Анатолий Рыбин - Люди в погонах
— Какое открытие, — засмеялась Мария Семеновна. — Не к тебе первому идет она, не к тебе последнему.
— Да ну ее к дьяволу! Листва и та опадать не хочет. А я что...
В коридорчике зазвонил телефон. Хозяйка послушала и повернулась к мужу:
— Шофер беспокоится.
Жогин взял у нее трубку, спросил:
— Да? Машину?.. Не надо, пешком пойду.
Мария Семеновна улыбнулась:
— Утренний моцион?
— Точно. Борьба с гипертонией. Тебе тоже на базар советую пешком ходить. Полнеть не будешь.
— А я и так в норме.
Фигура Марии Семеновны еще сохраняла прежнюю стройность и даже позволяла носить узкие в талии платья.
— Ну где, где полнота? — допрашивала она мужа.
— Если нет, будет скоро, — ответил он.
— Спасибо за комплимент, — запальчиво бросила Мария Семеновна и вышла на кухню.
«Обиделась», — подумал Жогин, усаживаясь к столу.
После завтрака полковник направился в полк, находившийся в километре от жилых офицерских домиков. Перед тем, как сойти с крыльца, он достал из-под крыши красноватый тальниковый хлыстик и поиграл им в воздухе.
Полковник любил ходить всюду с хлыстиком. Эта необычная для пехотного офицера привычка осталась у него от многолетней службы в кавалерийских частях, которая началась в конце гражданской войны, когда не однажды пришлось ему участвовать в борьбе с басмачами в Средней Азии. За отличие в одной смелой вылазке сам командующий наградил его именным клинком.
До сих пор в памяти Жогина сохранился этот бой. Ночь. Вражеские дозоры сняты. В горный кишлак неожиданно влетает группа красных конников. Их цель — захватить главарей укрывшейся банды. Еще мгновение — и кишлак вздрогнул от разрывов гранат, озарился пламенем. Два бородатых басмача на взбешенных лошадях с разных сторон бросились на молодого конника. Но Павел не растерялся. Спрыгнув с подбитого коня, выстрелил в одного бородача из карабина, другого наотмашь полоснул саблей и, схватив под уздцы его лошадь, быстро вскочил в седло. Только в конце боя он обнаружил, что верхушка его суконного шлема в двух местах пробита пулями.
После борьбы с басмачами Павел Жогин учился на высших командирских курсах, затем окончил академию и в Отечественную войну вступил командиром отдельного кавалерийского полка.
Правда, карьера его не всегда была успешной. Порой судьба трясла Жогина довольно чувствительно. Сразу же после академии, когда он ожидал повышения в звании, вдруг случилось непредвиденное: арестовали бывшего командира той самой кавалерийской группы, в которой Жогин действовал когда-то в Средней Азии. Целую неделю таскали его на допросы. Заставили вспомнить все походы, бои, обстановку в эскадронах. Больше всего следователь интересовался, когда и где группа переходила границу и долго ли находилась на чужой территории. Такой эпизод действительно был. В погоне за врагами конники однажды залетели километров на двадцать в глубь Афганистана. Однако Жогин считал это доблестью. Так он хотел написать и в протоколе допроса. Но следователь категорически предостерег его, сказал, что этот факт будет расценен, как политическая слепота и потеря бдительности со всеми вытекающими последствиями. Кто знает, может он и в самом деле старался выгородить Павла Афанасьевича, а может была какая другая причина, только следователь настоял на своем. И хотя история эта закончилась для Жогина вроде благополучно, все же из Москвы пришлось ему уехать в старом звании. Да и должность получил он гораздо ниже той, с которой уходил в академию.
«Ничего, разберутся, — успокаивал себя Жогин. — А насчет политической слепоты может и верно, дал я промашку по молодости». Дома он перерыл все свои архивы, нашел единственную фотокарточку, где командир группы сидел на сером в яблочных накрапах коне редкой киргизской породы и, держа руку под козырек, приветствовал выстроившихся перед ним конников. Долго смотрел Жогин на суровое волевое лицо человека, с которым ел, можно сказать, из одного котелка и не заметил того, что узнал о нем от следователя. Так и этак повертывал Жогин фотокарточку, стараясь припомнить что-нибудь подозрительное. Нет, ничего такого не припомнил. Но карточку все-таки сжег, сжег не колеблясь, хотя была она дорогой памятью о погибших в боях товарищах.
