Александр Андреев - Спокойных не будет
— Почему среди своих? А мы разве чужие? — спросил он.
— Конечно,— ответил Трифон.— Отработали свое — и в столицу...— Он запустил пальцы в густые волосы.— Жалко Катю, ребята!..
Вадим Каретин встал, облизнул пунцовые губы.
— Чего ты ее жалеешь? Не в плен угоняют. Она должна быть счастлива. Такого парня заполучила!..
— Одну минуту,— остановил его Петр. Он вышел в коридор и тут же вернулся вместе с Катей. На ней было все то же легкое платье в горохах, туфли на каблучке, к щекам прильнул румянец, глаза опущены, пальцы сплетали и расплетали конец косы.
Мы молчали, глядя на нее. Я спросила себя: могла бы вот так же, как она, прийти к друзьям за советом, с самым сокровенным прийти? Я не спрашивалась никого, когда решила бежать из дому к Алеше,— убежала, и все. Но если бы условия были иные, вот как эти, мне тоже был бы нужен дружеский совет и напутствие?
— Катя, ты любишь Аркадия? — спросил Петр.
— Да,— чуть слышно ответила она, не переставая теребить в пальцах косу.
Алеша подался к ней, привставая.
— Но ты знаешь, какой он?
— Сатана,— определил Трифон.
— Нет.— Катя подняла глаза, в ясной ключевой глубине их бесновалось, гуляло, искрилось счастье.— Он хороший, душевный, ласковый. И он очень умный, сильный!..
В эту минуту вспомнили мы все — Алеша, Анка, Трифон, а в особенности Петр и Елена, да и Вадим Каретин тоже — каток в Парке культуры и отдыха, когда Аркадий сказал Петру, кивнув на Елену: «Ты ее получишь только в разобранном виде. По частям...»
— Что же ты решила, Катя? — спросила Елена.
Катя опять опустила взгляд — счастье упало к ногам; будто ветерком сдунуло со щек живые листочки румянца.
— Как вы скажете. Может, я ошибаюсь в чем-то...
— Посиди,— сказала Елена.
Вошел Аркадий, встал, прикрывая спиной дверь. Он был бледен, возбужден, глаза тревожно смотрели на Катю.
— Проходи, есть место,— сказала Елена.
— Я постою. Катя, выйди.
Катя вдруг заторопилась.
— Да, я лучше уйду?..
Елена кивнула ей, соглашаясь, потом обратилась к Растворову:
— Что скажешь, Аркадий?
— Спрашивайте, скажу. Впрочем, я и так скажу: никогда бы не пришел сюда добровольно, в голову не взбрело бы — стоять перед вами, отчитываться. Это все противоречит моим взглядам. Но если Катя захотела — я вот, перед вами.— Взгляды Аркадия и Петра встретились, словно столкнулись, не в силах разминуться.— Старое будете вспоминать? — спросил Аркадий.
— Будем,— ответил Петр.
Расталкивая сидящих, перепрыгивая через скамью, задевая коленями за углы табуреток, Аркадий бросился к Петру.
— От тебя когда-нибудь уходила женщина? К другому! Ты знаешь это чувство, испытал?
— Да,— сказал Петр.
— Страшнее пытки нет у человека. Не бывает! — Аркадий выкрикивал слова хрипло, захлебываясь.— Я смотрел на небо, по нему плыли облака. Белые, чистые!.. А мне они казались черными, как ночь! Я катался по земле и выл от отчаяния. И грыз эту землю... Ушла женщина! Теперь эта женщина сидит передо мной,— Он показал на Елену.— Она мне стала чужой. Я полюбил другого человека. По-настоящему. Быть может, впервые...— Он отвернулся от Петра и так же порывисто вышел, бросив на ходу: — Суд остается на совещание...
Поначалу я думала, что заседание это обычное, скорее формальное, как у нас часто бывает: составят протокол, еще одна галочка появится в отчете, в общем, поговорят, посмеются, пожурят кого нужно и разойдутся до другого раза. Но после того как я увидела Серегу Климова, стоящего на коленях, и товарищи по работе, комсомольцы, определяли его жизненную судьбу, после того как Растворов, этот норовистый и своевольный человек, попросил не разрушать его счастья, я убедилась, что крошечный, в сущности, коллектив этот обладает огромной силой и властью.
После ухода Аркадия наступила минутная тишина. Трифон, заскрипев стулом, повернулся к Елене:
— Можно мне высказаться?
— Говори.
— Я бы-не советовал Кате выходить за него. Вы заметили, как он вышвырнул ее отсюда? Одним словом, он ее сломает в два счета.
— Сломает и бросит,— сказал Илья Дурасов,— Пока молоденькая да свежая — мила, хороша, а привыкнет и отодвинет в сторону — другую ему подавай. Такой человек к семейной жизни не приспособлен...
Вася выкрикнул, прерывая Илью:
— Проталина еще не раскусила его, а мы-то знаем, что это за птица!
Боря Берзер встал, рука метнулась к вороту рубашки, отыскивая пуговицу.
