Виль Липатов - Антиподы
— Товарищ!
— Ну что привязался?.. Я тридцать два года товарищ, а рессоры у меня нету…
Затем Варенцов неторопливо огляделся, поняв, что их никто не подслушивает, сквозь зубы процедил:
— Уж если тебя так припекло, дорогой, то могу свои рессоры отдать… Для себя, понимаешь, брал, но вот ты, понимаешь, привязался… Только тебе придется сразу две рессоры брать… Госцена тридцать пять рублей за штуку, а установлю за четыре пятерки… — И вдруг, ласково обхватив доцента за талию; заговорил медовым голосом: — Ты на этих рессорах сто лет проездишь… Ты меня во как благодарить будешь! Ну! По рукам? Чего же ты молчишь?
— Хорошо! Пусть будет по-вашему!
Ни молодому доценту, ни всем остальным владельцам автомобилей, с которыми велся точно такой же унизительный и подлый торг, и в голову не приходила мысль о том, что история «с собственными рессорами» была подготовлена сторожем автобазы Иваниловым по прозвищу Протопоп. Несчастные автовладельцы не обратили внимания на то, что, как только они подъехали к автобазе, из проходной вышел улыбающийся старик в валенках, добродушный и ласковый, подсеменил к подъехавшей машине: «Вы к кому, соколик? Вам кого требовательно?». «Мне бы, папаша, надо рессору!» — ответил на это доцент медицинского института и попросил сторожа познакомить его с кем-нибудь из рабочих. И ровно через пять минут в багажник личного «Москвича» Варенцова была положена новая пара рессор. То же самое было проделано со всеми теми, кто впервые подъехал к автобазе, — в багажники личных машин рабочих были положены «собственная динамка», «собственный амортизатор», «собственные тормозные колодки», а ласковый и веселый сторож Протопоп каждому рабочему, выходящему из проходной, шепнул цену, которую надо взять за «собственные» детали и установку их.
— Так я могу оставить машину, товарищ? — тем же заискивающим тоном спросил молодой доцент. — Вечерком бы я подбежал.
— Шутишь, дорогой! Мое дело — рессоры, твое — договориться о яме… Вот ты и зайди к старшему механику, пусть даст команду вечерком загнать машину… Механика, между прочим, Алексеем Алексеевичем зовут… Позвать его, что ли?..
— Да, да! Зовите, зовите!
Через три минуты вышел из проходной старший механик Алексей Алексеевич Никольский, надевший почему-то по этому случаю очки, хотя в них не нуждался. Голос у него был отрывист и басовит:
— Здравствуйте, товарищ! Чем могу быть полезен?.. Нет, нет! Сегодня машину поставить на яму не можем! Вон, видите — машина Героя Социалистического Труда — ее придется в первую очередь отремонтировать. Надо вам подъехать завтра, но не с пустыми руками… Вы где работаете? Доцент мединститута?.. Ах, так! Слушай, Варенцов! А не поработаешь ли ты вечерочек сверхурочно? И вреда для производства нет, и товарищу доценту поможешь… Медицина!
Шелестели под теплым ветром тополя, солнечные пятна веселили сухую землю; со лба молодого доцента стекала струйка пота. Он был только начинающим автомобилистом и только начинал понимать, какие могучие руки брали его за горло: нужно было еще уплатить за право постановки автомобиля на яму; ему, доценту, нужно было до вечера дежурить возле проходной, чтобы его машину все-таки поставили на яму; доцент, наконец, понимал, что ему придется присутствовать при постановке двух новых рессор, уж больно вороватыми, злыми, нечистыми были глаза у Варенцова. Если оставить машину в гараже без присмотра, тот может снять и заменить любую хорошую деталь на старую, может сменить новый баллон, если он не маркирован, а что касается рессор, то уж непременно поставит одну старую рессору взамен двух новых. Все может сделать Варенцов — тихий алкоголик и развратник, найденный Станиславом Ивановичем Коржем в одном из гаражей в плачевном состоянии. Его уже увольняли и собирались судить за автопроисшествие, но в дело вмешался Корж, и Варенцов был спасен.
История с Варенцовым не была исключением: из рабочих автобазы не он один был найден и принят на работу самим Коржем, и каждый из этих «найденышей» считал себя обязанным начальнику, а иные из них, кроме того, были связаны по рукам и ногам тем, что имели пагубные недостатки: один пил, другой — менял жен и сводничал, третий — скрывался от алиментов, пятый был вором, пойманным за руку самим Коржем. Отбросы — вот кого тайком привечал начальник автобазы. И хотя здесь трудились и честные люди, всё противозаконное скрывалось и пряталось. Как только кто-либо из честных тружеников начинал понимать происходящее, от него умело избавлялись: устраивали на самую крупную в городе автобазу или в мастерские, где были лучшие условия труда.
