Илья Гордон - Песня на заре
5
Гирш не спеша, тяжело ступая, идет по селу. Встречные гадают — куда? Его с улыбкой приветствуют, знают — Гирш зря не ходит.
Гурко входит в дом.
— Добрый вечер, — обращается он к хозяйке, которая, увидев Гирша, уже прикладывает кончик головного платка к глазам.
В доме беда (либо умер муж, либо что-то случилось с сыном, дочерью, а то и другая какая-нибудь неприятность). Гирш садится, кладет большие руки на стол, слушает хозяйку, чуть покачивая головой. Спросит о том о сем, помолчит, потом встанет и скажет:
— Бывайте здоровы. Всего хорошего.
Хозяйка знает: Гирш примет все меры, чтобы помочь ей в беде.
Вот Гирш появляется на ферме. Проверил аппараты, насосы, выслушал доярок, животноводов, и если что не ладится у них, спокойно скажет кому следует:
— Надо сделать. Сегодня же.
Слово «завтра» Гирш не признаёт. Он не подменяет председателя правления — отнюдь нет. Обращаясь к тому или иному работнику, он обращается прежде всего к коммунисту или коммунистке. И потому к нему идут по самым различным вопросам. В Дубовке бытует поговорка: «Пиды до Гирша — гирше нэ будэ».
С выпивохами или с совершившими аморальный поступок Гирш поступает по-своему. Явится к виновному домой, сядет, положит руки на стол и покачает головой:
— Говори, что мне с тобой делать?
Нередко эти слова Гирш произносит в присутствии жены провинившегося:
— Пусть жена послушает, тут секретов нету.
Виновник готов бывал провалиться сквозь землю, ибо нагоняй, который он получал от жены после ухода Гирша, страшнее вызова на партбюро, которого ему все равно не миновать.
А то подойдет к нерадивому трактористу или комбайнеру и, как главный механик, а тем более парторг, осмотрит машину. Обнаружив причину простоя машины, Гирш покачает головой и скажет:
— Твой дед и твой батька за волами лучше ухаживали, чем ты за машиной. А она побольше стоит, чем волы.
— Виноват, Гирш Исаакович, недоглядел…
Раньше Гирш выезжал в поле на двуколке, недавно приобрел подержанный мотоцикл с коляской, мощный и выносливый. Как-никак в Гирше сто два килограмма.
6
Прошло три дня после приезда Павла домой, а он еще ни разу не встретил Зою. Он слышал — Зоя часто бывает в агролаборатории по делам семеноводческого участка, который она возглавляет.
Что ж, он может зайти в лабораторию, никто его ни в чем не заподозрит: вернулся солдат домой и знакомится с хозяйством, с жизнью села.
Но лаборатория была на замке. Оказывается, правление Есех, кого только можно было, направило в колхозный сад на уборку яблок поздних сортов, их закупил Коопсоюз и строго обозначил срок доставки.
Туда ему не хотелось идти, и он вернулся домой. А вечером он пошел в правление и застал там Зою. Она подготавливала наряды на следующий день. Павел заговаривал то со счетоводом, то с зоотехником, делая вид, что он тоже пришел сюда по делу. Но едва лишь Зоя направилась к выходу, он, прервав разговор, тотчас последовал за ней.
Было уже довольно поздно. Павел пытался заговорить с Зоей, но разговор вначале не клеился. Они перекинулись словом, другим и снова замолчали.
— Ты, говорят, учиться собираешься… Куда решила пойти? — спросил Павел, вспомнив разговор с председателем.
— Кто, я? А кто это тебе, интересно, говорил? — немного смутившись и не глядя на него, ответила Зоя. Она пожала плечами и сделала гримаску. Озаренная бледным светом луны, девушка казалась теперь совсем иной, чем там, в правлении колхоза. Там она была простой, сердечной, а сейчас стала удивительно строгой, недоступной.
Павел взял ее за руку, но Зоя высвободила руку.
«Какая недотрога», — подумал он и вдруг притянул ее к себе и обнял.
Зоя вырвалась из его объятий:
— Не надо… перестань!..
Она бросила на него лукавый взгляд и тут же опустила глаза, точно застыдившись.
— Где это ты была?.. Я искал тебя вчера и сегодня, — сказал Павел, не спуская с нее глаз. Ему хотелось много сказать ей, но он не знал, с чего начать. Зоя не ответила, только опять лукаво взглянула на него.
На синем небосводе светлой линией протянулся Млечный Путь. Звезды перемигивались, переливаясь то фиолетовым, то зеленым светом. Было так тихо, что Зоя — так думалось Павлу, — верно, слышит, как бьется его сердце.
Они подошли к Зоиному дому. Павел крепко пожал ей руку на прощанье.
Домой Павел вернулся радостный. Он лег, но от возбуждения долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок и наконец задремал, а когда проснулся, уже светало. На небосклоне зарделись светлые полосы зари.
