Павел Гельбак - ...И вся жизнь

— Правда, вам нравится Принеманск, Анатолий Александрович?

— Любопытный город.

— Красивее вашего Ярославля?

— Сам-то я родом из Старой Русы, институт журналистики кончал в Ленинграде, потом уже работал в Ярославле.

— Тогда ваш отзыв о Принеманске особенно дорог. Можете сравнивать.

— С Ленинградом? Нет, Павел Петрович, я не ищу в Принеманске уголков, напоминающих другие города. Меня увлекает своеобразие города, его несхожесть с другими.

— Развалины всюду похожи друг на друга… Впрочем, охотно принимаю ваше предложение. В облисполкоме свидание мне назначили на двенадцать. Времени уйма.

Город, залитый яркими лучами солнца, сегодня показался более привлекательным, чем вчера. По проспекту дошли до высокой башни, застывшей в карауле у колонн собора. За ним виднелся высокий холм, заросший кленами. На его вершине краснели руины какого-то замка. Платов, не спрашивая согласия, вел по местам, которые, видно, полюбились ему. Через деревянный узкий мостик перешли на другой берег маленькой речки, по тропинке, круто взбегающей вверх, поднялись к вершине холма. Это была не та гора, что виднелась с соборной площади. Развалины замка теперь оказались под ногами.

— Ну как, нравится? — спросил Платов. В голосе его чувствовалось такое удовлетворение, как будто он был автором чудесной панорамы, открывшейся нашему взгляду.

— Действительно, любопытный город, — признался я.

— Смотрите, эти взметнувшиеся к небу купола костела напоминают мачты корабля?

— Признаться, не очень.

— Мне хочется их зарисовать, я вижу их плывущими по волнам.

— А вы рисуете?

— Немного.

Я обрадовался, что Платов рисует, и попросил его подумать, как лучше изобразить название нашей газеты. Предложение первого секретаря назвать газету «Заря Немана» ему понравилось.

В это утро Анатолий Александрович показался мне совсем не похожим на того парня с петушиным гребнем, который рассказывал вчера, как пятаком опечатывал пустые квартиры. Он, оказывается, человек любознательный. Приехал в Принеманск всего на несколько дней раньше моего, а о городе уже мог сообщить много интересного, — не легенд, которые выкопала со страниц старинных книг Ирина Ильинична, а об увиденном собственными глазами или услышанном из уст старожилов Принеманска. Когда же я задал вопрос о товарищах, которые вместе с ним приехали в Принеманск, от прямого ответа уклонился.

— Люди как люди, сами увидите.

— Человек лучше всего раскрывается в деле, — согласился я.

Когда возвращались в гостиницу, Платов вспомнил об опечатанных квартирах. Он посоветовал получить резолюцию заместителя председателя облисполкома, чтобы эти квартиры закрепили за редакцией. Оказывается, у него уже был напечатан список адресов квартир, на которые мы претендуем.

— Значит, ордера все-таки понадобятся, — не без злорадства констатировал я.

— А как же? Но если вы придете без адресов, ничего не получите. Это факт.

Я предложил зайти в одну из квартир, указанных в списке Платова. Время еще есть. Анатолий охотно согласился.

Узкая улочка, каких много в старом городе. За высоким забором двор-колодец. Поднимаемся по деревянной лестнице на второй этаж. Платов уверенно направляется к двери, обитой черным дерматином.

— Вот здесь, — произносит он. — Странно. Где же печать?

Мне остается только разделить его недоумение.

— Может быть, вы спутали номер квартиры? — высказываю я предположение.

— Нет, все точно…

Словно торопясь рассеять наше недоумение, из квартиры выходит женщина в защитной гимнастерке, но без погон. Она интересуется, кого мы ищем. Анатолий неуверенно объясняет:

— Видите ли, эта квартира предназначалась…

— Кому это там еще предназначалась, — перебивает женщина. — Я ее заняла… Сама живу и трех солдатских сирот при себе содержу.

— Да, но все-таки… На двери была печать…

— Зря сургуч расходовали, — беззлобно ответила женщина, — отодрала вашу печать, отмыла дверь. Мне горсовет ордер выдал. Интересуетесь?

— Нет, зачем же? Верим.

У Платова явно пропало настроение водить меня по опечатанным квартирам. Подтруниваю над своим новым товарищем:

— Оказывается, ваши пятачки не авторитетны. Народ нынче не робкий. Хорошо, что по шее нам не надавали.

В гостинице встречаю Задорожного. Ему было поручено выяснить, какие возможности у типографии для выпуска газеты на русском языке. Он обстоятельно пересказывает разговор с директором типографии. Мало русских шрифтов. Нет русских линотипистов. Нет…

— Ну, а вы чем помогли товарищам в типографии?

