Круг - Яныш Ялкайн
— Нет, бабоньки, никакой он не колдун и не ведьма — объясняет писарша, — Начальник он, людей считает. Приехал из самой губернии, показывал мужу документ с царской птицей. И богатый к тому же. Я у него карточку видела, на ней — невеста его, уж такая, скажу вам, красавица!
— Да ну! — удивленно ахают бабы.
Но не всех убеждали слова писарши. Одна баба с сомнением ей возразила:
— Если он приехал людей считать, чего на наше мольбище ходит?
— Может быть, хочет сглазить наши священные березы? — подхватила другая.
— Не болтай! Как можно сглазить священные березы? Вот человека или скотину — это другое дело, — сказала писарша.
— Целыми днями в старом доме сидит. Коли не колдун, чего ему в пустом доме делать?
— Это уж так…
Тут и писарша засомневалась:
— Кто его знает, может, и в самом деле нечистый… Господи, и зачем только этого ведьмака к нам принесло?
— Так тебе и надо! — крикнула одна молодайка.
— Верно, поделом вам, — подхватила другая. — Писарь ни одной буквы не напишет бесплатно: прошение надо писать — подавай ему па рубашку, придешь новорожденного записать — без масла и мела не суйся. За все подать собирает.
— Ну и что? — вскинулась писарша. — Что же вам все бесплатно делать что ли? Да довелись вам самим, станете задарма работать?
Она подхватила ведра, коромысла и пошла прочь. Молодайка крикнула ей вслед:
— A-а, убегаешь! Из-за вашей жадности вся деревня будет страдать. Вот увидите, этот черный чем-нибудь да навредит!
Женщины зашумели. Когда писарша, набрав воды, пошла обратно серединой улицы, женщины молча расступились перед ней: Но стоило ей удалиться, как снова скучились и загалдели.
На третий день к вечеру по Боярсоле распространился слух: приезжий человек в черном заперся в погребе у писаря, никого не пускает, на стук не отвечает, а в щель из погреба пробирается красный свет, да слышно, как что-то гудит.
Сначала во дворе писарского дома вокруг погреба собрались дети, потом женщины, немного погодя подошли и мужики.
— Послушайте!
— Да ничего не слыхать.
— Давеча что-то гудело. Я как раз мимо шла, своими ушами слышала.
— А где же сам писарь?
— Кто его знает, ушел куда-то, и жены дома нет, вон и дверь на замке.
Одноглазая женщина заговорила, размахивая руками:
— Иду я вчера поздно вечером домой, подхожу к дому писаря, смотрю — в доме темным-темно, а в окне что-то вроде бы мелькает. Луна прямо в окошко светит. Я пригляделась: стоит у окна мохнатый, с двумя рогами и машет на меня копытом. Я бежать! Навстречу мне сосед попался, так я со страху его даже не узнала. Он спрашивает: «Куда бежишь?» Ну, я ему все и рассказала. А он мне: «Не бойся, оглянись, нет там ничего, это тебе просто померещилось». Я повернулась, посмотрела — и вдруг в доме писаря как пыхнет пламенем и сразу потухнет. Тут уж я от страху совсем сомлела. Сосед и сам перепугался и увел меня ко мне домой.
— И я видела этот чертов огонь, — сказала другая женщина.
Никто из собравшихся понятия не имел ни о фотографии, ни о вспышках магния.
— В священной роще жертвенное кострище переворошил, и ничего ему не сделалось. И как только руки у него не отсохли?
— Слушайте, слушайте! В погребе разговаривают. Сам с собой что ли он разговаривает?
— Небось, черти там собрались.
— Мой брат позавчера видел его в священной роще. Говорит, все был на глазах и вдруг пропал.
— Ясное дело, шайтан принял образ человека.
— Ой, смотрите, выходит! Прячьтесь! — женщина, стоявшая впереди других, попятилась и закричала что есть мочи — Черт выходит! Пустите меня! Пусти-и-те-е!
И в самом деле, крышка погреба слегка приоткрылась, но в это время рослый мужик, подняв заранее принесенный большой камень, с грохотом бросил его на крышку. Она захлопнулась.
Люди, откачнувшиеся было от погреба, теперь снова стали напирать вперед. Даже женщина, только что пятившаяся от страха так, что даже упала, проворно вскочила на ноги и снова протиснулась вперед.
Все напряженно молчали. Вдруг вдалеке послышался гром, подул резкий ветер, и все увидели, что на Боярсолу плывет большая черная туча.
— Посторонись! — крикнул кто-то. — Пропустите!
— Кто там пришел?
— Карт, карт пришел, — пронеслось по толпе.
Толпа молча расступилась. Старик-карт с седой бородой до пояса, одетый в белый шовыр, подошел к погребу.
— Там? — опросил он, указывая длинной палкой на погреб.
Там. Выйти хотел, да не пустили, — разом ответило несколько голосов.
— Не выпускайте. Если он увидит свет молнии, то потеряет облик человека, тогда нам его не изловить.
— Неужто и впрямь черт? — опросил мужик в задних рядах.
В ответ послышался смех, но тут же смолк.
Карт повернулся к толпе, поднял палку и глухим низким голосом проговорил:
— Поверьте мне, это не человек, а черт.
Туча приближалась. Теперь раскаты грома грохотали прямо над головой.
Все молчали.
Карт из-под нависших бровей оглядел лица людей.
— Как говорили наши предки, пока нечистая сила в облике человека или животного, нужно закопать ее глубоко в землю. Иначе народ мари перестанет плодиться. потом море затопит землю, и жизнь погибнет. Ясно вам?
Стоявшие поодаль мужчины помоложе один за другим начали расходиться.
— Ясно! — крикнули из толпы.
— Тащите соломы.
Молнии сверкали беспрестанно. В их отблесках седая борода карта казалась белой, как пена.
Люди тащили из сарая охапки соломы и складывали вокруг погреба.
Рослый мужик, тот, что недавно придавил крышку погреба камнем, теперь сдвинул его в сторону и чуть приоткрыл крышку. В одной руке у него был зажат жгут соломы.
— У кого есть спички? — негромко спросил он.
Из толпы — все стояли, словно онемев, — ему молча протянули коробок.
Вдруг среди напряженной тишины раздался женский крик:
— Эй, вы, убирайтесь отсюда!
Все обернулись.
— Что там такое? — спросил карт.
— Писарева жена пришла.
Писарша только что вернулась из Комы, куда ходила за водкой. Оставив на крыльце мешок, в котором звякнули бутылки, она подошла к толпе, не понимая, что происходит.
— Что вам здесь надо? — спросила она.
Кто-то из толпы ей ответил:
— Ваш гость давно сидит в погребе, продрог, мы и хотим его немножечко согреть.
В это время из погреба донеслось глухо, как из бочки:
— Что вы делаете, соседи?!
Толпа замерла.
— Айсуло, где ты? — опять раздалось из погреба.
Писарша узнала голос мужа и отозвалась:
— Я здесь, отец! Здесь!
Она протиснулась через толпу к погребу, наклонилась, чтобы откинуть крышку, но рослый мужик не дал ей
