Лесная свадьба - Александр Степанович Мичурин-Азмекей
— Да ведь здесь медведь будет все равно, что на привязи…
— Как разместимся? — перебиваю его рассуждения.
— Как договорились, — отвечает он. — Я заберусь вот на эту ель (показывает на дерево, что около задранной коровы), а ты полезай на ту (он вытянул палец в сторону одинокой ели поодаль от медвежьих запасов).
— Как бы там ни было — медведь… Не шутка вступать с ним в единоборство, — говорю ему.
— Пусть он сначала придет, я уж ему покажу, — прервал меня Ефим.
Пожелав друг другу удачи, мы разошлись. На елке я устроил сиденье, да такое — хоть спать ложись!
«Ждать да догонять — хуже всего», — говорят в народе. И верно. В воздухе влажно, ночь осенняя, знобит. А нам теперь нельзя шевелиться: в ночной тишине каждый шорох слышен далеко. Да и луна отчего-то взгрустнула, светит тускло. Но ничего, медведь не заяц, не промажешь и в потемках.
Сначала я сидел, осторожно прислушивался и до боли в глазах вглядывался в темноту. Потом все это надоело и я задумался: «Корову он задрал совсем недавно, пока еще сытый… Придет ли он сюда сегодня?» И я… задремал. Вдруг раздался оглушительный выстрел. Открываю глаза. От елки, на которой сидел Ефим, покатился большой темный ком, затрещали сучья, зашуршали ветки кустарника, и все стихло.
Я не могу понять, что случилось. Спускаюсь с елки, бегу к Ефиму сам. Он лежит под елкой, ружье валяется в стороне.
— Ефим Михалыч, Ефим Михалыч! — кричу ему. Но он только стонет.
Теперь все кончено — охота не состоится. А как же он-то попал медведю в лапы? Подобрал Ефимово ружье — оно переломлено, два обломка болтаются на ружейном ремне.
Стоять да думать толку мало. Надо спасать Ефима. Я закинул за плечо ружье, принялся поднимать друга. Он тяжело дышит, шагать не может. Я взвалил Ефима на плечи и побрел к дому.
Если бы кто увидел это шествие с охоты, наверно, удивился бы.
Я с трудом дотащил Ефима до опушки леса. А когда сел отдохнуть, услышал первые слова:
— Я живой?
— Живой, живой, Ефим Михалыч, — говорю ему. — Рассказывай, как умудрился под медведя угодить.
— И он стал рассказывать:
— Сижу, смотрю… Глядь, медведь у самой елки, внизу, подо мной. Идет, крадется, совсем как кошка: ни единого звука. Я сразу и обомлел; ружье выронил из рук… Выстрел слышал, дальше не помню.
— Так что ж, выходит, медведь сам стрелял? — говорю ему.
— Выходит, так. После выстрела и сам я с елки сорвался…
— Посмотри, что сделал медведь из твоего ружья, — говорю ему.,
— Вот так-так! — печально протянул Ефим.
— Поэтому оно выстрелило. А напуганный выстрелом медведь удрал.
— Братишка мой, Миронушка, умоляю тебя: никому-никому не говори об этом. Я тебе лесу на сруб дам.
Я дал слово молчать.
— Вот тебе и счастливый Иван Сергеев и его восемь сыновей, — говорю ему. — Вечером мы его здесь же повстречали с тобой.
— Не говори, Миронушка. Я теперь и сам понял: приметам верить нельзя.
3
А еще вот как было.
После уборки хлебов, когда люди стали копать картофель, я закинул за плечи ружье и отправился с ночевкой на Волгу, к устью- Малой Кокшаги. В такую пору утки готовятся к отлету. Сюда они прилетают с верховьев Малой Кокшаги и собираются в большие стаи.
Я вышел к Волге, но уток нет. Что делать? Искать их на озерах и по лугам — толку мало: перелетные птицы редко садятся на озера просторных лугов, а местные выводки напуганы еще в середине лета, во время сенокоса… Сам я охочусь на уток только поздней осенью: перед отлетом они бывают жирные, а их пух — густой и мягкий.
Но утки с верховьев малых рек к Волге еще не спустились. Это значит — осень нынче будет затяжная. Сожалея о потраченном попусту времени, я решил обойти лесные старицы Малой Кокшаги.
Бродя по кустарникам, я спугнул со стариц несколько утиных стаек. Подойти поближе к воде незамеченным невозможно: растительность густая, утки быстро улавливают шорох в кустах. Мне остается одно: пробраться к берегу старицы вечером или рано утром и ждать прилета уток на кормежку. А времени было немногим более полудня.
Я вышел к берегу Кокшаги. На костре согрел чай, закусил да прилег отдохнуть. На противоположном берегу реки дубы оголились, и только на низкорослых кустарниках кое-где еще виднеются пожухлые листочки. Под деревьями лежит пухлый ковер разноцветных листьев. Перевожу взгляд на воду. Прозрачная, она блестит серебром, видно даже дно реки. Временами из воды выпрыгивают сорожки и, блеснув на солнце белыми чешуйками, быстро скрываются в воде. Очаровательная осенняя картина!
Длинные тени на воде от деревьев с берега мне подсказали: пора трогаться. Сидя спиной к реке, я принялся укладывать в котомку съестные припасы.
На той стороне реки зашуршала опавшая листва. Я оглянулся. Из дубравы к реке во всю мочь бежит медведь. Я даже ружье не успел поднять, как медведь оказался в воде и уже плывет ко мне. Следом за ним один за другим кинулись в воду еще два небольших зверя. «Это что такое? Звери идут прямо на меня!» Я спохватился: ружье заряжено дробью, пули с собой я не взял. Медведь доплывает уже до середины реки, а за ним — два волка. «Вот оно что: медведь удирает от своих преследователей!»
Я растерялся: убегать не решаюсь, но и не знаю, кому помочь.
Неожиданно все изменилось: волки оказались рядом с медведем, по обе стороны от него. Медведь повернулся, ухватил лапами одновременно и того и другого да окунул их в воду. Теперь он стоит на задних лапах по грудь в воде, а около него, под водой, барахтаются волки, аж вода бурлит.
Медведь дышит тяжело, оглядывается по сторонам. Один раз даже повернулся кругом. Заплывшие жиром небольшие глаза медведя выпучились, блестят, как два стеклянных шара.
Наконец, вода возле медведя перестала бурлить, волки больше не барахтаются. Медведь вынул из воды сначала одного, потом другого волка, приложил ухо к побежденным врагам, ослушал их. Понятно, волки под водой захлебнулись.
Медведь выволок их на берег, швырнул в первую попавшую яму и деловито зашагал в березняк.
Я сижу и не знаю, как быть.
Спустя некоторое время вновь послышались шаги. Медведь, шельма, тащит охапку хворосту. Притащил, бросил на дохлых волков, поправил хворост и не спеша скрылся в чаще. Ясно: теперь он не вернется, пока как следует не отдохнет. Воспользовавшись этим, я вброд перешел на другой берег и снял с волков шкуры — медведю они не
