Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2
Власов и Сизов много лет работали вместе и хорошо знали друг друга. Правда, особой близости между ними не было, но каждый из них относился к другому с уважением, симпатией.
Вот и сейчас в том, как Сизов поднялся из-за письменного стола и пошел навстречу Власову, угадывалась искренняя радость встречи. Он усадил Власова в кожаное кресло около маленького столика и сам сел напротив.
— Рассказывайте, что у вас новенького? Если судить по сводкам, которые я получаю, дела у вас на комбинате идут неплохо. Думаю, что и на этот раз переходящее знамя останется у вас. — Сизов улыбнулся.
— Вряд ли, — коротко ответил Власов.
— Что так? И почему так мрачно? Насколько я знаю, пессимизм не в вашем характере.
— Пессимизм тут ни при чем… — Власов помолчал и продолжал после небольшой паузы: — Видите ли, Дмитрий Романович, если измерять нашу работу вчерашней меркой, то мы работаем, пожалуй, удовлетворительно… Но в том-то и загвоздка, что эта мерка безнадежно устарела и оценивать по ней работу любого предприятия бессмысленно. Я бы даже сказал, вредно!
— Не совсем понимаю вас. — Сизов закурил и, откинувшись на спинку кресла, приготовился слушать.
Не спеша, со всеми подробностями Власов рассказал о новых образцах и о том, к чему это может привести, если на комбинате начнут их вырабатывать.
— Заправив станки этими красивыми, дешевыми тканями, мы вылетим в трубу. Будем самым отстающим предприятием не только в районе, но и во всей Москве. Будто никому и дела нет, что вырабатываемые нами в настоящее время ткани не покупаются. Запланировали — работай, и делу конец! Мы-то не затоваримся: отгрузил товар — получай деньги. Банк механически перечисляет на наш текущий счет деньги, а там хоть трава не расти. Производителя мало интересует, купили его товар или нет. Торгующие организации тоже не могут предъявлять нам претензии: товар соответствует ГОСТу… Я, Дмитрий Романович, своею властью приказал заправить двадцать станков под новые образцы, зная заранее, что лишаю коллектив переходящего Красного знамени, денежной премии, а инженерно-технических работников — прогрессивки. Во имя чего, спрашивается, я делаю это? Чтобы внедрить в производство новую, нужную народу продукцию. А разве это порядок? Сами понимаете, люди простят мне один раз, два раза. А потом взбунтуются, — не захотят лишаться заработка из-за фантазии сумасбродного директора.
— И будут совершенно правы!..
— Что же вы предлагаете? — перебил его Сизов.
— Даже не знаю… Я-то ведь всего-навсего директор фабрики. А тут требуется государственный ум.
Сизов усмехнулся.
— Не скромничайте, Алексей Федорович. Я уверен, что вы продумали все до конца, иначе не затевали бы этот разговор.
— Если говорить по правде, — сказал Власов, — то кое-какие мыслишки бродят в голове. Но насколько они приемлемы, не знаю. Прежде всего нужно коренным образом менять систему планирования. Именно коренным образом! Может быть, на первых порах в легкой и текстильной промышленности… Представьте себе, что директор, ну хотя бы я, должен сам реализовать свою продукцию торгующим организациям — по прямому договору. Тогда я не стану выпускать ненужную, неходовую продукцию, — иначе обанкрочусь… И еще одно: чтобы заинтересовать коллектив в рентабельной работе, нужно отчислять в фонд директора известный процент от прибылей. И чтобы этим фондом распоряжались руководители предприятий: директор, секретарь партийной организации, председатель фабкома. Пусть они сами и решают, куда в первую очередь направить деньги из этого фонда: на расширение производства или на строительство жилья, на премирование, на покупку путевок в дома отдыха и санатории.
Власов встал, прошелся по кабинету. Сизов молча курил. Наконец, повернувшись к Власову, он спросил:
— Алексей Федорович, можете вы сказать хотя бы приблизительно, насколько уменьшится план по валу и упадет производительность труда?
— В том-то и беда, что намного! Цена новых тканей из чистой синтетики и в смеси с шерстью равна примерно одной пятой части тех дорогих тканей, которые мы выпускаем сейчас. А производительность труда упадет процентов на сорок. Вы ведь знаете: чем толще пряжа, тем выше производительность труда и оборудования, как в прядении, так и в ткачестве…
— Значит, это уменьшит государственный план в валовом исчислении на много миллиардов рублей…
— Разумеется! Но ведь другого-то выхода нет. Время дорогих тканей давно прошло!