— Чем им поможешь? Работать надо, а они безынициативные, безрукие… От них требуешь, говоришь им человеческим языком, а они…

— Ясно.

Собственно говоря, ничего не ясно. Но мне не хочется продолжать разговор с Задорожным. Трудно преодолеть раздражение. Легко сказать, что надо не сигнализировать, а заниматься делом. Но это вряд ли поможет. Борис Иванович, не стесняясь в выражениях, характеризует директора типографии и других работников Принеманска. Прерывая поток его красноречия, советую:

— Вы бы сами активнее, деятельнее, что ли, помогли типографии…

— Это не входит в круг моих обязанностей.

Возможно, и не входит в круг его обязанностей. Ведь он прислан, как уже говорил мне, на пост ответственного секретаря. Но ведь газеты еще нет. Кто знает, что сегодня должно входить в этот пресловутый «круг»…

Ровно в двенадцать я постучал в дверь кабинета заместителя председателя Принеманского облисполкома. Из-за письменного стола поднялся человек с черными усиками и белоснежными зубами. Улыбка озаряет его лицо. Он внимательно и, как мне кажется, заинтересованно слушает.

Я говорю о нуждах редакции. Нужд этих великое множество: типография, помещение для редакции, жилье для сотрудников, карточки на питание…

Зампред щелкает портсигаром, предлагает закурить. С удовольствием пускаю дым и жду, что он мне ответит. Когда пауза становится тягостной для обоих, зампред, продолжая улыбаться, спрашивает:

— Почему вы обратились ко мне?

— Мне сказали, что вы в облисполкоме занимаетесь этими вопросами…

— Верно, Павел… Простите, запамятовал ваше отчество…

— …Петрович.

— Так вот, Павел Петрович, я думаю, что вы намерены издавать коммунистическую газету…

— Безусловно.

— Вот видите. А я беспартийный. Вашей газетой должна заниматься Коммунистическая партия.

От удивления я раскрыл рот и долго не мог произнести ни слова.

— Желаю вам успеха. Рад был познакомиться…

— Что ж, я тоже рад. А вы не скажете, есть у вас коммунисты в облисполкоме?

— Конечно. Руководство области народное. В него вошли коммунисты и выходцы из других партий… Вы, очевидно, еще не успели войти в курс дела.

— Признаюсь. Так кто же коммунист в облисполкоме?

— Председатель, его первый заместитель, некоторые заведующие отделами.

Уже за дверью я доставил себе удовольствие чертыхнуться. Расскажи мне о таком в Москве — не поверил бы.

Председателя у себя не оказалось. Зашел к первому заместителю. Высокий, грузный, он протянул руку. Я ощутил вялое рукопожатие.

Заместителя председателя зовут Кузьма Викентьевич. Он ждал моего прихода. Оказывается, ему уже звонил секретарь обкома и просил оказать содействие.

Я рассказываю о разговоре с коллегой Кузьмы Викентьевича. Он воспринимает рассказ равнодушно. Ни моего гнева, ни удивления не разделяет. Лишь между прочим заметил:

— Действительно, он человек со странностями, но честный и дело знает.

Условились после обеда поездить по городу и присмотреть какое-нибудь подходящее здание для редакции.

— Выбор небольшой, — предупреждает Кузьма Викентьевич, — город сильно разрушен. Придется вам, наверное, и ремонтом заняться.

— На дворец и не претендуем. Однако работать где-то надо…

— Конечно.

«Расцветай и крепни, родной край!» — я написал заголовок передовой статьи первого номера газеты «Заря Немана» и отложил ручку. Прошла неделя, как мы сверстали первую полосу. Потом дело застопорилось. Энергопоезд дает очень мало энергии. Наша типография с гордым названием «Луч» всегда сидит без света. Пытаемся найти выход. У отправлявшейся на фронт воинской части выклянчили ненужный им движок. Попробовали запустить. Пока безуспешно. Не хватает деталей, что-то сломано. Механик, демобилизованный из армии танкист, с видом доктора, выстукивает, выслушивает движок.

— У этой «кобылы», — говорит директор типографии, — большое преимущество — она питается дровами. Другого топлива у нас нет. Дров тоже нет, но их легче достать, чем уголь…

Дровами так дровами. В годы гражданской войны для паровозов тоже не было припасено угля. Однако кляча типографии попалась привередливая. Даже охапка сухих дров не разжигает ее. Танкист отвинчивает и прикручивает гайки, самонадеянно утверждает: