Евгений Евтушенко - Ардабиола (сборник)
Гривс разлил по бокалам шампанское.
— Кипяченое, — сказал он, попробовав. — Ваш тост, мисс Мы Стараемся Сильнее!
— Я не умею говорить тостов, сэр, — растерянно сказала девушка. Ей было не по себе.
«Господи, зачем я потащил ее с собой? — подумал Гривс. — Мало того, что я отравляю настроение самому себе, так мне еще надо отравлять настроение другим!»
Гривс, однако, не оставил девушку в покое:
— Ну, а все-таки за что?
— За счастье… — сказала девушка, краснея под цвет униформы и неуверенно поднимая бокал.
— А что такое счастье, как вы думаете? — был безжалостен Гривс.
— Ну, это… это когда тебе хорошо… — запинаясь, как на экзамене, сказала девушка. Ей хотелось удрать.
— А как же насчет других? — прищурился Гривс.
— И когда другим тоже хорошо… — совсем смутилась девушка.
— А разве возможно, чтобы хорошо было сразу всем? — не отставал от нее Гривс. — Мир держится на том, что когда хорошо одним, то плохо другим. Вот, например, девиз вашей компании: «Мы стараемся сильнее».
Вы хотите, чтобы вам было хорошо. Но если вам будет хорошо, то будет плохо компании «Херц». И наоборот.
Позолоченные шарики молчали.
«Что я к ней пристал?» — со злостью на самого себя подумал Гривс. Но его неудержимо несло:
— Предположим, вам нравится какой-нибудь парень. Но одновременно он нравится и другой девушке. Вы, конечно, стараетесь сильнее. Но и у нее есть право стараться сильнее, чем вы. Вы, скажем, надеваете позолоченные шарики в этой напряженной борьбе и побеждаете при их помощи. Вам будет хорошо. Но той девушке — плохо. А что, если она вооружится хрустальными шариками, наполненными светящимся газом, и победит вас? Закон конкуренции жесток. Все стараются сильнее…
— Надо любить друг друга и не портить друг другу жизнь. Тогда всем будет хорошо, — сказала девушка с неожиданной твердостью. Позолоченные шарики даже вздрогнули — так решительно она это сказала.
— Надо, но трудно… — сказал Гривс. — Во всяком случае, давайте выпьем за это.
После первого глотка Гривсу сразу стало легче. Очертания предметов приобрели приятную туманную размытость, и тонкое покалывание пузырьков в язык знакомо успокоило.
— Знаете, за что я люблю шампанское? — спросил Гривс. — За пузырьки. Они бегут и бегут со дна к поверхности, как будто твои собственные мысли, и так же тихонько лопаются. Когда пьешь шампанское, как будто пьешь собственные воспоминания. Это и грустно, и горько, а в то же время оторваться от этого невозможно, и хочется пить и пить…
«Красиво, — подумала девушка. — А он, наверно, пьяница. Мэгги была права, пьянство — это трагедия Америки».
— Да, в общем, я пьяница, — продолжал Гривс, как будто угадав ее мысли. — Но не алкоголик. Вы знаете, в чем разница между алкоголиком и пьяницей? У алкоголика потребность выпить физическая, а у пьяницы духовная. Но, может быть, это придумано пьяницами для самооправдания…
И Гривс налил себе и девушке еще по бокалу.
К стойке подошел человек в темных очках, в тирольской шляпе с игривым перышком. Прежде всего он аккуратно повесил на край стойки костюм в дорожном целлофановом чехле, затем водрузился на стул.
— Дайкири! — сказал человек бармену, развертывая «Нью-Йорк таймс» и погружаясь в изучение международной обстановки.
Бармен, решив, что понял заказ, принес коктейль. Не отрываясь от газеты, человек отхлебнул из рюмки и недоуменно поморщился.
— Это мартини, а я просил дайкири. Вы что, не слышите?
— Он действительно не слышит, сэр, — сказал Гривс. — Напишите ему на бумажке.
— На какой еще бумажке? — оторопело повернулся к Гривсу человек в тирольской шляпе. — Вы что, издеваетесь надо мной?
— Никто над вами не издевается, сэр, — терпеливо сказал Гривс. — Он разбил слуховой аппарат и теперь ничего не слышит.
Бармен, поняв, что совершил ошибку, попытался извинительно улыбнуться. Но его улыбка была больше похожа на медленную судорогу.
— Война, сэр… — тихо сказал бармен, показывая на ухо. — Фаустпатрон… Контузия…
— Какое мне дело до вашего фаустпатрона, когда я хочу дайкири, а не мартини! — вскипел человек в тирольской шляпе. — Если вы глухой, то вам надо стричь газоны, а не работать в баре.
