Константин Волков - С тобой моя тревога
— Ужасно ты мудрующий парень, Зайцев, — одобрительно сказал Дорофеев. — Молодец!
— Какой есть! — запальчиво откликнулся тот, возбужденный, уверенный в своей правоте, и засмущался, поняв, что надерзил, сказал потухшим голосом: — Вы извините, Сергей Петрович! Это у меня нечаянно.
— Да нет, чего же! — рассмеялся Дорофеев добродушно. Он поглядел в распахнутое окно: на улице было темно; вечер шуршал в шершавых листьях молодого карагача, раскачивал оконные рамы.
— Пожалуй, не дождусь, пойду… А дело вот какое: завтра утром надо привезти этих троих на завод. Кому за ними ехать? Подумал, может, вам, дружинникам, поручить.
— Нам так нам, — согласился Зайцев.
— Договоритесь, кто из вас поедет. Потом мне позвоните. Чтобы не из первой смены были… Возьмете автобус.
— Позвоним, Сергей Петрович!
Петя проводил директора до двери.
«Хороший парень, — с какой-то волнующей, почти отеческой нежностью думал по дороге домой Дорофеев, о Петре Зайцеве. — Добрый, честный. И — теплый изнутри. Как ломоть свежего хлеба…»
Ветер сметал с тротуара и дороги в арыки сухие листья акаций и карагачей. За деревянными штакетниками во дворах жгли из них костры: кучи волглых листьев горели неярко, дымили. Сладкий запах жженого вишневого листа плыл над улицей, над поселком. Запах был как у хорошего трубочного табака. Только с привкусом грусти.
…Сергей Петрович вытер ноги о влажную тряпку, расстеленную на парадном, нажал кнопку. Через несколько секунд засветились квадратики дверной фрамуги: это Лидия Федоровна включила свет в прихожей. Сергей Петрович знал, что ровно через четыре секунды вспыхнет лампочка над парадной дверью. Жена уже у двери, хотя легких шагов ее по дорожке, сплетенной из каких-то водорослей или жестких трав, никогда не слышно.
— Это я… — тихо произнес Сергей Петрович.
Лидия Федоровна открыла дверь, приняла пальто от мужа и повесила на круглую деревянную вешалку.
Директор завода занимал коттедж из четырех комнат, длинной прихожей и большой, во весь дом, застекленной веранды, выходившей в сад. На веранде до сих пор с самой весны стояли обеденный стол и кровати: здесь все жаркое лето была и столовая, и спальня. Душными вечерами сам Сергей Петрович или Лидия Федоровна щедро поливали из шланга дорожки, грядки и клумбы, кроны фруктовых деревьев. После этого распахивали окна, выходившие с веранды в сад. В помещение врывался уже не жаркий, а процеженный через мокрую листву, остуженный ветер. С деревьев на землю и на цветы в клумбах долго падали капли, и шум этот — ровный, нечастый — был схож с шумом уходящего дальше дождя.
Под эту капель супруги ужинали, сидя друг против друга. Потом смотрели телевизор или читали, пили чай. На столе под накрахмаленными полотняными салфетками всегда стояла ваза с фруктами.
Небольшой ягодник в конце двора и фруктовые деревья вырастила Лидия Федоровна. Посадила она их на второй год после приезда от доброты душевной, искренне веря, что на следующее лето особняк займут другие люди, скорее всего новый директор с семьей, и вспомнят их, Сергея Петровича и Лидию Федоровну, находящихся уже далеко, дома…
Уехать не пришлось ни на следующий год, ни даже на пятый. Лидия Федоровна развела вдоль веранды цветник. Год назад садовод соседнего колхоза старик усто-Мурад привил на ее красные розы необычайно красивые — «Победу» и «Президента Гувера». Розы цвели с мая до конца октября, даже в ноябре — до первого заморозка. В больших цветочных горшках пышно расцвели хризантемы — белые, чуть прозрачные, будто вылепленные из воска, желтые, красные. Хризантемы с вьющимися, почти кудрявыми, лепестками и с лепестками длинными и острыми.
Лидия Федоровна была ровесницей мужа, но казалась старше его. Больше всего ее старила не седина, а покорно опущенные узенькие плечи и непроходящее скорбное, какое-то иконно-мученическое выражение сухощавого лица.
Особенно сдала она, когда единственная дочь Оленька окончила университет, вышла замуж за однокурсника и вместе с мужем уехала в Воскресенск. То, что Ольга с Игорем попали при распределении на Воскресенский завод, вначале даже обрадовало Лидию Федоровну: «Теперь, может, и мы быстрее уедем. Только бы Сергей Петрович захотел этого и начал хлопотать…»
Но он все не хотел. Ему нравилось здесь. Подруг или близких приятельниц у Лидии Федоровны не было. Долго, очень долго она только и ждала возможности вернуться на старое место. Жила надеждой. Поэтому и мебелью не обзаводилась и садом и цветами занималась, чтобы убить время. Она мало куда выходила из дома: раза два-три в неделю ездила автобусом в город — в магазины, на рынок, раз в неделю ходила с мужем в кино. Много читала.
