Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого) - Семён Филиппович Васильченко
А Мотька взялся за свою штуку. Он вынул гвоздь в стене и начал ковырять дырочки в том досчатом основании, на котором стоял скелет, перегнув все сооружение на столик. Потом он привернул винтами к этому основанию колеса. Провел между ключевыми и локтевыми суставами скелета нитки. Испробовав, наконец, действие всех своих махинаций и, убедившись, что все выходит именно так, как он расчитывал, Мотька успокоился, снял нитки и до времени спрятал их в одной из парт. Когда сторож пришел сказать узнику, что ему пора итти, Мотька сидел на скамье с таким невинным видом, как - будто потерял представление о времени.
На другой день он посвятил в секрет своего намерения Тольку, Володьку и остальных кавалерцев.
Для выполнения его плана нужно было только дождаться урока священника.
Посвященные в заговор ребята ждали своего законоучителя с нетерпением.
Наконец он пришел в положенный час. Это был сорокапятилетний тощий, чернобородый мужчина, всем своим видом и злой подвижностью производивший впечатление живого Кащея, проглотившего хорошую порцию французского скипидара. Кавалерские ученики тем более не любили попа Глеба, что, наделяя детишек кличками, вместо того, чтобы вызывать их по именам, он давал самые обидные прозвища детям кавалерской бедноты и более лестные — детям тех родителей, подачками которых он существовал в бедном кавалерском приходе.
— Сапатый! —звал он Володьку регентова. —Малахольный! —обращался к Сабинину, смотревшему на него злыми глазами. —Дохлый! —аттестовал он Петьку-музыканта.
В то же время глупый хвастун, Ванька Гапонов, носил лестный эпитет Золотоголового, хотя всякого другого священник назвал бы рыжим за ту червонную шевелюру, которая украшала голову атаманского наследника; сын кабатчика Жолобова назывался Синеглазым.
Поп начал урок.
Положив войлочную шляпу, сев непринужденно на стол и заглянув в классный журнал, он обозрел первую парту.
На ней рядом сидели Мотька и Гапонов, сзади которого находился один из главных заговорщиков сегоднешнего дня, Толька Сабиненок.
— Сороконожка! —позвал ехидно усмехаясь и глядя на Мотьку священник. Мотька вспыхнул, покраснел, видя, что новый злой эпитет относится к нему и сделал вид, что ищет книгу в парте.
Школьники с десятка скамей, следя за направлением взгляда своего педагога, остановились глазами на Мотьке.
— Ученик Матвей Юсаков, я говорю тебе, —это ты, изо всего училища, самое зловредное насекомое, которое не выполняет ни одной заповеди господней. Иди сюда!
Мотька, переглянувшись с Сабиненком, вышел из-за парты и остановился возле столика.
— Читай нагорную проповедь! —подал поп евангелие. —Да не барабань, как прачка вальком по белью, церковное чтение, а по-славянски читай, с ударностью и сладкозвучием.
Мотька остановился на указанном месте и деревянным голосом, без знаков препинания, выговорил пяток фраз первого обращения проповеди.
— Стой, перестань! Читай так, как я прошлый урок тебе велел читать. Произнося господни слова, остановись, подумай и дай другим подумать. —Слушай:
— Блажены кроткие, ибо они наследуют землю! Бла-жены алчущие и жаждущие правды, ибо они насытяся. — Понял?
Поп, сладко протянув слова, остановился, выразительно подчеркнув поднятием пальца значение фразы и вопросительно взглянул на парты, как бы наслаждаясь эффектом выразительности своего чтения.
В это время сзади его. вдруг ожил, стоявший недвижимым до того, человеческий костяк.
Как-будто отвечая на вопрос черного тощего человека, поднявшегося перед столом, скелет вдруг поднял руку кверху.
Похоже было будто скелет отдал попу честь.
Кое-кто из мальчишек вдруг взвизгнул, пытаясь задушить смех.
Рука скелета опустилась.
Поп втянул в себя воздух, осмотрел учеников, оглянулся назад, но ничего не заметив, стал продолжать:
— Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят. —Ясно, что это значит?
Скелет вдруг снова в ответ поднял руку к оскаленным челюстям.
— Гы-гы-гы! —Вырвалось у ученников, которые схватились за животы.
— Не можем! Ой, нельзя же так!
Это действовал Сабиненок, то натягивая, то опуская под партой нитку. Мотька с невозмутимым видом, выпучив глаза, стоял перед священником.
Поп побагровел, снова оглянулся и решил изменить тактику, не подавая ученикам вида, что насторожился.
— Читай дальше, —дал он Мотьке евангелие.
Мотька, подражая священнику, полуобернулся к партам и, выразительно передразнивая подчеркивание фраз, выговорил:
— Вы соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделать ее соленою? Она уже ни к чему не годна!
И, подняв палец, остановился с вопросительным взглядом на учеников.
В ту же секунду новое движение руки скелета вызвало новый взрыв хохота. Поп, уже поняв, что малыши над ним издеваются, быстро обернулся. На этот раз он увидел нитку, которая шла из-под парты, где сидел Гапонов. Он вскочил, чтобы схватить ее и вдруг шарахнулся. Скелет двинулся с места, стремясь прямо на него. Скелет будто погнался за ним.
Поп взвизгнул, охваченный минутным страхом, которого не мог сдержать. Пробежал на мгновенье мороз по коже и у большинства, не посвященных в затею Мотьки детишек. Но вдруг все сразу увидели, что скелет был на колесиках.
Ученики снова прыснули. Поп растерянно остановился и посмотрел на Ваньку Гапонова. Он считал, что это проделал казаченок, но тот имел влиятельного отца. А раз это так, то к этому можно было отнестись, как к шутке. И священник, вытирая на лбу холодный пот, сел для того, чтобы кое-как кончить урок.
— На тебя, Золотоголовый, я пожалуюсь папаше, —заявил он ничего неведавшему рыжему Ваньке.
Когда урок кончился, разобиженный поп действительно отправился в Гниловскую станицу.
Кавалерские сорванцы вволю посмеялись, узнав об этом.
Мотьке, между тем, не во всем везло после того, как он попал в школу.
Начав ученье, он решил завести более близкое знакомство с юной, счастливой обитательницей особняка в городе.
Разыскать памятный ему по редкому происшествию двор и проторчать возле него полдня, по временам заглядывая через решетку сада, не составляло для Мотьки никакого труда. Но ничего из этого предприятия не вышло сначала.
В самом барском доме долгое время не видно было никаких признаков жизни. В саду — по одну сторону дома — с несколькими аллеями, беседкой и фонтаном — то же самое. Из двухэтажного флигеля, стоявшего рядом с конюшней, должно быть, и сараем, показался однажды сторож, а другой раз вышла и возвратилась с бутылкой, купив где-нибудь поблизости масла, пожилая еврейка.
Никакого намека на пребывание здесь кружевной, нарушившей Мотькин покой, девочки, не было.
Мотька сделал первый свой визит сюда в такое время, когда дворники только что кончили подметать улицы и простоял почти до полудня, но без результата. Он, однако, не упал духом. Раза два в неделю
