Лев Линьков - Рассказы о пограничниках
Соломбала — предместье Архангельска, то самое предместье, куда я приехал в командировку. Из окна домика, где мы с сослуживцем временно квартировали, было видно одно из устьев Северной Двины — устье Корабельное: мачты, трубы и грузовые стрелы советских и иностранных пароходов-лесовозов, паруса рыболовецких шхун и лодок.
По дощатому тротуару протопала оживленная гурьба молодых рослых матросов — Соломбала родина потомственных моряков.
Я перечитал стихотворение Терентия Иванова — почему-то я сразу уверился в том, что это именно наш сержант.
В немногих бесхитростных строках говорилось о девушке-шофере автолесовоза, в свете немеркнущей летней зари несущей трудовую вахту на лесной бирже.
Мне захотелось во что бы то ни стало повидать Терентия, поспрошать обо всем, что с ним приключилось, сказать ему, что зря он стеснялся читать нам на фронте свои стихи: они были бы нам на радость…
— Терентий Иванов? Был у нас такой, был, — сказали мне в порту. — Шофером на автолесовозе работал, на пару с женкой. Только недавно орден Ленина за войну получил. Пятнадцать лет, чудак, не знал, что награжденный. Застенчив через край.
— Куда же он от вас ушел? Мне обязательно нужно его повидать, — огорчился я.
— Теперь уж не увидите. Ивановы только позавчера с якоря снялись.
— Куда же?
— В дальнюю разведку, — рассмеялся беседовавший со мной сотрудник отдела кадров. — В Антарктиду ушли на «Оби», в поселок Мирный на целых полтора года. А вы, извините, не родственником им доводитесь?
— Родственником, — сказал я.
Иначе он не мог…
1Которые сутки Петр метался на койке в бреду. То он звал какую-то Татьяну, то просил дать ему сапоги и с такой силой порывался встать, что Семен Прохоров едва мог удержать его. А когда к нему возвращалось сознание, он не в силах был протянуть руку за кружкой с водой, хотя кружка и стояла рядом на тумбочке.
Лейтенант Самохин еще вчера хотел отправить Петра в санчасть пограничного отряда, но, придя в себя, Петр так настойчиво просил повременить, что лейтенант согласился. Не верилось, что такой здоровый парень — на заставе никто не называл его иначе, как Крепышом, — заболел всерьез.
Сегодня утром Самохин зашел в спальню проведать больного, поглядел на его побледневшее, осунувшееся лицо с неестественно блестевшими глазами и сокрушенно сказал:
— Придется все-таки, товарищ Васильев, поехать. Меня врач распушил по телефону. Он к вечеру сам за вами заедет.
Петр больше не перечил. Снова его начало трясти — через полчаса поднимется жар.
Семен Прохоров укутал товарища вторым одеялом, накрыл сверху шинелью, а тому все равно холодно, будто он стоит босой на льду.
— Не тужи, Крепыш, — успокаивал Семен. — В санчасти уход лучше, лекарства всякие, в жилу чего-нибудь вспрыснут — и сразу на танцы!
Жена начальника заставы Екатерина Захаровна принесла манной каши:
— Кушайте, Крепыш!
А шестилетний Вовка, начальников сын, глядя, как его лучший и самый верный друг, морщась, ест с чайной ложечки кашу, не утерпел и посочувствовал:
— Я манку тоже терпеть не могу. Я ее и маленький никогда не ел.
— Уходи, Вовик, дяде Пете нужен покой, — сказала Екатерина Захаровна.
Вовка ускакал из спальни на одной ноге, однако, едва ушла мать, снова появился.
Раскатывая на табуретке хлебный шарик, он сообщал другу утренние новости. У Ласки — так звали розыскную собаку — щенята открыли глаза. Вовка боялся, как бы они не остались навсегда слепыми. Сеня Прохоров и Ваня Матюшин обещали сделать маленький следовый фонарь. Когда фонарь будет готов, Вовка пойдет с Крепышом в ночной наряд и они обязательно поймают в лесу самого хитрого шпиона.
И, наконец, самая важная новость. Сообщая о ней, Вовка предусмотрительно заглянул под кровать: не спрятался ли там кто-нибудь, — и зашептал.
Самая важная новость касается Крепыша. Вовка слышал, как папа сказал маме об этом сегодня утром. Они думали, что Вовка спит, а он только зажмурил глаза и все слышал. «Крепыш скоро поедет домой». Так сказал папа. Разве у Крепыша есть еще один дом?
Вовка вопросительно уставился на друга:
— Может, папа чего-нибудь перепутал?
— Я еще не скоро поеду, — успокоил Петр.
— Совсем не скоро?
Вовка мигом оживился и натянул Крепышу до самых глаз одеяло.
— Тебе спать нужно. Ладно?
