Даниил Гранин - После свадьбы. Книга 2
— Это как же так? — недоверчиво продолжал Чудров. — Вы назад поедете?
— Да, поеду.
— В Коркино?
— А Тоня? — спросил Семен.
— Что Тоня, что Тоня! — вдруг вспылил Игорь.
Чудров потянул его за рукав.
— Зарплата у вас там больше или что?
— Не больше! — закричал Игорь. — Да катись ты, не до тебя мне сейчас!
Семен обнял Чудрова за плечи.
— Тихон, друг мой, гулять тебе перед работой надо, плохо ты выглядишь. Резонно?
Чудров пошел к дверям.
— В сомнении все-таки находится, — пробормотал он. Надежда, прозвучавшая в его голосе, возмутила Игоря.
— Никаких сомнений, — жестко и устало сказал он вдогонку. — Это ты в сомнении. А я уезжаю потому, что хочу, потому, что надо.
— Ну что, Тихон? — крикнул Генька. — Вот тебе и шатуны!
— Какие шатуны? — спросил Игорь.
— Да так, был тут один спор. Послушай, Игорь, бывает, ведь, что со стороны виднее. Может человек увидеть себя со стороны?
— Ты о чем?
— Так… вообще. Ну, к примеру, Леониду Прокофьичу может быть виднее?
— Виднее или не виднее, а я его убедил, — сказал Игорь и похлопал Геньку по плечу. — Хватит, братцы, я теперь и сам мало-мало разбираюсь, где голова, где хвост.
Семен любовно посмотрел на него.
— Здорово ты Чудрову вспрыснул! Полный переворот психики.
Геннадий продолжал, думая о своем:
— А бывает так, что и переворот кругом идет, все к лучшему, а для человека уже поздно?
Семен внимательно посмотрел на него.
— Дошел до полной диалектики. Я думал ты рад за Веру.
— Я рад.
— Так чего ж ты киснешь?
— Сам не знаю. Ничего у меня не получается. Вроде все хорошо — и ни к чему. Уеду я, братцы.
— Ну чего он городит, Игорь? — растерянно сказал Семен. — Ну, объясни ему.
В этой комнате, где стояла кровать, на которой Игорь часами лежал, уткнувшись в подушку, а они утешали его, учили жить, работать, — в этой комнате они теперь обращались к нему как к старшему.
«Мы привыкли, что у нас все должно получаться, — думал Игорь, — но не всегда так бывает. Иногда надо уметь отказаться и остаться самим собой».
Тоня была в бешенстве, никогда еще он не видел ее такой. Когда он попытался ее обнять, она, покраснев от гнева, оттолкнула его кулаками в грудь изо всех сил.
Как он посмел отказаться? Не посчитавшись с ней! Наперекор всему! Она чувствовала себя оскорбленной, униженной. Сомнения, которые только что мучили ее, исчезли: теперь для нее существовало единственное, всепоглощающее желание: во что бы то ни стало, любой ценой заставить его подчиниться!
— Но ведь я тебе говорил, — робко оправдывался он.
— Ничего подобного! Ты ничего не говорил, я тебе поверила.
— Ну как же, помнишь…
Он стоял посредине комнаты, противная, потерянная улыбка липла к его губам, как застывший жир. Ему было нестерпимо жаль Тоню, он готов был покорно принять любые ее попреки. И что было хуже всего: слушая ее, он все время ощущал в себе что-то огромное, счастливое, уверенность и спокойствие, накопленные от всех встреч с дядей, с ребятами, с Ипполитовым. И от этого тайного непоколебимого счастья и сознания своей правоты он чувствовал себя виноватым перед Тоней, и даже жестоким, и жалел ее.
— Не помню, ничего не желаю помнить! — исступленно твердила Тоня. — Если бы ты меня как следует попросил, я, может, и согласилась бы. А ты меня ни о чем не просил. Ты не подумал обо мне. Тебе наплевать на меня. Ты эгоист!
Он не выдержал.
— Точно так мне говорил Ипполитов.
— Ипполитов? — Она вспыхнула. — Ну что же! Он по крайней мере… Ты эгоист, эгоист! — злорадно повторяла она.
— Замолчи сейчас же!
— Не замолчу. Ты эгоист!
— Ну, хорошо.
— Что хорошо? Ах, хорошо? Ну, так можешь уезжать.
— Что это значит?
— А то, что я останусь.
— Как?
— Вот так, я останусь. Я навсегда останусь, — выпалила она.
— И пожалуйста. Видно, тебе дороже комната и все это…
— Мне? И ты смеешь!.. После того как я поехала!.. Не смей подходить ко мне, я тебя ненавижу!
— Ты будешь там несчастлива. И тебе там нечего делать. Все в точности по Ипполитову, — с наслаждением сказал он.
— Да, да, — подтвердила она с тем же ненавидящим наслаждением. — А ты бы хотел, чтобы я там сидела, перебирала бумажки и стирала твои рубахи?