А ровно через полтора года Жогину вдруг повезло. Вышло так, что командиров, участников первомайского парада на Красной площади, пригласили в Кремль. Среди них оказался Жогин. Какой это был для него день! Щедрое весеннее солнце высвечивало высокие кремлевские купола, и яркий отблеск позолоты падал на древние зубчатые стены, на распускавшиеся деревья и на торжественно строгие лица тех, кто шел в знаменитый Георгиевский зал. Даже воздух над Москвой казался в тот день необыкновенно спокойным и розовым.
Утром следующего дня во всех газетах на первых полосах появился большой снимок, на котором вместе с приглашенными был заснят Сталин. Жогин сидел от него третьим. И это было самым главным. По крайней мере, он уже больше не чувствовал себя поднадзорным. Больше того, ему очень быстро присвоили очередное звание и сразу с должности помощника начальника штаба перевели на должность командира кавполка.
Вторично в Кремль попал он в суровую зиму 1942 года, когда бои развернулись под самой Москвой. Вместе с другими пятью командирами-кавалеристами его вызвали прямо с фронта, чтобы дать особое задание. Предполагалось, что вызванных примет Сталин. Но появился генерал и заявил: прием у Верховного будет после выполнения задания. Смысл этого обещания Жогин понял очень хорошо. Только на сей раз счастье изменило ему. В самый разгар боя он попал на вражескую мину. У коня раздробило голову, выворотило внутренности, а хозяина его ранило в левую ногу повыше колена.
Пролежав полтора месяца в госпитале, Жогин получил назначение командовать отдельным запасным полком, расквартированным в южноуральском городе. Побывавшие здесь люди долго помнили потом крутой характер командира и установленную им жесткую дисциплину. Они называли этот полк «жогинской академией». Даже в других частях можно было услышать: «Раз прошел «жогинскую академию», значит, соли попробовал».
Когда кончилась Великая Отечественная война и запасной полк был расформирован, Жогин получил новое назначение — заместителем начальника межокружных офицерских курсов. Скучной показалась ему эта работа: лекции, семинары, зачеты. Сиди и слушай, как отвечают офицеры на вопросы преподавателей. Нет, не привык Жогин к такой обстановке. Ему нужны боевые подразделения. Он командир, а не педагог. Его дело командовать, решать боевые задачи. И желание полковника вскоре было удовлетворено: ему предложили принять мотострелковый полк.
Несмотря на многие годы, прошедшие после службы в кавалерии, в душе Жогин оставался кавалеристом. Вот и сейчас, бодро шагая по твердо утоптанной дорожке, сжатой с обеих сторон мелкорослым кустарником, он ловко помахивал тальниковым хлыстиком, с удовольствием стегая себя по блестящему голенищу хромового сапога.
Впереди за деревьями слышались громкие отрывистые команды. На плацу первого батальона шли строевые занятия. Едва Жогин прошел заросли, которые отделяли его от марширующих подразделений, как раздалась громкая протяжная команда:
— Смир-р-р-но-о-о!
Подразделения замерли.
Невысокий, подтянутый и очень живой майор Степшин, временно исполняющий обязанности комбата, заторопился навстречу полковнику. Остановившись, он прищелкнул каблуками, резко вскинул руку под козырек и отдал рапорт. Сделал он это с особенной ловкостью и даже с некоторой лихостью. Полковник смотрел на него строгим оценивающим взглядом и, казалось, говорил: «Правильно, хорошо». Потом он вскинул голову и крикнул, чтобы все слышали:
— Здравствуйте, товарищи!
Солдаты ответили дружно, словно одним голосом:
— Здравия желаем, товарищ полковник!..
Не сходя с места, Жогин окинул взглядом ровное поле большого квадратного плаца, местами запорошенного желтыми и красными листьями, поморщился:
— Что это? Почему такой беспорядок?
Майор насторожился, не догадываясь, о чем идет речь.
— Удивляюсь халатности, — повысил голос полковник, указывая хлыстиком на то место, где отделение солдат под звонкую команду сержанта четко отбивало шаг по пестрому настилу. — Вы скоро по персидским коврам ходить начнете. А там цветочки под ноги стелить будете. Нечего сказать, очень красиво.
— Виноват, — вполголоса ответил Степшин, поняв, наконец, чем недоволен командир полка. — Сейчас все будет убрано.
Он подозвал командиров рот, приказал им выделить солдат, принести метлы. Когда ротные разошлись выполнять приказание, Жогин посмотрел на взволнованного Степшина и покачал головой, наставительно выговаривая:
— От вас-то, майор, я не ожидал этого.
Он произнес эти слова подчеркнуто. И весь смысл, который был вложен в них, Степшин уловил в ту же минуту. Его энергичное, худощавое лицо загорелось.