Не прощалась на автобазе и глупость. В то время, когда бывший уголовник Алексей Алексеевич Никольский обдирал как липку доцента-медика, возле проходной расхаживал с тоскующими глазами недавно уволенный классный мастер-авторемонтник Игорь Беломестных. Глупость уволенного заключалась в том, что два месяца назад он купил черную «Волгу» новой модели и приехал в ней на работу. Увидев машину у ворот автобазы и узнав, что ее приобрел Игорь Беломестных, начальник автобазы застонал:
— Дурак! Идиот! Слесарь покупает новую «Волгу»! Он, видимо, решил нас погубить!
Сам Станислав Иванович Корж ездил на незаметной серой «Волге» с невидимым шестицилиндровым мотором; у старших механиков имелись вышедшие из моды «Победы» с волговскими моторами, а рядовая автобазовская братия пробавлялась нарочно помятыми «Москвичами» с мощными форсированными моторами. Понятно, что дурака Игоря Беломестных немедленно уволили как пьяницу, попавшего в вытрезвитель, и вот он слонялся возле проходной в надежде вымолить у Коржа прощение. Вместе с тем Игорь Беломестных старался не попасться на глаза дежурному механику Алексею Алексеевичу Никольскому, который «добивал» доцента-медика:
— Значит, договорились, товарищ доцент… Часиков в семь мы ваш мотор загоним на яму, а часиков в десять… Желаю успехов, товарищ!
Проговорив это, Алексей Алексеевич Никольский вальяжной походной, копирующей походку Коржа, вернулся во двор автобазы, незаметно показал сторожу три пальца, что означало: «Через три минуты следуй ко мне!», и ровно через сто восемьдесят секунд в конторку механика проник сторож Протопоп — третье по значению лицо в шайке Станислава Ивановича Коржа.
У Протопопа лихо торчала хилая бороденка, сморщенное лицо было веселым, словно он только что хватил стакан водки, хотя сторож в рот не брал спиртного. Голос у него был с приятной хрипотцой, сатиновая сиротская рубашка была накрахмалена и аккуратно заправлена за ремень, как гимнастерка; волосы у него были подстрижены скобкой, и седины в них почти не было, хотя Протопопу шел шестьдесят шестой год. «Два христовых возраста!» — умиленно говорил он, ибо был активным прихожанином единственной городской церкви. Поговаривали даже, что Протопоп входит в руководство прихода — бог его знает, в каком качестве!
Войдя в крохотную конторку старшего мастера. Протопоп снял с лица умильную улыбку, вздохнув, присел на стул и вынул из-под рубахи плоскую сумочку-кошелек. Затем он чутко прислушался и только тогда достал из сумочки несколько новых хрустящих бумажек.
— Сто шестьдесят! — прошептал Протопоп. — Мелочишки — рублей восемь… Все остальное — червонцами.
Сто шестьдесят рублей — это был полусуточный «заработок» Коржа, дежурного старшего механика и Протопопа, который делили так: шестьдесят процентов получал Корж, остальные — механик и Протопоп. Сто шестьдесят рублей сторож собрал с автослесарей за смену с девяти вечера до девяти утра, когда в ремонтных боксах происходила самая интенсивная работа, а в девять вечера Протопоп опять обойдет ремонтников с кошельком-сумочкой, собирая дневную выручку. Так зарабатывала шайка Коржа, имея ворованные запасные части и сообщников-автослесарей, которые в иную смену сами получали до пятидесяти рублей «калыма». Ворованными запчастями шайку Коржа снабжали тайные, тщательно законспирированные люди, фамилий которых никто, кроме начальника автобазы, не знал.
— Иди! — шепнул сторожу Никольский. — Не топчись, Протопоп. Дотопчешься!
Топтаться — это была опасная привычка Протопопа. Он вдруг начинал, стоя на месте, перебирать ногами в валенках, маяться и краснеть, как девушка, тяжело дышать и по-стариковски мелко вздрагивать. Все это кончалось тем, что Протопоп, закатив глаза, падал на пол, словно в истерике или эпилептическом припадке.
— Не топчись! — крикнул Никольский. — Убьем!
Однако лицо сторожа уже сделалось пунцовым, ноги подламывались и спина опасно изгибалась — вот-вот упадет на спину, и старший механик, вскочив, торопливо протянул старику десять рублей:
— Получай, сволочь!
Минут через пятнадцать после ухода Протопопа старший механик Никольский, напевая что-то веселое полублатное, выбрался из конторки. Он чуточку постоял в тени, потом, заложив руки за спину, двинулся в сторону мойки автомобилей, где на деревянной скамеечке сидела полная круглолицая женщина в коричневом кожаном фартуке. Женщину звали Машей, была она вдовой, славилась ленью и пристрастием к сладкому, и с Никольским у нее были прекрасные отношения. Вот и сейчас Маша ярко улыбалась механику, а когда он подошел и сел рядом, незаметно сунула в карман Никольского несколько смятых ассигнаций — это была плата шоферов за то, что некоторым из них — самым проверенным — путевые листы заполнялись «на кудыкину гору». Полдня, а иногда и целый день некоторые шоферы, состоящие в шайке, работали «налево».
