Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева

— Ты, Пари, красивая, умная. У тебя щедрое сердце. Нет джигита, который бы не почувствовал себя счастливым, если бы ты назвала его своим любимым. А я так изуродован войной…

— Ты в этом не виноват, — прервала Пари Нурулага. — Никогда не говори мне об этом. Слышишь? Поздно, пора домой. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, дорогая. Спасибо тебе. Ты согрела мой остывший очаг.

Он говорил что-то еще, но я, охваченная яростью, побежала вперед. Как я их ненавидела!

— Патимат, зачем ты тащишь сразу так много соломы? Давай помогу, — сказала Пари, догнав меня.

— Уйди, — ответила я грубо.

— Что с тобой?

— Нет, лучше ответь мне, что с тобой? Ты забыла тот день, когда мы провожали Сайгида, золотое кольцо, которое ты ему подарила… Вспомни, что обещала.

— Золотое кольцо, золотое кольцо! Молчи, Патимат! — крикнула Пари звенящим голосом. — Какой меч ты мне приготовила. — Она громко заплакала.

— Пари, Пари, — я бросилась к ней. — Я все слышала, разозлилась. Прости, если я невольно поранила твое сердце.

— Рана в нем не заживет никогда, поэтому оно и выбрало раненого друга.

…Но снова все вспыхнуло во мне, когда я увидела Нурулага, расчищающего снег во дворе Пари. Как он смеет ухаживать за невестой Сайгида? Ненависть к Нурулагу душила меня. Как причинить им боль? И перед моими глазами уже возникала картина свадьбы Пари и Нурулага… В самый разгар на гнедом коне появляется Сайгид — его грудь блестит орденами и медалями. И что же? Нурулаг убегает, прячется, как и подобает трусу. А Пари бросается на шею герою и молит его: «Прости, я люблю только тебя!» Но Сайгид отталкивает неверную и скачет дальше на своем красавце коне. Все гости уходят со свадьбы… А Нурулаг…

— Почему ты такая печальная, Патимат? — спросила мама, перехватив мой взгляд.

— Скажи мне, мама, разве можно любить дважды?

— Ты этого не поймешь, девочка, поэтому и не отвечу. Не ломай себе попусту голову… Чтобы все понять, надо прожить много лет.

— Но ведь ты никого не любила, кроме папы? — спросила я.

— Для меня Ахмед продолжал жить в вас, а у Пари никого нет. Не осуждай ее. — Мама снова взялась за метлу.

У нас принято так: в холодные зимние дни, чтобы подольше поддерживать огонь в очаге, варят на обед кукурузу, фасоль… Мы вернулись к полудню, в доме приятно пахло едой. Сестрички сварили обед на славу.

Окончив в этом году школу, я решила пожить дома, помочь маме. Я вставала вместе с ней, много работала. Возвращалась с поля, как и все женщины, со снопом сена за плечами. Мне, совсем как взрослой, задавали вопросы: устала ли я, много ли сорняков у нас на участке, сколько сена мы заготовили на зиму.

Мама положила в миску вареной фасоли и кукурузы.

— Отнеси Омардаде. Халун, наверное, не успела сегодня сварить еды. Она была на ферме.

Когда я поднималась по лестнице, до меня донесся громкий голос Омардады:

— Ты же соглашался, когда мы ходили сватать Патимат, а теперь что, она стала другой? Ты поступаешь, как последний подлец. Как я смогу людям показаться на глаза?

Я остановилась, не зная, как поступить — идти дальше или бежать домой.

— Отец, мы с Патимат родственники, — говорил Мажид. — Я отношусь к ней, как к сестре. Но это еще не главное. Я скрывал от вас — у меня в армии была жена. Я думал, что она убита, а теперь вдруг получил от нее письмо.

— Зачем же ты, женатый человек, задумал опять жениться? — крикнул Омардада.

— Что мне делать! Я между двух огней, — плакала Халун.

— Ты считаешь, что над женщинами можно издеваться? Решил жениться на Патимат, забыл о той, которую бросил на поле боя!

Халун рыдала.

— Чего ради ставить свою фарфоровую пиалу на чужую полку, а глиняную, нежеланную, вносить в свой дом!

— Чужая-то не виновата, что встретилась с мерзавцем! О судьбе этой женщины тоже надо подумать, Халун!

«Бедный Мажид все принимает на себя, все придумывает ради меня… Нет у него никакой жены. Добрый он и хороший, почему не могу я его полюбить! Сердцу, видно, не прикажешь», — раздумывала я, замерев на ступеньке. Надеясь, что мой приход притушит ссору, я кашлянула.

— Омар, на лестнице кто-то есть! — услышала я голос Халун.

Еще радушнее, чем всегда, встретили меня старики. Мажид бросил папиросу, подошел ко мне, но глядел невесело. Когда я поставила на трехногую табуретку миску и открыла крышку, Мажид как бы случайно сказал:

— Спасибо, сестра.

Халун и Омардада при его словах испуганно переглянулись. Я, будто привычная к такому обращению, протянула Мажиду ложку:

— Попробуй, брат, что наши младшие сестренки приготовили.

II

Вот стряхнула росу со своих ресниц,

Вот сдуваю с ладони веселых птиц.

А веленье мое —

Чтоб земле расцвесть!

* * *

В курином яйце не ищи костей.

(Пословица)

Промелькнула весна. Несмотря на глубокий снег зимою, травы не особенно удались. Поэтому рано начали в этом году косить в горах. Правление колхоза разрешило покосы и на дальних пастбищах, в прошлом году траву там не трогали. Бригада Нурулага работала в эти дни в Чандикале, и многие из нас оставались там ночевать.

Устав от дневной работы, я собиралась сразу же лечь. Принесла охапку травы и хотела было постелить себе, но меня позвал Омардада.

— Видишь это дерево? — спросил старик.

— Да. Это тута.

— Всмотрись. Не замечаешь ли на нем какой-нибудь особой приметы?

— Нет!

— Ну, значит, еще не понимаешь как следует душу природы, — сказал старик и положил шершавую руку на ствол дерева.

Всмотревшись, я увидела на коре глубокую трещину. В ней я разглядела утолщение.

— Что это?

— Здесь, доченька, когда-то был хутор Асхаба — двоюродного брата моего отца, да простит ему аллах все грехи… Однажды осенней ночью какой-то завистник поджег дом. Асхаб был настоящим тружеником. Утром следующего дня он огородил палками клочок земли, чтобы построить новый дом… Весною мы пришли сюда. И что ж ты думаешь? На одной палке выросли зеленые листочки. Теперь, видишь, это могучее дерево с толстой корой. Но природа, чтобы все могли увидеть это чудо, оставила торчать этот кусок палки: внимательным людям рассказывает она историю тутового дерева. Вот, доченька, какие чудеса происходят, когда есть сила бороться за жизнь! Все другие бревнышки забора давно сгнили. А это дерево гордо устремляется к небу.

— О чем шепчутся его листья? — спросила я.

Омардада