Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов
— Простите, если обидел. Я хотел как лучше. Заботы ведь не маленькие...
— Какие заботы! Мертвому что надо? Чтобы кто-нибудь навестил, и ладно. И то не ему это, живым... Езжай спокойно и кланяйся Ленинграду. Великий, великий подвиг совершен твоими земляками. Гордись и помни это. И внучку береги, о ней твои заботы теперь, о ней...
— Спасибо, — сказал Антипов.
Бабка Таисия вышла проводить его во двор. И все смотрела на него, точно ждала, что он еще что-то скажет...
— Я вот что хотел... — Он колебался.
— Ты смелее, смелее! Мужик же.
— Понимаете, жена была верующая, а я...
— Панихиду чтоб я отслужила хотел попросить? — усмехнулась бабка Таисия, довольная. — Отслужила уже. Сегодня вот как раз и отслужила...
Антипов кивнул на прощанье и, пригнув низко голову, пошел со двора.
* * *
На другой день после приезда отца Клава была на дежурстве. Поздно вечером в сестринскую, где она отдыхала, неожиданно пришел Анатолий.
— Что-нибудь случилось?.. — встревожилась Клава.
В последние дни она как-то забыла о нем и, конечно, не ожидала увидеть его здесь.
— Нет... То есть да... — пробормотал Анатолий.
И смущенно посмотрел на дверь.
— Ты что оглядываешься, боишься кого?
— Так просто.
— Садись. — Она подвинулась, освобождая место на кушетке для него.
— Я ничего, я постою...
— Тебе же тяжело на костылях. Садись.
Он присел неловко, мешал гипс.
— Не болит нога? — спросила Клава.
— Немножко. Иногда. Привыкать надо, скоро на выписку. Сегодня сказали, что на днях снимут гипс.
— Не рано выписываться?..
— Сколько же можно валяться! Восьмой месяц пошел, надоело.
— Неужели восьмой? — удивилась Клава. — Как быстро время идет, я и не заметила.
— Ты извини, что я зашел... — виновато сказал Анатолий, опуская глаза. — У тебя такое...
— Не надо, Толенька. Зашел и зашел. Только вот нельзя после отбоя. Дежурный врач увидит — обоим влетит.
— Ребята спросить велели, не нужно ли чем помочь? Кто ходячие, могут дрова пилить, например. Ты скажи, не стесняйся.
— Придумщики вы! — ласково проговорила Клава и пожалела, что скоро придется расставаться с госпиталем, со своими подопечными, которым, она чувствовала это, будет ее недоставать. — Отец ведь приехал, — сказала тихо.
— Я слышал... — И вдруг испуганно: — Он увезет тебя в Ленинград или сам здесь останется?
— Увезет. — Она улыбнулась нежно и печально. — Документы оформим и поедем.
Анатолий с тоской, какую он не сумел бы скрыть, если бы даже захотел, смотрел на Клаву, и она вдруг поняла, что самое-то трудное будет расстаться с ним. Как не стыдно, укоряла себя, только мама умерла... Нельзя сейчас думать об этом.
— Я тоже, когда выпишусь, может, поеду в Ленинград, — сказал Анатолий. — На фронт меня больше не возьмут. Но сначала съезжу в Минск.
— А в Ленинграде у тебя кто?
— Тетка. Сестра отца. На Литейном проспекте до войны жила. Знаешь?
Клева кивнула.
— И сейчас там живет?
— Не знаю. Я не помню адрес. Найду, верно?
— Конечно, найдешь.
— В гости к тебе зайду, не выгонишь? — Анатолий напрягся весь в ожидании ответа.
— Осторожно! — вскрикнула Клава и схватила костыль. — Упадет.
— Не выгонишь? — повторил он.
— Приходи. Только я пока не знаю, где мы жить будем. Дом наш разбомбило. Отец сейчас в общежитии. Ты раньше никогда не был в Ленинграде?
— Нет.
— Что ты, у нас замечательно!.. Знаешь, как красиво, когда белые ночи? Ты не представляешь даже, — восторженно говорила Клава, чувствуя, что оба они говорят не о том. — Как здесь после обеда. Читать ночью можно. Не веришь?..
— Верю.
— А мосты через Неву разводятся... — Она усмехнулась грустно. — Я сама ни разу не видела, как разводятся мосты. Смешно, правда?.. Когда приедем, обязательно посмотрю. Нет. — Она вздохнула. — Сейчас зима. Придется до лета ждать.
— Ты... Ты напишешь мне свой адрес? — тихо-тихо спросил Анатолий, отворачивая лицо.
— Честно, я не знаю.
— Ну... Когда узнаешь.
— А если ты раньше выпишешься?.. — Она сама напугалась, подумав об этом.
— Ты сразу напиши, — попросил он. — Вы же остановитесь где-то. Или «до востребования».
— Ладно, напишу... — сказала она тоже тихо.
Анатолий поднялся, опираясь руками, и повис на костылях.
— А если...
Кажется, Клава слышала, как бьется его сердце. Или это билось ее?..
— Если, — сказал он вовсе шепотом, — я приду к тебе не в гости?
Вот оно, вот — чего больше всего боялась, но и ждала она услышать... Наверно, скорее ждала, чем боялась. Вспыхнули, загорелись щеки. Хорошо еще, что в сестринской горит только настольная лампа.
— Иди в палату, Толя. Поздно уже.
— Уйду. Я уйду...
— Сейчас иди...
Анатолий, собравши всю свою волю, сказал:
— Я люблю тебя.
— Не надо!.. — Клава прижала руки к щекам, и рукам сделалось жарко. — Не надо, милый...
— Ты...
— Господи, услышит кто-нибудь! Ступай, прошу тебя!.. — И думала: «Неужели так бывает у всех? А как же мама? Горе-то какое у нас!..»
Анатолий вышел.
А Клава, оставшись одна, плакала...
ГЛАВА XII
Татьяна выздоравливала. Жизнь победила окончательно. Тело наполнялось ее живительными соками, как дерево по весне, но душа все еще оставалась надломленной, и каждый нерв был напряжен, натянут, отчего Татьяна стала раздражительной и не в меру упрямой. Болели и раны, а в особенности правое бедро, где серьезно была повреждена кость.
— Болит? — спрашивала врач, когда при осмотрах и перевязках замечала, как Татьяна морщится и кусает губы. — Это хорошо, милая. Это просто замечательно!.. — Она не успокаивала, не говорила слов попусту, но действительно радовалась, потому что гораздо хуже, если б Татьяна не отзывалась
