Александр Кутепов - Знойное лето
Все это Дубов увидел за какую-то одну-единственную минуту. Он был оглушен и заворожен стихией, и только увиденное пламя пожаров вывело его из оцепенения. Виталий Андреевич кинулся в дом, с трудом попадая пальцами в отверстия телефонного диска, набрал номер дежурного райкома.
— Райком партии, Травин, — ответил инструктор отдела пропаганды и агитации.
— Дубов говорит. Я сейчас приду. Юрий Петрович, звони по хозяйствам, выясняй обстановку. Но в первую очередь в пионерский лагерь.
О лагере, где находилось несколько сот ребятишек, Виталий Андреевич подумал в ту самую секунду, когда увидел, как взметнулась в воздух целая крыша дома и как легко рухнул тополь.
— Я туда позвонил сразу же, — ответил Травин, — но связи нет. Видно, линия оборвана.
— Тогда вот что… Слышишь меня?
— Да-да! Слышу!
— Звони в милицию. Впрочем, я сам. Звони на подстанцию, пусть отключат поселок.
Дубов уже набирал другой номер.
— Дежурный райотдела Нефедов слушает!
— Дубов говорит. Геннадий Петрович, у тебя есть кто под рукой с машиной или мотоциклом?
— Старший сержант Решетов.
— Пошли его в пионерский лагерь. Надо проверить, как там. Впрочем, дай мне его, — Виталий Андреевич не знал этого Решетова, но представляться и объясняться не стал. — Слушай, Решетов! Гони в пионерский лагерь. Если что — уводите детей в Селезневку. Но идти только по открытому месту. Ни в коем случае не по лесу! Ты меня понял, Решетов? Немедленно! Слышишь, немедленно! Дай трубку дежурному… Слушай, Нефедов, на Верхнем конце пожары. Если что — я буду в райкоме.
Задыхаясь в пыли и сплевывая песок, он еле брел, наклонясь и почти падая, но тугая струя ветра разгибала его, заламывала назад. Ноги то и дело путались в спиралях оборванных проводов. Вся центральная улица была завалена ветками, вершинами, целыми деревьями, колотым шифером и стеклом. Перед самым райкомом был вывернут с корнем и лежал поперек улицы еще один громадный тополь…
Старший сержант Юрий Решетов, год назад начавший милицейскую службу, был хоть и молод, но достаточно подготовлен к тому, чтобы сразу принять на себя тревогу секретаря райкома и почувствовать всю серьезность его слов.
— Не задерживайся там! — крикнул Юрию Нефедов, когда тот уже гремел каблуками по ступенькам крутой лестницы.
— Гляну и сразу назад! — не оборачиваясь, тоже прокричал Решетов.
Вставить ключ зажигания — секунда. Крутнуть заводную педаль — еще секунда. Вскочить на сиденье мотоцикла — еще секунда. Чтобы не плутать заваленными улицами, Юрий решил обогнуть поселок по окраине, а там четырнадцать километров для мощного «Урала» — не расстояние.
Той же дорогой, добавляя страху включенными сиренами, к Верхнему краю мчались две пожарные машины. Там, на краю поселка, уже местах в пяти или шести бились, опадая и вздымаясь, багровые сполохи огня.
Он еще мальчишка, этот старший сержант Решетов и чисто мальчишеские мысли у него. «Здорово! — восхищался он силой урагана. — А я еще думал, меняться дежурством или не меняться. Проспал бы и ничего не увидел».
Мотора не слышно. О ветровое стекло бьет мелкая щебенка. Сильная фара вырезает из темноты длинный конус, в нем, как в зимнюю пургу, низко над дорогой летит черная поземка. А над ухом непрерывное и жуткое гудение: у-у-у!
На одном из поворотов Юрий чудом не врезался в густое сплетение оборванных телефонных проводов. Тормозить было поздно, но натренированные руки успевают сбросить газ, выжать сцепление и вывернуть вправо. Мотоцикл оторвался от земли, перелетел дорожный кювет и запрыгал на кочках.
— Чтоб тебя! — выругался он, но не услышал своего голоса.
Он выбрался на дорогу, стрелка спидометра скакнула от нуля и скоро перевалила за отметку «100».
Вдруг новый грохочущий звук родился впереди.
Юрий не успел даже сообразить, что бы это значило, как прямо перед мотоциклом возникла белая стена, косо уткнувшаяся в землю. Крупные градины стеганули по лицу и рукам.
— А-а-а! — ошалело закричал Юрий от страха, боли и неожиданности. Он угнул голову, прячась за щиток, но град и здесь доставал, рвал кожу на руках.
«Только бы не по глазам, только бы не по глазам» — думал он.
Столь же неожиданно дорога выскочила из полосы града, круто завернула влево, огибая озеро, и через минуту уткнулась в арку с надписью «Лесная дача», сбитую набок толстыми сучьями надломленной у корня старой дуплистой березы.
