Евгений Белянкин - Генерал коммуны
— Что с тобой, Петя? У тебя такое настроение…
Возбужденное лицо Волнова перекосилось.
— Дал мне Еремин. На полную катушку. Понимаешь, я понял: надо уходить. Уходить и все.
— Объясни мне: в чем дело?
Волнов вытер бумажной салфеткой рот, развел руками:
— Талант от бога, а бога нет.
— Петя, я ничего не понимаю…
— Я действительно хочу есть, — перебил ее Волнов. Он сел за стол, а она, подавая ему, внимательно следила за его движениями, стараясь предугадать мысли мужа. Может быть, там, в области, случилось что-нибудь? Может быть…
— Сейчас ты все поймешь, — Волнов повернулся на стуле, болезненно сморщился, будто у него выдернули зуб. Боль и надежда смешались. Это было странное чувство, угнетающее, и главное, понятное и непонятное Волнову. — На этот раз в области, — сказал Волнов, прижимая рукой щеку, — был на пьедестале почета Русаков, тот самый Сергей Павлович, которого ты в свою пору мне предлагала взять в управление, а потом предлагала выгнать. Я пытался сделать и то и другое — оказалось силенок маловато. Теперь метода Русакова с легкой руки Батова и Еремина распространяется по области…
— Опять Михаил Федорович поперек пути…
— Погоди. Михаил Федорович тут ни при чем. Он, как всегда, остался в тени. Надо отдать должное, не лезет за чинами.
— Ты говори по порядку.
— Я хочу по порядку, но ты меня сбиваешь. Ну вот, что дальше. Конечно, Русаков не стремится стать моим преемником. В этом я убедился. И этим он вызывает, честно говоря, симпатию… Но я должен уйти.
— Боже мой! — воскликнула жена. — Сняли?
— Нет, меня никто не снимал, никто не предлагал другой должности. Просто Русаков победил. Самое обидное, что меня не снимают. Курденко сказал, что будет драться до последнего, и я верю ему — мужик стойкий, но опять же, не в нем дело и не в его поддержке, и даже не в обкоме. Дело все в низах, и рядовом звене, в агрономах, которые мне подчинены. Еще недавно я был сила, власть, если хочешь. А сейчас превратился в регистратора событий, которые идут мимо меня. Этот процесс в сельском хозяйстве на нет стирает меня, мое руководство.
Волнов поежился:
— Я для них не авторитет: слишком много всякого было…
Он встал и нервно подошел к телефону; звонил куда-то, не отвечали.
Жена сидела за столом удрученная, опустив голову и положив на стол перед собою руки.
— Раньше меня критиковал один Русаков — теперь я неугоден самому последнему агроному.
— Куда же смотрит райком, обком? Неужто райком бессилен?
— А зачем им останавливать инициативу, если они сами развязали агрономам руки?..
Волнов подошел к жене, потрепал ее ласково по плечу. Ему было тяжело. Долго смотрел он в зеркало на свое посеревшее, покрытое кое-где оспинками лицо — оно теперь не казалось уж таким самодовольно-мужественным, каким было и какое он любил. Волнов испытывал страх перед неизвестностью, и это тоже отражалось на лице.
— Не волнуйся, мать. Что-нибудь придумаем. Друзья не бросят. Вот я всегда считал себя разбирающимся в людях. Сделал ставку на Остроухова — и погорел. Сегодня мне один инструктор в райкоме сказал: Остроухов предал на фронте своего друга. Предал… Подонок. Способный малый — но и на подлость способный. А я его метил на директора ПТС!
— А может быть, это наговор? — робко вставила жена.
— Какое мне до этого дело? Но ведь пятно и на меня ложится. Кто за уши тянул Остроухова? Волнов тянул. А он, между прочим, зерно разбазаривал, и Волнов, выходит, об этом знал…
Волнов сел возле телефона. Он соединялся то с областью, то с другими районами — просил, оспаривал, доказывал, — и что удивительно, разговаривал весело, подначивая собеседника, отпуская каламбуры.
— Понимаешь, мать, — Волнов прошел к жене в спальню, — я, кажется, преждевременно бью тревогу. Мне такое сказал сейчас Курденко, такое сказал…
Волнов сменил костюм на цветной халат, весело прошелся по ковру.
— Покажу, я еще покажу по-настоящему, на что способен Волнов, — с улыбкой ожесточенно говорил он. — Нет! Тогда — научно-исследовательский. Безотвальная вспашка. Хороший конек. Кандидатская. И пошли они все к черту. Три сотни рублей. Квартира. Машину куплю. Поедем семьей на Кавказ, на природу. Чем я не генерал? Похлеще Русакова, а?
