Посадова переглянулись. Роман Петрович больше склонен был верить мужу, Надежда Павловна считала пока что дело неясным. Потому и спросила:
- Но вчера ночью ты бил жену или не бил? Честно признайся.
- Побьешь ее. Да она сама любого мужика так накостыляет, что ой-ей-ей! Только держись!
- Как же так? Зачем бы она стала ночью бегать по селу и ревом реветь? - недоумевала Посадова.
- Это она может. Что-что, а реветь она может. Чтоб, значит, себя обелить, а мужа грязнить по-всякому.
- Но ты все-таки бил ее? - допрашивала Посадова, все еще неуверенная в невиновности Станислава.
- Защищался. Ну, может, в горячах и толкнул для острастки.
- Толкать, Балалайкин, никак нельзя, даже легонько. Это называется хулиганство, за это судить будем, - наставляла Надежда Павловна.
- Это мы знаем - пятнадцать суток, - согласился Станислав. - Только, значит, когда обороняешься, закон на твоей стороне.
Балалайкин потоптался на месте, хотел было уже уходить, но внезапно нахлынувшая обида остановила его, вынудила выложить начальству все до конца. Пусть знают, как тяжела и нескладна семейная жизнь Станислава.
- Она ж меня, окаянная, со света изживает. Того и гляди отравит.
- Не говори глупости, Балалайкин, - резко осадила его Посадова. Но это только подзадорило Станислава.
- Значит, мне веры нет!.. Так выходит? А то, что она мне в еду каких-то порошков подсыпала, это что, по-вашему?.. Как называется, когда человеку отраву дают?
- Что еще за отрава? - насупился Булыга недовольно и настороженно.
- Таблетки такие в аптеке брала и мне в еду, значит. Я хлебнул ложку - чувствую, что-то не того, гадость какая-то. А дочь говорит: это тебе мамка таблетки положила.
- Так почему ж ты решил, что отрава? А может, она тебя витаминами подкармливает, - успокоился Булыга и весело засверкал глазами.
- Витамины?! Да у меня от этих ее витаминов такое желудочное расстройство происходило, что хоть в дом не заявляйся.
На этом, собственно, и закончился разговор со Станиславом. Но Посадова решила довести дело до конца и предложила директору вызвать Домну для разговора. Пока ходили за Домной, прошло, наверно, около часа. В кабинете директора собралось еще несколько человек: агроном, начальник строительства, председатель рабочего комитета и Михаил Гуров. И вот легкая на помине Домна с шумом и визгом ворвалась в кабинет директора. Уже с порога она натренированным движением столкнула на затылок платок, растрепала волосы для пущего эффекта, затем как-то уж очень ловко расстегнула ситцевую кофточку и бесстыже оголила грудь до самого пояса.
- Во, глядите, начальнички, все глядите, как меня муженек разукрасил! - закричала Домна, выставляя всю в жирных пятнах йода дряблую грудь. - Полюбуйтесь, что ваш ирод натворил!.. А вы его покрываете. Где бедной женщине защиту искать? Где, я вас спрашиваю?!
И, размахивая воинственно руками, поворачиваясь обнаженной грудью то в одну, то в другую сторону, она продолжала трагическим голосом кричать:
- Потворствуете, смерти моей ждете!
- Перестань, бесстыжая, - резко оборвала ее Посадова. - И прелести свои спрячь.
