Петр Замойский - Лапти
— Не трожь, не трожь! Я сам подвяжу. А то папанька узнает, что ты работал, мне достанется.
Прыгнул на круг, отпустил повод и уже оттуда крикнул:
— Из совета за тобой приходили! Обязательно велели прийти. Нынче какое-то собрание.
В клубе собралось много народу. Афонька хотел было сесть в углу рядом с глуповатым, всегда смеющимся батраком Нефеда, но Петька, заметив его, кивнул и позвал к себе.
На тесной сцене, за столом, немного сутулясь, сидел Никанор, рядом с ним — Прасковья, по другую сторону — Ефимка с Петькой. Усмехаясь, не зная чему, рядом с Петькой уселся и Афонька.
— Что за собрание? — спросил он.
— Актив бедноты.
Говорил Алексей. Сзади него стояла большая школьная доска. Вдоль и поперек на ней виднелись меловые борозды какого-то чертежа. Указывая на густую цепь линий, Алексей пояснил:
— Этой плотиной мы поднимем воду на четыре метра. Здесь Левин Дол имеет крутые берега. Даже при сильном разливе никакого затопления полей не будет. На этом же берегу, на луговине, где хороший подъезд, можем строить и мельницу. Пока о динамомашине говорить не будем — это дело будущего, — главный вопрос о плотине и мельнице. Сами знаете, что плотина нужна. Сколько ежегодно ломаете колес в этом проклятом переезде. Сколько опрокидываете телег. Совсем недавно лошадь дяди Парамона ногу себе сломала. Плотину надо строить не такую, как вы строили, а такую, чтоб никакая вода не размыла. Для этого требуется пустить в дело цемент с камнем. Теперь мельница. Разве за двенадцать верст наездишься? Ветрянки наши не мелют, а обдирают. От хлеба без хлеба сидим. Мы на первых порах поставим жернова на простой размол, а пойдет дело — и на сита пустим. Вот мой план.
Все сидели так, словно в омут нырнуть приготовились.
— Ну что же, у кого какие вопросы есть? — прищурившись, спросил Никанор. — Или все ясно?
— Ясно, — вздохнул кто-то.
— Вопрос… — тихо проговорил Мирон и с сожалением посмотрел на Алексея.
— Какой? — склонил голову Никанор.
— Эдакой, комары его закусай…
Угрюмого исполнителя соседней деревни словно кто шилом в бок кольнул.
— Деньги! — крикнул он.
Этого-то слова и ждали. Загалдели, зашевелились на скамьях, поднялся смех.
Алексей тоже усмехнулся.
— Сразу вижу, что народ вы практичный. Да, товарищи, деньги — вопрос большой. И денег надо порядочно. Но нам важно сейчас решить одно: нужно за это дело браться или не стоит! Нужна плотина?
— Как же! — даже с досадой воскликнули несколько человек.
— Теперь мельница… Нужна аль… подождать с ней?
— Обязательно нужна. Надоело в люди ездить.
— Это от вас и требуется. А о том, где мы возьмем денег, подумаем. Еще вот что должен вам сказать: если дружно будем работать, многих расходов избежим. Вы знаете, камень у нас даровый, в Каменном овраге. Лесу из Дубровок отпустят. Спилить и привезти мы можем сами. Отказаться никто не посмеет. Подчистить дно реки и берега уровнять мы можем в порядке добровольности. Эти расходы долой. Что останется? Цемент, арматура, железо на крышу, оборудование мельницы и оплата некоторых специалистов. Деньги — дело наживное, — говорит пословица. Мы договоримся с Коопхлебам, и они примут участие, отпустят деньги авансом под гарнцы.
За резолюцию, зачитанную Алексеем, собрание колхозников, актива бедноты, ячейки сельсовета подняли руки.
Был вопрос второй: о предстоящих перевыборах сельсовета. Петька готовился, читал газеты, журналы, говорил с Алексеем, с Ефимкой, с матерью. Думал сказать много, а сказал мало и кое-как. Скорей за список кандидатов ухватился. Досадливо читал его и, будто никто не знал этих кандидатов, о каждом пояснял.
Афонька, когда выкликнули его фамилию, вопросительно посмотрел сначала на Петьку, потом на улыбнувшегося ему Никанора и не знал, куда глаза девать.
После собрания подошел к Петьке.
— За коим лешим вы меня в список закатили? Аль лучше не нашли? Да и некогда мне будет.
Петька погрозился ему и весело заявил:
— Поработаешь, Всеработземлес.
— А с хозяином как? Говорили с ним?
— Да ты в самом деле дурака валяешь. О чем нам с твоим хозяином говорить? Ты скоро готовься принять комитет взаимопомощи.