И вдруг что-то пронзило жесткую корку, которой был покрыт Гривс. Что-то моментально соединило части его разобранного сознания, как поутру сигнал тревоги, когда смертельно хотелось спать, но надо было вскакивать, хватать автомат, нахлобучивать каску и воевать. Конечно, он ненавидит войну за то, что она отобрала у него молодость, но, может быть, на войне и была настоящая жизнь?
«Вставай, парень…» — как когда-то в палатке, услышал Гривс хриплый голос рыжего сержанта О'Келли, большого любителя запускать бумажных змеев в свободные от войны часы. (Ему разнесло голову миной за два часа до конца войны, когда он клеил из старых нацистских газет какого-то великолепного бумажного змея.)
И Гривс встал, выполняя приказ сержанта.
Девушка, видя, как сузились глаза Гривса, поняла: сейчас что-то произойдет и почему-то стряхнула соль с костюмчика.
— Снимите очки! — жестко сказал Гривс человеку в тирольской шляпе.
— Собственно, зачем? — нахохлилось перышко на шляпе.
— Я хочу видеть ваши глаза, — сказал Гривс. Пожимая плечами, человек снял очки. Его маленькие бесцветные глазки с белой слизью в уголках испуганно и непонимающе уставились на Гривса. Человек в тирольской шляпе даже не понял всей мерзости сказанного им бармену.
Короткое движение правой — и тирольская шляпа полетела в один угол, а ее обладатель — в другой.
«Я еще не совсем потерял форму», — подумал Гривс. Он подобрал шляпу, с силой надел ее на скользкую от бриолина голову обладателя, поднял его с пола и швырнул к двери.
— Это хулиганство! — завопил, еле придя в себя, человек в тирольской шляпе. — Я вызову полицию!
Девушка сняла с края стойки целлофановый чехол с костюмом и, держа за крючок одним пальцем, поднесла к двери. Позолоченные шарики покачивались с угрожающей презрительностью.
— Ваш костюм, сэр… Кстати, я официальный представитель компании «Авиз» и могу подтвердить полиции, что вы в моем присутствии оскорбили ветерана войны.
И девушка внушительно поправила жетон с надписью: «Мы стараемся сильнее».
— Тут какая-то корпорация гангстеров!.. Правильно пишут газеты… — что-то еще пытался выкрикнуть человек в тирольской шляпе, но попятился и исчез в двери.
— Браво, малыш! — сказал Гривс девушке. — По этому случаю надо еще выпить.
— Здорово вы его отделали! — восхищенно сказала девушка. «Будет что рассказать Мэгги, — подумала она и тут же с тайным злорадством усмехнулась. — Нет, Берт на это не способен. Он слишком дорожит своей репутацией».
— Приличный удар, сэр, — пожал руку Гривсу бармен. — Хоть я и глух, но кое-что понял из вашего разговора. Разрешите мне угостить вас. Но шампанское, как вы знаете, только теплое.
«Водки» — написал Гривс. Бармен налил три стопки.
— Я не дошел до Эльбы, — сказал бармен, показывая на ухо. — Вот где было знатно выпито водки — ребята рассказывали…
«Ваш тост», — написал Гривс.
— Я, правда, не мастак насчет тостов, сэр… — сказал бармен. — Но если уж так, то за всех парней, которые все-таки вытянули эту войну, черт бы ее подрал…
Они выпили.
— Начинается посадка в самолет Сан-Франциско — Гонолулу… — раздался мелодичный женский голос как раз в то время, когда Гривсу захотелось пропустить по второй.
— Это мой самолет, — сказал Гривс, вынимая бумажник. — Жаль с вами расставаться после такой удачной боевой операции.
— Вы мне ничего не должны, сэр, — сказал бармен, отстраняя деньги. — Заплатите в следующий раз, если, конечно, шампанское будет холодным. А куда вы летите?
«В Пирл-Харбор», — написал Гривс.
— Да, скоро двадцать пятая годовщина с того дня, — сказал бармен, собирая рюмки. — Кажется, что это было в какой-то другой жизни…
«В тот день я был там», — написал Гривс.
— Да, это был большой бейсбол. Но не в нашу пользу, — сказал бармен. — Шампанское будет ждать вас в холодильнике, сэр. Французское.
— До свиданья, мисс Мы Стараемся Сильнее! — улыбнулся Гривс, щелкнув по жетону на красном лацкане.
— Вас проводить к самолету? — спросила девушка.
— Спасибо, не стоит. Можете сказать, что я не буду предъявлять счет за ремонт заднего моста. Но, говоря между нами, зажигание все-таки барахлило… — И Гривс вышел.
Девушку немножко обидело, что он даже не спросил, как ее зовут, но в то же время ей это понравилось.
— Вы всего не поймете… — сказал бармен. — Те, кто воевал, это совсем другие люди.
… — Вы забыли пристегнуться ремнями, сэр, — сказала тщательно выточенная, как статуэтка, стюардесса. С ее мочек свешивались на длинных нитках два позолоченных шарика, уже известных Гривсу.
