Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев
…На второй день после пурги холмы отвернули в сторону и уползли за спину. Теперь река несла лодку прямо на север. Скоро море, и там, в устье реки, колхозная усадьба.
Равнина, по которой мы плыли, была плоской и широкой, только торчали кое-где пузырями небольшие холмики. Мы не вытерпели, забрались на один.
— Правда море! — ахнул Мишка.
Море занимало весь горизонт на севере и ослепительно сверкало. Так же сверкало над ним небо. Даже глаза пришлось щурить.
— Я ж говорил.
— Теперь верю. — Мишка подпрыгнул от восторга. — А село?
Мы долго шарили взглядами. Наконец я увидел крохотные белые коробочки.
— Во-о-он, смотри.
— Вижу-у, — прошептал он. — Дома! Настоящие!
Он повернулся и чуть не кубарем полетел с откоса к лодке. Я побежал следом. Уже скоро, скоро!
Берега тянулись бесконечной двухметровой стеной. Вся тундра кругом наглухо заросла кедровым стлаником и ольховником. Отойти на сто метров от воды — час потратишь. Высоко над головами проплыла волнистая линия журавлей. Треща крыльями, выпорхнул из кустов и стремительно метнулся на другой берег выводок куропаток. Птенцов уже не отличишь от родителей — крупные.
— Чего на юге делать? — сказал Мишка. — Ерунда все это, дурной тон. Мы с тобой купим путевки — и в Польшу. Оттуда в Чехословакию, потом в Болгарию. А?! Интеллигентное турне бывших оленеводов! Визит к братьям-славянам! Это будет дело! Как, согласен?
— Поедем, Мишка.
Действительно, почему бы не поехать? Два у меня было увлечения в школьные годы: за партой — древняя и средневековая архитектура; на каникулах — охота и рыбалка… Вот и поедем в славянские страны, надышусь до одури готикой…
— Или еще лучше — вокруг Европы! — закричал Мишка. — От финских скал до стен Колхиды! Париж! Рим!! Неаполь!!! «Санта Лючию» поют эти, в гондолах! И тут мы с разинутыми ртами. А? Каково?!
— Ух! — вздохнул я и зажмурился от наслаждения. — Все будет!
И поедем, кого нам бояться? Денег хватит и еще останутся. А на кой дьявол нужен остаток? Нет, мы их все вбухаем, мы такую экспедицию завернем, что… что…
— Мишка, — торжественно сказал я. — Слушай, немытый мамонт! Мы возьмем две путевки вокруг Азии и Африки, во Владивосток. Порт есть такой — Момбаса. Чувствуешь, как там-тамы в названии грохочут? И живет где-то в том районе охотник, ну, тот, из «Барабанов судьбы»…
— Вот это да-а-а… — протянул Мишка. — И мы прямо к нему? Конечно, к нему. «Ну-с, как львы?» — «Все о’кэй, джентльмены!» — «Слоны?» — «В порядке, джентльмены!» — «А мы так, проездом. Туристы. Были на Чукотке, теперь вот вас решили навестить. Ну, гуд бай!» — «Всегда рады гостям, джентльмены! Осторожней, за тем кустом крокодилы только что сожрали торговца черепами…»
— А кругом пальмы, — подхватил я. — Негритянки голые ходят! Улыбнется — и нет тебя, погибло страстное сердце туриста! А она плывет дальше тихо, спокойно. Величаво так. Переваривает…
— Верно. Что ей какое-то заезжее сердце? — сказал Мишка.
Поселок вырос неожиданно. Заросли кустарника кончились, береговой обрыв пошел под уклон, и над ним полезли крыши: сначала торгово-заготовительного пункта, за ней двускатная, под шифером, крыша конторы. Дальше двумя улицами стояли дома семейных и общежития, мастерские, электростанции.
Мы причалили рядом с дощатым пирсом — времянкой. На зиму его разбирают, чтобы не поломало льдом и не унесло весенним паводком.
Рядом с пирсом лежала на боку дора — колхозная рыбацкая посудина.
Подошли две лохматые лайки и сели в стороне. Одна из них на всякий случай добродушно потявкала.
— Давай выгружаться?
— Ты один управишься, а я в бухгалтерию, — сказал Мишка. — А то закроют раньше — суббота сегодня.
— Тогда беги.
Я вытащил на берег рюкзаки, ружье, спустил воздух из лодки. Она тяжело вздохнула и сморщилась. Устала тоже. Чем же ее связать?.. А, вот проволока валяется!..
Один рюкзак я устроил за плечи, ружье на шею. Подхватив руками второй рюкзак и лодку, зашагал по улице. Лайки следом.
Прямо перед носом, смеясь, через дорогу порхнула девушка. Как куропатка. Юбка выше колен, колокольчиком, голубая блузка без рукавов. Наконец-то мы приехали!
За конторой на куче теса, в латаной оранжевой кухлянке сидел древний чукча Пыныч. В зубах трубка. Ему, наверное, больше ста лет. Говорят, он еще до революции сидел на этих тесинах.
— Толька идет, — сказал старик Пыныч и вытащил трубку. — Очень устал Толька.
— Здравствуй, Пыныч, — сказал я. — Как дела?
— Очень плохой дела.
— Что так?
— Выпить нечего, Толька. — Старик Пыныч горестно пожал плечами, потом хихикнул. Мы вместе посмеялись его старой шутке. Как утверждают старожилы, старик Пыныч не выпил в своей жизни ни капли спиртного и не выкурил ни одной папиросы. Я и сам ни разу не видел, чтобы трубка его горела.
— Все шутишь, Пыныч?
— Ага. Правление приказ писал — награждать хороший пастух. Давать разный подарки. Тебе тоже есть.
— Вот как. А не врешь?
— Пыныч всегда говорит правда, — сказал старик.
— Ну, извини. Вертолет в Апапельгино давно был?
— Давно. Скоро опять будет.
Значит, завтра-послезавтра улетим. Что ж, неплохо… Интересная новость. Что там за подарки. А, бог с ними, с подарками, обойдемся.
— Долго оленей ловил, Толька? — спросил Пыныч.
Надо же, знают! Я вытаращил глаза. Вот работает тундровый телеграф! И не было никого в стаде, а про откол узнали.
— Пойду, Пыныч, — сказал я. — После побеседуем.
— Отдыхай, Толька, — согласно наклонил голову старик. — Большой дорога прошел, совсем пастух стал… А вон бежит Андрей. Его Ольга ждет в клуб.
— Все ты знаешь, Пыныч. Не скроешься от тебя.
— Хороший дела зачем скрывать, — сказал он.
Андрей Кулешов, гидрометеоролог, бежал по залитой осенней грязью улице в новеньком светло-коричневом костюме. На снежной сорочке бледный галстук.
— Здоров, жених! — сказал я.
— Салют оленеводам!
Надо так ухитриться! Топает по грязи, а на блестящих туфлях ни единого пятнышка. Виртуоз.
— В клуб торопишься? — спросил я. В отместку за их всезнайство.
— Пыныч проинформировал? — засмеялся Андрей. — Уникум. Тащи шмотки ко мне, через десять минут буду.
Андрей запрыгал дальше, я подхватил рюкзак и лодку. Лайки двинулись за мной. Они так всех приезжих встречают. Почетный эскорт. Зачем-то им надо знать, где человек остановится. Летом их целая свора, а
