Аркадий Львов - Двор. Книга 2

— Если человек имел возможность выехать и остался в оккупации — это его вина, — сказал Иона Овсеич, — если не имел возможности выехать и остался в оккупации — это его беда. Здесь надо строго дифференцировать, а не поднимать бучу. Лично я могу быть с руками и ногами за Котляра, но это не играет роли, главное — закон.

Мадам Лебедева, когда ее вызвали в Сталинский райисполком и предложили освободить квартиру, ударила себя кулаками по голове и закричала, что осталась без мужа с первых дней войны, два с половиной года мучались при румынах, а теперь вернулись Советы — и выбрасывают на улицу. Удочки Нины, пока шел разговор, случился нервный припадок: на губах выступила пена, руки скрутило, как веревки, и мать закричала, что девочка умирает.

Иосиф каждый день ходил в Сталинский райисполком, там были целиком на его стороне и говорили: пусть поживет в дворницкой, сегодня никто не выгоняет, а завтра как-нибудь перемелется.

От Ани пришло письмо из полевого госпиталя: она счастлива, что Иосиф опять в Одессе, уже недалек день, когда все вместе соберутся дома за одним столом. От Саши и Пети она давно не имеет писем и очень волнуется: пусть Иосиф перешлет ей письма, которые получил от них. Иосиф ответил, что тоже давно не получал, но это понятно: они еще пишут по старому адресу, на Урал, а он уже в Одессе. Город немножко изменился, хотя можно было ожидать гораздо больше, на Привозе есть в продаже овощи, виноград, Клава Ивановна только что вернулась из колхоза и дала ему в подарок полпуда картошки, кило семечек, бутылочку масла, а он подарил ей за это хороший чайник с кипятильником, который сделал еще на Урале: за пять минут два литра кипятка. Себе он тоже оставил один такой.

Мадам Лебедева окончательно успокоилась, потому что шел день за днем, а все оставалось по-старому. Котляр иногда не выдерживал, стучал своей деревянной ногой в дверь и кричал, нехай Лебедева со своей Нинкой, румынской биксой, считают жизнь не на дни, а на минуты, такое он им готовит. Мадам Лебедева в ответ смеялась за дверью и посылала Иосифа обратно на Пятый Украинский фронт, где он потерял свою ногу и кусочек с другого места.

Клава Ивановна два раза предупреждала Лебедеву, что за свои слова она будет отвечать перед судом, но результата не было видно, и потребовалось вмешательство самого Дегтяря.

— Лебедева, — сказал Иона Овсеич, — мы не одобряем поведение Иосифа Котляра, но никто не позволит глумиться над боевым прошлым красного партизана и оскорблять по линии антисемитизма, Владимир Ильич Ленин еще в первые дни Советской власти предупреждал: погромщиков ставить вне закона.

Мадам Лебедева ответила, что Котляр просто клепает на нее, она даже в мыслях не имела эти слова, а вообще, кто они такие, Дегтярь с его Малой, чтобы каждый раз допрашивать и морочить людям головы.

— Кто такой Дегтярь? — остолбенела Клава Ивановна.

Лебедева нахально смотрела в глаза, Иона Овсеич заложил палец под пуговицу гимнастерки, улыбнулся одними губами и сказал, что вопрос вполне уместный и, стало быть, надо ответить. А вот, как ответить — это уже другая плоскость.

Через неделю мадам Лебедеву опять вызвали в райисполком и сообщили, что, по имеющимся данным, она не проживала на Бугаевке, а насчет мужа, который погиб в первые дни войны, пусть принесет извещение или справку из военкомата. Мадам Лебедева, как в прошлый раз, ударила себя кулаками по голове, никто не останавливал ее, только попросили оставить помещение и выйти на улицу.

Утром, перед работой, Иосиф вежливо постучал и поинтересовался, как чувствуют себя мадам Лебедева и Ниночка: может, в аптеку надо или доктора, у него как раз есть свободная минута. Никто не ответил, возле двери мяукнула кошка, Иосиф громко позвонил и обещал кусок рыбы, потому что у своей хозяйки она околеет с голоду. Кошка стала царапаться в дверь, Иосиф потянул к себе за ручку, дверь открылась. От полной неожиданности Иосиф немножко растерялся и, вместо того, чтобы сразу зайти, притворил дверь и пошел звать мадам Малую.