— А какие у вас есть возможности для более рентабельной работы? — после некоторого раздумья спросил Сизов.
— О, тут много путей и дорог! Но боюсь, испугаю вас, если начну их излагать, — весело отозвался Власов. Он понимал, что разговор пошел по существу, и радовался этому.
— Вы знаете — я не из пугливых… Потом, мы ведь ничего не решаем, — почему же нам немного не помечтать, не пофантазировать? — Сизов потянулся за новой папиросой.
— Начистоту?
— Разумеется.
— Тогда — по порядку!.. Нашему комбинату полагается по штатному расписанию сто сорок инженерно-технических работников с определенным фондом зарплаты. А зачем нам столько? Мы ведь не ставим перед собой научные проблемы. Нам сорока хватило бы с лихвой! Но при условии, что директору будет предоставлено право держать только способных работников и соответственно платить им. То же самое со служащими… внедрить побольше учетной техники, приглашать на работу высококвалифицированных бухгалтеров, плановиков, счетоводов, за счет этого можно сократить добрую половину служащих. Я уже не говорю ничего о подсобных рабочих, составляющих многомиллионную армию в промышленности, о ручном труде, внутрифабричном транспорте и о многом другом.
— Постойте, постойте! — остановил его Сизов. — Если я правильно понял вас, вы против штатного расписания и нормирования зарплаты. Кого хочу держу, сколько хочу плачу!.. Вы подумали о последствиях такой практики?
— Я же предупредил, что боюсь, испугаю вас. Вот вы и испугались! — Власов засмеялся. — Мы все рабы привычек, — всякая новизна страшит нас. Не испугался же Ленин, вводя новую экономическую политику! А мы спокойно, ничуть не мучась угрызениями совести, постоянно нарушаем социалистический принцип оплаты по труду. Да, да, нарушаем! Вы не качайте, пожалуйста, головой. Хотите пример? Инженеру, опытному, десятки лет проработавшему на производстве, и инженеру, только что окончившему институт, одна цена по штатному расписанию, а если и есть разница, то очень мизерная. Какая, скажите, пожалуйста, при таких порядках может быть у работников привязанность к определенному месту, как воспитывать чувство патриотизма к своему предприятию? Цена-то тебе везде одинаковая!.. Или вот еще: попробуйте уволить слабого, бездарного работника. Ничего у вас не получится, — не дадут! Скажут: он не прогулял, на работу пьяным не явился, за что же вы его увольняете? Не умеет работать? Такая причина кодексом законов о труде не предусмотрена… Я понимаю, защита интересов трудящихся — величайшее завоевание нашего строя. Но ведь и директор наш не капиталист, не эксплуататор, он тоже печется об общем благе!..
— Вы, конечно, немного горячитесь сейчас, Алексей Федорович… Но в ваших словах немало справедливого. Пересмотреть кое-какие отжившие порядки необходимо. Добиться этого будет нелегко — не потому только, что люди консервативны по своей натуре, как вы думаете. Нет. Тут дело значительно сложнее: затрагиваются коренные вопросы нашей экономики, а следовательно, и политики. Обо всем этом нужно хорошенько поразмыслить…
За окном догорел весенний день. Подул легкий ветерок, взметнулись тюлевые занавески на окнах. В прокуренном кабинете стало прохладнее. Но двое немолодых уже людей, увлеченных разговором, ничего не замечали. Долго еще сидели они за маленьким столиком…
Весна вступала в свои права. На деревьях лопались почки, кое-где проклюнулись молодые листья. Воздух был легкий, душистый.
В приподнятом настроении Власов вернулся домой, чем немало удивил мать. Она не привыкла, чтобы сын так рано приходил.
— Что с тобой, Лексей, никак заболел? — спросила Матрена Дементьевна.
— Почему ты спрашиваешь? А-а, понимаю, — рано домой пришел. Все в порядке, мать, — жив, здоров. Мишутка не вернулся еще? — О жене он не спрашивал: знал, что Анна Дмитриевна в эти часы в институте.
— Почему не пришел? Он не директор еще, плана не выполняет!.. Играет у меня…
Власов заглянул в комнату матери. Там, на ковре, его шестилетний сын строил из кубиков башню. Власов нагнулся, поцеловал мальчика в лоб.
— Шел бы ты лучше во двор, на чистый воздух, поиграл бы с ребятами, чем торчать дома!
— Не пойду, — заупрямился мальчик. — Там никого нет.
— Хочешь, вместе гулять пойдем?
— Хочу! — Малыш вскочил на ноги.