До порога Вовка шел на цыпочках, но едва открыл дверь и увидел в коридоре Прохорова и Матюшина — они чистили автоматы, — как затопал ботинками и громко закричал:
— Я тоже хочу чистить автомат, я умею!..
Крепыш остался один. «И зачем я обманул Вовку?» — подумал он, прислушиваясь к возгласам мальчугана: тот был уже на дворе и играл с Лаской.
Петр достал из-под подушки письмо и перечитал его в десятый раз:
«Петенька, сыночек! Скоро ли ты приедешь домой?
Люди рассказывают, будто у вас на границе всегда война. Береги себя, сынок, ты ведь один у меня. Попроси, пожалуйста, своего начальника: может, он даст тебе отпуск. И Татьяна тебя зовет. Она и письмо это пишет. Я даром что очки надела, сама писать уж не могу».
В конце письма Татьяна приписала от себя:
«Я, Петя, знаю — скоро ты не приедешь, а так хотелось бы увидеть тебя хоть на часок!»
Петр спрятал письмо обратно под подушку. Он получил его с неделю назад и до сих пор не ответил, потому что лейтенант Самохин сказал, что за отличную службу командование отряда предоставляет ему, Петру Васильеву, десятидневный отпуск для поездки домой.
Хотел обрадовать своих неожиданным приездом, и вот на тебе — подцепил где-то малярию…
«Кто это стучит? — Петр посмотрел в окно. — Ах, это опять Тихоня!»
Третьи сутки он не кормил сам своего любимого голубя, и тот прилетал, садился на переплет рамы, заглядывал в окно и стучал клювом в стекло.
Глаза устали, и Петр смежил веки, забылся.
Долго ли он спал?
— В ружье!..
Боевая тревога? Петр приподнял голову.
В спальню стремглав вбежали солдаты (они были в Ленинской комнате на политзанятиях), расхватали из пирамиды свои винтовки и автоматы, надели фуражки и так же стремительно выбежали во двор.
Никто из них, даже Семен Прохоров, не сказал Крепышу ни слова — некогда! Взявшись за спинку кровати, он подтянулся, чтобы быть поближе к окну. Солдаты построились. Послышался взволнованный голос лейтенанта Самохина. Лейтенант сказал, что только что позвонил по телефону председатель колхоза и сообщил о двух неизвестных, которых видели на опушке ребятишки, собиравшие грибы. Незнакомцы скрылись в урочище. Необходимо обнаружить их, настигнуть и задержать.
Прозвучала отрывистая команда, зазвякали винтовки, затопали сапоги, и все стихло.
Петр хорошо знал урочище Гнилая балка: обнаружить там спрятавшихся людей — дело нелегкое. Место низменное, топкое, особенно сейчас, осенью. В чащобе — густой подлесок до самой границы. В болотистой почве до сих пор находят человеческие черепа, кости и оружие — следы недавней войны. Отступая из Советской Белоруссии, остатки разбитых немецких частей скрывались в урочище, и многих гитлеровцев засосала вязкая топь. Не раз в Гнилой балке пытались схорониться и диверсанты и шпионы. Изрядно всякой нечисти изловили пограничники в глухом заболоченном лесу.
Приподнявшись повыше, Крепыш увидел в окно, как товарищи скрылись за пригорком.
— А я? Что же я? — прошептал он.
Пододвинул табуретку с обмундированием, начал одеваться. С трудом застегнул пуговицы гимнастерки. Почему такие тяжелые сапоги?
Пошатнувшись от слабости, Петр затянул ремень, надел фуражку, взял из пирамиды винтовку.
— Куда ты, Крепыш, больной-то? — окликнул его в коридоре дежурный.
— Здоров я!..
Свежий утренний воздух придал бодрости.
«Не так уж я и болен». Только подумал, как затуманилось в глазах, хоть садись прямо на землю.
«Сейчас пройдет, сейчас пройдет», — успокоил себя Петр и, постояв секунду-другую, быстро пошел, а потом побежал следом за товарищами.
— Дядя Петя! — Увидев Петра, Вовка чуть не кубарем скатился по лестнице с крыши, куда забрался, чтобы наблюдать, как будут ловить шпионов.
Крепыш даже не оглянулся.
— А еще друг называется! — захныкал Вовка.
Петр догнал своих у опушки.
— Вы зачем здесь? — удивился начальник.
— Полегчало мне.
— Полегчало? — Самохин хотел было отправить Крепыша обратно на заставу, но, может быть, ему и в самом деле лучше? Если бы плохо, не смог бы так бежать. — Пойдете с Прохоровым с правого фланга! — приказал лейтенант. — Прочесывать лес будем.
Пограничники вошли в Гнилую балку цепью. Ели и осины росли в урочище так густо, что даже днем здесь было сумрачно.
Сначала Петр видел идущего слева товарища, но вскоре начал отставать.