За день несколько раз смахивала сухой тряпкой невидимую пыль со стульев, стола, влажной тряпкой обтирала кожано-жесткие листья фикуса, поливала цветы, собирала семена.
Фруктов на деревьях было много: еще висели на ветвях оранжевые с красными боками персики, гнулись ветки от фиолетовых, крупных, как куриное яйцо, слив. Воробьи и сизоворонки бесчинствовали в саду, клевали сочные плоды, и те обрывались и падали на землю. Лидия Федоровна слушала, как падают плоды: яблоки ударялись о землю гулко, упруго, сливы и персики шлепались, разбрызгивая сочную мякоть и сок вокруг. С алычи плоды осыпались с дождевым шелестом. Лидия Федоровна не могла привыкнуть к тому, как падают яблоки и персики, и, услышав, всякий раз испуганно вздрагивала.
Она нередко нет-нет и всплакнет в одиночестве. А сегодня, накрывая на стол, вновь затеяла разговор:
— Неужто зиму зимовать? Сил моих нет! Шестой год…
Сергей Петрович погладил ее руку.
— Может, и зиму. Скоро цех грануляции запустим… А в парокотельной ребята решили теплицу построить. Овощи зимой будут! — бодро воскликнул он, стараясь отвлечь Лидию Федоровну от грустных дум.
…Шесть лет назад его послали строить этот завод. А когда достраивал, предложили готовить из строителей кадры технологов, — и это он выполнил. И тут же был утвержден директором выстроенного завода. Вот уже три года руководил предприятием, совершенствовал оборудование и технологию, внедрял автоматику, механизацию и был счастлив в этой увлеченности делом.
— Когда же тебя, наконец, отпустят или переведут? Написал бы куда следует…
— Никуда я не буду писать! Поняла?! Мне здесь интересно, понимаешь? Если хочешь, поезжай к Оле или к сестрам. Погости зиму.
— А ты не сердись, Сережа! Как же я тебя одного оставлю? Обеды кто тебе будет готовить?
— Не маленький! Столовая есть… Ну что ты заладила? Ни-ку-да я сейчас не хочу ехать. Все! Разговор исчерпан!
— Сережа, не кричи ты на меня! — Веки у Лидии Федоровны стали краснеть.
— Извини. — Он взял из вазы большой краснобокий персик, очистил от замшевой кожицы, протянул жене: — Съешь, Лида… Ты совсем не ешь фруктов.
Как всегда, они обедали на застекленной веранде. Через ровные промежутки времени включался и выключался холодильник; когда мотор переставал гудеть, было слышно, как разбиваются о землю плоды.
— Позвони в детсад, пусть придут за фруктами, — сказал Сергей Петрович.
— Уже приходили…
— В поселковой библиотеке инвентаризация. Устаревшую литературу списать надо… Помогла бы, Лида…
— Ладно, — покорно согласилась она, понимая, что муж хочет хоть чем-нибудь отвлечь ее от грустных дум, от домашнего затворничества. — Завтра пойду.
Дорофеев не раз жалел, что с первых дней приезда не настоял на том, чтобы жена пошла работать: Оленька кончила среднюю школу в городе, школы тогда в поселке еще не было. Потом готовилась в институт. И пять лет Лидия Федоровна провожала дочь до автобусной остановки и встречала из института, предварительно закутав в одеяла кастрюльки с обедом для Сергея Петровича.
Глава третья
«У НАС НЕ ФИЛИАЛ…»
Петя Зайцев поднялся на второй этаж женского общежития, постучал в одну из дверей.
— Входите! — услышал он и осторожно так, чуть-чуть, чтобы можно было предупредить, не заглядывая в комнату, приоткрыл дверь: — Мужчина…
— Одну секундочку! — раздался испуганный возглас, потом шорохи и приглушенные голоса.
— Можно! Входите!
Петя переступил порог, от двери огляделся.
За круглым столом, покрытым скатертью с веселыми зелеными цветочками по всему полю, сидели Валя Орехова — аппаратчица сернокислотного и Рита Белоусова — лаборантка центральной лаборатории.
Зина Брыкина — счетовод из бухгалтерии — лежала в постели, укрывшись байковым одеялом. Свет от грибка, стоявшего на тумбочке у изголовья, освещал большую высокую подушку, рыжую голову на ней и плечи девушки, перехваченные белыми и розовыми ленточками. Она читала какую-то книгу.
Рита, смуглая, худощавая, расчесывала бронзовые волосы. Расчесывала она их как-то странно: не от корней к концам, а наоборот, к голове, резкими короткими движениями. Волосы сухо, металлически потрескивали.