С тяжелым чувством шел Афонька домой. Как-то хозяин посмотрит на все это? Что, если выгонит — куда пойдешь? Ни кола, ни двора, и приткнуться негде.
Степка Хромой когда-то был товарищем Алексея Столярова. Сражались вместе на гражданской войне. Крепко заступался за бедноту и, как говорили про него, «шкуру драл с кулаков».
Но все это было.
Пять лет — три председателем кооператива и два председателем сельсовета ходил Степка. И к обязанностям начал относиться уже привычно, ничто его не волновало; доклады в вике и уисполкоме говорил заученно, как таблицу умножения. Правда, упоминал иногда о классовой борьбе, о кулаках, но стоило только приехать в Леонидовку, как тускнели глаза, вялой делалась походка, а по всем вопросам отсылал к секретарю.
Несколько раз за слабую работу делали ему в уике выговор, ставили на вид, грозили арестом и судом, но он вынимал тогда старые мандаты ревкома о его подвигах по усмирению банд Антонова, показывал удостоверения от врачей, громче обычного стучал деревянной ногой, нахлобучивал несменяемую кубанку — и на него, снисходительно усмехаясь, махали рукой.
Все чаще ходил к Лобачеву, просиживал у него на дранке целыми днями и рассказывал обо всем, что говорилось и на ячейке и в совете.
Сына Костьку определил сначала в кооператив подручным продавца, а потом сумел подкопаться под продавца, — того уволили, и Костя стал главным приказчиком.
За эти годы, частью на жалованье, свое и сына, частью на «темные» от кооператива, купил Хромой пятистенный сруб, снес свою худую избенку, пятистенку покрыл железом. Наличники на окна заказал резные, на самый лоб крыльца — серп с молотом, а на конек — пятиконечную звезду. Прибил звезду так, как прибивают петушков на мельницах: куда ветер дунет, туда звезда и повернется.
На совещании актива Хромой свою фамилию услышал последней. Дрогнуло его сердце. Оглядел присутствующих, вышел из клуба и на самые глаза сердито нахлопнул шапку-кубанку.
— Кого? — спросил его Лобачев, когда на другой день он пришел к нему на дранку.
Хромой перечислил всех, себя последним.
— Видать, тебе отставка?
— Видать, — согласился Хромой.
— Стало быть, дослужился.
— Зато твоего батрака наметили. Радуйся.
Лобачев прищелкнул пальцами.
— И радуюсь. Теперь в моем доме свой член совета будет. Под боком. А может, и председателем вместо тебя выберут.
Хромой обозлился, сжал кулаки.
— Ты вот что… Ты, я тебе окажу, совсем распустился. Ты кулак — и тебя поприжать надо.
— Кому? Не тебе ли? Книга-то вон лежит. По ней ты вот где у меня, — похлопал он по ляжке…
— Ладно, черт вонючий! Найдутся и без меня.
— Шутишь! Некому, раз в моем доме член совета будет.
— Он тебя и прижмет.
— Мы с ним ладим. Я ему выходной дал.
На выборы сельсовета пришел и Лобачев. Пробрался он в угол, своей тушей чуть не придавил какую-то женщину, толкнувшую его, ругнулся и схоронил лицо за спины других. Скоро к нему протискался Нефед.
На сцене уже были партийцы, комсомольцы, члены сельсовета. Все они безмерно возбуждены и суетились, выдавая свое волнение. Только Алексей сидел за столом и, как казалось, спокойно поглядывал в зал. Устало поднялся, призвал всех к порядку, взял со стола бумажку.
— Товарищи, сейчас нам нужно выбрать президиум, а потом начнется отчетный доклад сельсовета. Прошу выслушать отчет и потом высказываться. Критиковать работу без всякого стеснения. Грехов много у сельсовета. Итак, товарищи…
Но к нему нагнулся Никанор, быстро о чем-то зашептал. Алексей заулыбался и поднял руку.
— Минуточку.
Оглядел весь зал, сотнями глаз вопросительно смотревший на него, и, все еще улыбаясь, объявил:
— Прежде чем избрать президиум, я должен зачитать вам добавочный список лишенцев. Прошлый год по недоразумению, а может быть, еще почему, пользовались правом голоса некоторые граждане, которым место было в общем описке с урядниками, стражниками и попами. Сейчас мы их в этот список включили, а райизбирком утвердил. По добавочному списку права голоса лишаются следующие лица: Поликарпов Нефед Петрович… Как известно, он имеет маслобойку, арендует землю, держит батрака…
Некоторое время испытующе глядел в зал, потом снова взялся за список.
— Сам Нефед тут! — крикнул кто-то.
— Вот он, я! — отозвался Нефед. Не обращая внимания, что некоторые смотрят на него с усмешкой, другие с удивлением, замахал рукой: — Дайте слово…
Алексей перебил его.