В прихожей никого не было, в комнате Клава Ивановна еще с порога увидела, как мадам Лебедева лежит рядом с дочкой на кровати, головой к окну, и у обеих такое выражение на лице, что можно подумать самое плохое. Иосиф сразу сказал, они покончили с собой, Клава Ивановна взяла руку Лебедевой, хотела найти пульс, но не могла, потом взяла руку Нины, результат оказался тот же. Иосиф стоял бледный как полотно, Клава Ивановна велела ему принести зеркальце: она хочет проверить у обеих на дыхание. Иосиф махнул рукой, пошел в прихожую, где до войны стоял комод, теперь там занимал угол богатый дубовый шкаф с гранеными стеклами, с медными переборками и зеркалом в полный человеческий рост, он растерянно потоптался на одном месте, как будто попал в чужой дом, наконец, решился открыть дверцу, но тут позвала Клава Ивановна:

— Котляр, не надо зеркала: я нашла у Лебедевой пульс, иди позвони в скорую помощь.

За то время, что Иосиф ходил туда и обратно, Клава Ивановна нашла пульс у Нины тоже и, когда приехала карета с доктором, сразу показала, где надо щупать. Доктор сказал, он щупает уже сорок лет, расстегнул кофточку у мадам Лебедевой, у Нины, сделал Клаве Ивановне знак, чтобы она помолчала, послушал через трубку и велел санитарам спуститься за носилками.

Иосиф стоял по-прежнему бледный, доктор спросил: «Ваши родственники?» — и успокоил, что никакой опасности нет, наглотались люминала, в больнице сделают пару хороших промываний, через день-два вернутся обратно домой, в лоно семьи.

Клава Ивановна засмеялась, слава богу, все обошлось, и сообщила доктору, что у Иосифа Котляра есть еще одна семья, а законная жена с первого дня на фронте. Доктор внимательно посмотрел на Иосифа и сказал: ну, тогда у молодого человека жизнь еще вся впереди.

Через два дня, как обещал доктор, мадам Лебедева со своей Ниной вернулись домой, райисполком дал им дополнительный срок, и Клава Ивановна объяснила: пусть скажут спасибо за отсрочку товарищу Дегтярю.

Вечером, хотя впереди оставалась целая неделя, мадам Лебедева сама зашла к Ионе Овсеичу и честно призналась, что раньше жили в Овидиопольском районе, село Аккаржа, муж бросил их с дочкой еще до войны, завел себе другую семью и никакой помощи от него не было.

— Можно полагать, — перебил Иона Овсеич, — регистрация с ним отсутствовала.

Мадам Лебедева ответила, что с таким сукинсыном она бы сама не пошла в загс, нехай горит, где он сейчас есть, огнем. А при румынах чуть с голоду не подохли, Нинка сказала: давай, мама, в Одессу переберемся — там на стирке можно кусок хлеба заработать. Вот так они три года из себя жилы тянули и ждали, когда наши вернутся, а то уже перестали чувствовать себя людьми.

— Лебедева, — опять перебил Иона Овсеич, — имеются данные, что ты и твоя дочь брали поденную работу у румынских офицеров, коммерсантов и властей, находясь круглые сутки бок о бок с ними, и не только как прачки.

Мадам Лебедева заплакала и сказала, все это брехня, на самом деле Нина не гуляла с офицерами, а с одним капралом, он обещал жениться и говорил, что большевики все равно победят и Советы придут обратно.

— Ну, а ты лично, — спросил Иона Овсеич, — все время верила и ждала или были перерывы?

Мадам Лебедева ответила, что она верила и ждала с первого дня до самого последнего, а когда Советы отступали и немцы дошли аж до Волги, она первая сказала своей Нинке: там их всех и потопят.

— Подожди, — остановил Иона Овсеич, — если ты так твердо верила, как же получилось, что твоя дочь гуляла с румынским оккупантом?

Мадам Лебедева повторила, что он был не такой, как другие, всегда вежливый, приносил продукты, имел свое хозяйство возле города Мойнешти, а все равно сволочь оказался: в сорок третьем году, как отправили на Дон, ни одного письма не прислал. Нинка была от него в положении, и такая взяла ее ненависть, что сама пошла к бабке и вытравила до последней крошки, хотя была уже на шестом месяце и могла пострадать. А евреев, как эта сволочь Настя Середа, не выдавали: кто спрятался, нехай себе прячется, кто имел чем откупиться — тому на здоровье. Мебель и вещи, какие застали у себя в квартире, все стоят на места, только шкаф притащили от доктора, который из другой парадной. Нина с самого начала говорила: приедет доктор — сразу позовем его, чтобы не гонял даром по городу.

— Лебедева, — обратился Иона Овсеич, — как я понимаю, тебе не очень хочется уезжать из Одессы?

— Товарищ Дегтярь, — обиделась женщина, — и чего вы так по-казенному: Лебедева, Лебедева. У меня есть имя: Феня.

— Значит, — повторил Иона Овсеич, — из Одессы ты не хочешь уезжать. Какой же выход, Феня батьковна? Котляр переходит в свою квартиру, дворницкую пока закрываем на ключ и передаем начальству.

— Товарищ Дегтярь, — мадам Лебедева раскраснелась и закрыла щеки руками, — если вы захотите, я могу оформиться на дворничку.