— Успокойся, Петя, — сказала жена тревожно, — ты очень возбужден…
— Возбужден? — уже без смеха сказал Волнов; он подошел к трюмо, покапал духи в ладонь и надушил ими волосы. — Я возбужден? — переспросил Волнов. — Мне просто хорошо, меня осенило — я теперь знаю, что мне надо.
74
Остроухов ночь ютился в поле, в заброшенной риге. В этой же риге, в дальнем углу, под старой веялкой, раскопал обмотанный тряпкой обрез. Тряпка уже стала гнить и преть. Размотал тряпку, под лунным светом блеснула вороненная сталь.
Остроухов мечтал отомстить своим обидчикам.
Остатки ночи провел в трухлявой соломе, положив под голову обрез. Не спалось. То мыши затеяли возню, то эти писклявые причитания старухи Мартьяновой слышатся. А глаза — хоть вообще не закрывай: закроет глаза Остроухов, и сразу перед ним всплывает Русаков Степан — небритое, скуластое лицо, чуб казачий. И дырочка эта, что возле самого глаза. На виске запеклась маленькая струйка липкой крови.
Нет, лучше не закрывай глаза, Остроухов!
Закроет глаза — опять Степан. Вот он лежит навзничь. Откинута рука. На руке часы, что подарил ему командующий… И вдруг губы Степана зашевелились: «Ты что?..»
Холод насквозь сковывал тело. Остроухов вскакивал и долго бегал по риге, стараясь согреться.
На рассвете Остроухов, забросив в вещевой мешок свои немудренные пожитки и обогнув ригу, пошел куда глаза глядят…
Липкий снежок постепенно заносил одинокие следы, что цепочкой вились от старой, заброшенной риги.
75
Александровка давно погрузилась во тьму, и только Сергей сидит за письменным столом.
— Ты как сыч, — беопокойно говорит Надя, — иди сосни, Ведь Ивана встречать поедешь…
— Не забыл, поеду, — отозвался Сергей. — Ты сама спи.
…Вот они, думы. С тобою. Рядом. И от них никуда не уйти!
Колхоз в среднем получил неплохой урожай, Красное знамя завоевано, а дальше?
Вот это «дальше» больше всего и тревожило Русакова. Теперь было важно, какой получен урожай на каждом поле. Если хороший — то почему хороший? А если плохой, то тоже — почему? Чтобы получить надежно с каждого гектара, надо знать его, этот гектар!
Вот они, думы… Все это необходимо взвесить, подсчитать, и еще, еще раз подумать о предшественниках, севооборотах…
Даже Чернышев сегодня опешил, когда Русаков предложил взять на себя руководство тракторной бригадой.
— Эко хватил, парень! У тебя же только две ноги и два глаза — как же везде успеть и все увидеть?
— Ничего не поделаешь, Василий Иванович, назвался агрономом, отвечай на полную катушку.
Чернышев согласно кивал и все же почесывал затылок.
— А что скажет Волнов?
— Я ему звонил, и он, как ни странно, согласился.
Чернышев оживился. Но ему, видимо, не хотелось, чтобы Русаков заподозрил его в нерешительности.
— Волнов, Волнов! Это наше внутреннее дело, — пробасил председатель. — Меня эта мысль давно занимала, да все агронома подходящего не попадалось…
— Ох и маневры ваши, Василий Иванович!
— Что ты опять имеешь в виду?
— Если вы думаете, что все эти месяцы я не понимал, какие беспокойства доставлял вам, то напрасно. Большее скажу: временами вы были готовы избавиться от меня.
Чернышев опустил глаза и потеребил себя за ус, а когда снова посмотрел на Русакова, — глаза смеялись.
— Тоже мне сердцевед! Но не будем об этом. Умеешь читать в душах — читай. — И добавил, помолчав: — Если это на пользу делу.
— Но мысль взять под свою руку тракторную бригаду я вычитал не у вас, — добродушно съязвил Русаков.
— Пусть будет так! — сказал Чернышев и хлопнул по плечу Сергея. — Я не мелочен.
— Вот так бы всегда! — засмеялся Русаков.
Председатель сделал вид, что не понял намека и, откинувшись на спинку стула, заговорил тоном сочувствия:
— Тяжеленько будет тебе. Это, как пить дать. Но не напрасно, видно, говорят: кто везет, на того и накладывают.
— Во-первых, я не лошадь, а во-вторых — никто на меня не накладывает.
— Да ты что взбеленился, Сергей Павлович? Я ведь тебе в похвалу. Но ничего, мы подберем тебе хорошего помощника. Будем генералить вместе.
— Генералить, так генералить, — улыбнулся Русаков.
Чернышев задумчиво смотрел на Сергея и барабанил пальцами по столу.
— Только одно обидно. Урожай мы вырастили и спасли. Государство и колхозники в прибытке. Казалось бы, председателю и всю славу положено получить, а ведь на деле не так. На деле ее у тебя больше. В генералах-то ходишь ты.