— Не обязательно. — Он сунул руки в карманы, покачался на носках. — Можно и слесарем поработать. Полезно для будущего инженера.
— Я сама знаю, что полезно. Между прочим, слесарем и здесь я могу поработать. Еще лучше.
— Значит, ты думаешь только о себе. Где тебе получше.
— Это я? Я только о себе?! — Она даже задохнулась от гнева. — Ну, если так, то нам нечего… Тогда все.
Она ненавидела его всего, его узкое, холодное лицо с прозрачно-голубыми льдинками глаз, — неуклюжий пиджак с ватными плечами и то, как Игорь стоял посреди комнаты, не зная, куда девать руки. Напрасно она искала в нем страх перед ее угрозой, даже это не остановило его, в его огорчении она прочла жалость к себе.
— Я остаюсь, — повторила она.
— А я?
— А ты уезжай.
— А ты? Что ты будешь делать? — ошеломленно спрашивал он, вдруг поняв, насколько это серьезно.
— Это уж моя забота.
— Тоня, но я же не мог иначе. Кто там без меня… Я же там нужнее, чем здесь.
Она не слушала его оправданий. Она вдруг с ужасом почувствовала; несмотря на его жалкий, приниженный вид, она бессильна перед ним… Она могла причинить ему горе, сделать его несчастным, но она не в состоянии заставить его остаться. Незнакомое унизительное чувство беспомощности перед чем-то совершенно незыблемым, что стояло за всеми его словами, возбуждало еще большую ненависть к нему.
— Но ведь тебе самой там нравилось. А стенды? Ну кто их без меня будет там устанавливать?
В передней зазвенел звонок. Они прислушались.
— Это, наверное, ребята, — растерянно сказал Игорь.
Тоня смахнула слезы.
— Все. С этим вопросом все, — сказала она и ушла в ванную обмыть лицо.
Пришли Семен, Катя и Генька с Верой. Все собрались сразу идти в Дом культуры, но Игорь задержал их:
— Посидим хоть десять минут. У нас бутылка вина есть. Разопьем.
Игорь заставил их сесть. Тоня накрыла на стол. Она держалась спокойно, приветливо и усиленно предлагала Вере закуску.
— Вера, тебе большое спасибо, — сказал Игорь.
— Не стоит. Тем более, что тебе не пригодилось.
— Все равно.
— Вы уезжаете?
Он кивнул.
— Это ты хорошо решил.
Генька вздохнул.
— Завидую я тебе. Махнуть бы куда-нибудь! Я все чаще об этом думаю.
— Ну что, выпьем? — предложил Семен.
— Тонечка, у вас там грибы растут? — спросила Катя. — Обожаю ходить за грибами.
Игорь посмотрел на Тоню.
— Не знаю. Понятия не имею, — сказала она.
— Игорь-то вконец расстроил нашего Тихона. — Семен захохотал и принялся рассказывать про Чудрова.
— Мало я ему выдал, — перебил его Игорь. — Этого бы Чудрова к нам на совещание. Нам обещали специальные машины для наших болотистых мелкоконтурных полей. Тогда пойдет совсем другая житуха. Эх, братцы, до чего же богатые есть районы! А уж про юг и говорить нечего. У нас рядом, на Псковщине и в Ленинградской, есть миллионеры… Конечно, ленинградцы здорово помогают своим колхозам… Но ничего, мы и сами, без вас дотянемся. Во-первых, налог снимают. Да, да. Во-вторых, вообще, братцы, перспектива. — Он прищурился, вспоминая энергичное, открытое лицо секретаря ЦК и то увлечение, которым этот человек заразил весь зал Таврического дворца, когда развернул планы на ближайшие годы. — Не на Украину надо оглядываться, наше Коркино должно Соединенные Штаты перегнать! Вот какое соревнование предстоит!
Рассказывая, он словно призывал этого человека к себе на помощь, как зовут в трудную минуту товарища.
— Все в колхоз! — Вера улыбнулась.
— Да, да, вот именно, — подхватила Тоня, покраснела и тотчас сделала насмешливую гримасу. — Что значит посидеть на совещании!
Все замолчали.
— Вечер, а как светло, — сказала Катя. — Уже белые ночи.
— Скоро ожидается противостояние Марса, — сказал Семен.
Вера наклонилась к Геннадию.
— Что с Тоней? Они договорились?
— Он не должен ей поддаться. — тихо проговорил Геннадий. — Это было бы черт знает что.
— Но ведь он ее любит!
— Тем более.
Вера усмехнулась и, не глядя на Геннадия, спросила вполголоса:
— Ты, кажется, собрался уезжать? В деревню или на новостройку?
— На новостройку, — медленно проговорил Геннадий.
— Ты разве не передумал?
— Зачем? Это ничего не даст. — Он посмотрел на Тоню. Если бы Вера хоть немного походила на нее. — Может быть, поеду на Камчатку.
— Что же там?