— Вы несправедливы, ребята,— сказал он.— К Растворову и я относился так же, как вы, с неприязнью, осуждал вместе с вами. Но все, как говорится, меняется. Меняются и взгляды на вещи, на события, на людей. Меняются и сами люди. Аркадий изменился к лучшему.
— А как он очутился опять в институте? — спросил Вася.— Его ведь исключили!
Берзер замялся, пожал плечами в затруднении.
— Дал слово хорошо учиться. И вообще, вести себя примерно... И слово свое держит. Он взялся за себя всерьез. Любой из ребят подтвердит.
— Это верно.— Я встала, усмиряя в себе дрожь.— Аркадий назначен бригадиром. Работает отлично, поблажек ни себе, ни другим не дает. Организатор, дисциплину держит железно. И вообще, стал настоящим парнем...
— Ишь как ты заговорила! — Вася пододвинулся ко мне.— А вы не припомните ли, Евгения Григорьевна, за что Трифон назвал этого «настоящего парня» фашистом? На катке происходила та милая беседа.
— Когда это было! — выкрикнул Вадим Каретин.— Вы были еще барачными людьми! Сообразите, сколько времени пролетело. За это время вы успели уехать на Ангару, заложить будущий город, наполовину перекрыть реку. А человек, что же, по-вашему, стоит на месте?
— Вперед идти можно, но какой дорогой — вот вопрос,— сказал Илья.— Не нравится он мне, и все тут. Обличьем своим не нравится. Бородищу отрастил... Зачем? Встретится в лесу — перепугает насмерть.
Эльвира Защаблина вдруг осмелела:
— Что это ты пугливый какой! А с виду непохоже...
— Он боится только женщин,— заметил Вася.
— Чего же их бояться? — Эльвира кокетливо повела полным плечом.— Они облагораживают мужчин...
— Садись к нему поближе, облагородь! — Вася подтолкнул локтем Илью.— Не теряй случая, друг...
— Тише, товарищи! Не отвлекайтесь! Кто еще хочет сказать?
Елена взглянула на Алешу, приглашая его высказаться.
У меня заколотилось сердце: мне подумалось, что Алеша может выступить против Аркадия только из-за того, чтобы не согласиться со мной.
— Честно скажу, ребята, не знаю, как быть. Разве можно приказать человеку — не люби! — если он любит. Для этого, наверное, из груди нужно вынуть сердце. А Катя любит... Нелегко ей будет с Растворовым: мы его знаем. Случись у них что-нибудь, Катя нас обязательно спросит: что же вы, ребята, смотрели? Вы его знали больше, чем я. Почему же не предостерегли? — Он обернулся к Елене.— Что ты скажешь, Лена? Ты знаешь его больше нас всех...
— За мной дело не станет,— сказала она жестко.— Я скажу. Скажу ему в лицо.
Я зажмурилась, сейчас же вспомнились слова Петра: «Вот, так или почти так происходит разрыв людских судеб...»
А когда Аркадий и Катя вошли, Елена вышла из-за стола и шагнула навстречу.
— Мы тут обсудили, поспорили... — Она вдруг заволновалась.— Товарищи просили меня... В общем, я поздравляю вас, ребята... Желаю вам согласной жизни, любви...— Она поцеловала сперва Катю, потом Аркадия.
— Спасибо, Лена,— прошептал он сдержанно и хмуро, чтобы не показать свою растроганность.
И у меня и у Эльвиры выступили на глазах слезы — то ли от радости за них обоих, то ли от зависти к чужому счастью.
— Погоди целовать их! — крикнул Петр. Теперь он посмотрел Аркадию в глаза: рука невольно комкала рубашку на его груди.— Смотри, Растворов, обидишь ее, унизишь — будешь иметь дело с нами. Со мной. Приеду, найду тебя. Рассчитаюсь за все сразу. Чохом. Знай, Растворов!
Аркадий осторожно, но властно отстранил его руку, расправил измятую рубашку на груди.
Эльвира придвинулась ко мне и прошептала:
— Везет же людям!.. Такого парня увела! И не старалась, не мучилась...
Я успокоила ее:
— Не огорчайся, Эля, повезет и тебе. Подожди... Ты только не торопись. И замуж выйти успеешь, и развестись тоже...
27
АЛЁША. Свадьбу Аркадия и Кати справляли в столовой при большом стечении людей — студентов и строителей. Подчиняясь железному закону, для подогрева настроения не приняли ни одной капли — и без подогрева веселились гулко, бездумно, наотмашь. Произносились длинные, похожие на речи тосты — за будущее, за дружбу. Стучали кружками с фруктовой водой. Кричали традиционное «Горько!» и били в ладоши, когда Аркадий осторожно прикасался клокастой бородой к нежной щеке своей невесты.
Катя — одна из всех — была одета в белое платье. Сидела присмиревшая, смущенная всеобщим вниманием. И — новая, точно заглянула куда-то в будущее, в запретное, и радостно поразилась увиденному. И было такое впечатление, что она торопилась туда, за черту, в неизведанное...