Бросив мотоцикл, Юрий перемахнул изгородь и побежал к административному корпусу, где размещались все службы лагеря. Град здесь был слабый, летела какая-то хрупкая крупа. В лесу вой ветра превратился в сплошной нескончаемый гул, дополняемый треском ломающихся деревьев. Напрягаясь до звона, высокие сосны раскачивались, создавая впечатление, что деревья движутся, исполняя какой-то фантастический танец.
Юрий с разбегу наткнулся на целый завал лежащих костром берез и сосен. Кое-как перебравшись, он кинулся к административному корпусу. Там, окружив директора лагеря, стояли испуганные работницы кухни.
— Юлия Андреевна, это я, Решетов! — закричал Юрий, подбегая к ним. — Дети где?
— В палатах, — быстро ответила Юлия Андреевна. — А ты откуда взялся, Юра?
— Почему в палатах? — продолжал кричать Решетов. — Да вы что, не понимаете? Где тут большая поляна?
— Вон там, футбольное поле…
— Быстро выводите ребят. Нельзя сейчас в лесу, понимаете — нельзя! Лесина по домику трахнет или пожар. Меня специально секретарь райкома послал. Юлия Андреевна, вы слышите?
— Слышу, Юрочка, слышу… Мы сейчас, — Юлия Андреевна все поняла и стала отдавать распоряжения, короткие и спокойные. — Девочки, быстренько по палатам. Пусть вожатые выводят на стадион. Там действительно безопаснее. Быстренько, быстренько! Пусть дети возьмут с собой одеяла.
— Юлия Андреевна, дайте мне какую-нибудь тряпку, — попросил Юрий. — Градом все руки посекло.
Юлия Андреевна сняла с головы белый ситцевый платок.
— Сейчас перевяжу.
— Я сам. Не теряйте времени.
— Бегу, бегу! Юрочка, ты проследи вот за этими двумя палатами.
…Он стоял на крылечке последнего домика и поторапливал испуганно ревущих малышей:
— Отставить слезы! Выше голову, хвост трубой. Становись по два, берись за руки!
Откуда-то взявшийся хромой старик повел цепочку ребят.
— Все, что ли? — спросил Юрий дрожащую и клацающую зубами девчонку вожатую.
— Вроде все… Не знаю, — ответила та и вдруг пронзительно закричала: — Падает! Па-адает!!
Высоченная сосна падала долго, две или три секунды. Юрий Решетов успел столкнуть с крыльца последних ребятишек. Его накрыло самой серединой ствола, где собралась вся сила, влекущая дерево к земле. Дощатый голубой домик глухо хрустнул и осел, склонив набок белую крышу.
Этот последний шквал урагана был самый свирепый. Он выломал всю прибрежную опушку, разметал половину легких лагерных строений, откуда какие-то минуты назад вывели детей и те, наподобие огромной птичьей стаи, сидели на стадионе, прижавшись друг к другу.
Лагерный шофер, баянист и хромой старик сторож пытались вагами сдвинуть лесину, но дерево, распластавшись на земле, даже не колыхнулось. Сторож догадался принести пилу, и, только вырезав кусок смолистого ствола, они добрались до старшего сержанта милиции.
Они понесли его в сторожку — двое под руки, один в ногах, а позади, качаясь и спотыкаясь, брела растрепанная Юлия Андреевна. Она часто останавливалась, невидящими глазами смотрела то в небо, то в землю, зажимала руками голову и все повторяла:
— Ю-ю-юрочка-а-а!! Юраша-а-а!!
3К счастью, в Увалово загорелся только Верхний край, отделенный от самого поселка небольшой болотиной и полосой тальника.
Были строжайшие запреты и призывы не складывать сено у домов. Но известно и проверено не раз, что до беды всякий запрет кажется выдумкой тех, кому делать нечего. Жители Верхнего края, державшие скот, уже натаскали к своим домам изрядно камыша, осоки и другой травы. На один такой вот стожок и просыпались искры с замкнутых ветром электрических проводов. Стожок вспыхнул, как бы взорвавшись. В считанные минуты загорелся дом. Красные лохмотья пламени понесло ветром. Они летели далеко, густо соря искрами. Занялся весь порядок, в домах стали взрываться баллоны газовых плит, и к пожарищу невозможно стало подступиться.
Огонь пытались тушить, но что сделаешь тремя машинами, когда пылает справа, слева, впереди и позади. Люди рвались что-то спасти, но большей частью только метались, сами рискуя попасть в огонь, кричали, но не слышали себя, ревели и ругались от бессилия. Зловещее, гнетущее, неодолимое было в разгульном движении огня, в свирепом его реве, в бешеной пляске красных струй, вздымающихся под самое небо.