«Скоро Зоя проснется, — подумал Павел. — Быть может, с песней пройдет мимо моих окон, чтобы дать мне знать, что она отправляется в поле».
Он напряженно прислушивался. И впрямь издали донеслось пение.
«Что за новую песню поет она сегодня?»
Песня все приближалась, звенела все громче. Сердце Павла застучало: «Она идет сюда».
Но песня стала стихать, отдаляться, и вскоре звуки ее как бы потонули в предутренней прохладе.
Лукьяниха еще не знала, останется ли Павел дома, или уедет в город.
— Пусть сам решит, как ему лучше, — решила она.
После того, как ее старший сын Алеша погиб на войне, а средний, Виктор, женился и остался в Донбассе, Павел был единственным утешением матери. Когда он ушел служить в армию, она почувствовала себя осиротевшей. Каждое письмо от Павлуши делало ее счастливой. А сейчас, когда сын наконец вернулся домой, ей больше не хотелось разлучаться с ним. В глубине души Лукьяниха мечтала о том, чтобы ее Паша поскорее привел в дом молодую сноху, которая стала бы ей родной дочерью. Она начала даже присматриваться к девушкам: которая из них могла бы приглянуться Павлу?
Но вот о Зое как о будущей снохе она никогда не думала. Возможно, еще и потому, что Матрена Григорьевна всегда держалась высокомерно и говорила соседкам, что для ее дочери ровни здесь, в селе, не видит.
Однако вчера, когда Лукьяниха возвращалась с фермы, Матрена Григорьевна остановила ее, поздравила с возвращением сына и начала расспрашивать, остается ли он в колхозе, или уедет куда-нибудь. Внимание Матрены Григорьевны было приятно Лукьянихе. Она поняла: видно, приметила, что Павел начал встречаться с Зоей.
— Павлуша у нас пока что гостем живет. Если бы остался здесь — хорошо было бы. Ну, а ехать соберется — неволить не буду.
На следующий день Лукьяниха опять встретилась с Мотрей. Та приветливо поздоровалась с ней, но о Павле больше не спрашивала.
«Ишь ты! Мой Пашенька, выходит, еще бегать за ее Зоей должен!» — с обидой подумала Лукьяниха.
Дома она увидела на столе письмо, адресованное сыну. Конверт был вскрыт — значит, Павел уже прочел письмо.
«От кого это?» — подумала она.
Лукьяниха вытащила письмо из конверта, развернула и принялась читать.
Письмо огорчило ее. Лукьянихе казалось, что сын может послушать армейского друга и уехать к нему на Урал. Потом подумала: а может, Павлу и надо уехать? На Урале он станет работать на заводе, по вечерам будет учиться. А тут что он будет делать?
Лукьяниха с нетерпением ждала сына. Ей хотелось поговорить с ним, спросить, как он дальше думает жить. Она немного повозилась по хозяйству, потом, не выдержав, вышла к воротам. Может быть, вот-вот подойдет и сын.
Издалека, со стороны Зоиного дома, доносилась песня. Лукьяниха поняла: Павел там, ему, видно, с ней так хорошо, что и уходить не хочется. Она вернулась в дом, но то и дело выглядывала на улицу, прислушивалась к каждому шороху. Попыталась немного вздремнуть — не удалось…
Павел пришел уже после полуночи. Вид у него был довольный, глаза блестели.
— Письмо видел? — спросила Лукьяниха, подавая ему ужин.
— Видел.
— Ну, и что же?
Она тревожно заглянула ему в глаза. Но Павел как будто и не слышал. Он думал о чем-то и улыбался своим мыслям. Выпив стакан молока, он ушел спать.
А Лукьяниха долго еще не спала, прислушивалась к тому, как Павел дышит, как ворочается с боку на бок…
Касатенко возглавлял колхоз имени Ватутина с 1945 года, как только вернулся с фронта, которым командовал генерал Ватутин. В честь его и был переименован колхоз. Жизнь в колхозе налаживалась туго. Но Дубовку выручало ее местоположение, близость к крупным городам — туда вели хорошие дороги.
Аким Федорович прикинул — колхозу помимо другого необходимы денежные накопления, и их могут дать ранние овощи, фрукты, мед.
Он занялся садами, пасеками, сам выезжал на рынок, следил за ценами, поставлял овощи заводским столовым, а взамен колхоз получал от заводов техническую помощь, понемногу крепче становился на ноги.
Касатенко укоряли за страсть к «коммерческим» делам, но Аким Федорович продолжал действовать в том же духе. Кроме того, Касатенко большое внимание уделял колхозным коням. Лошади в колхозе имени Ватутина были — превосходны, отлично работали в хозяйстве, еще не имевшем в те годы тракторов и машин и зависевшем в этом отношении от МТС.
