Евгений Толкачев - Марьина роща
— Почему?
— Противно, Митя. Посмотри, что кругом делается: недобитки вылезли, торгуют. Что же, Митя, все к прошлому идет?
— Глупости говоришь. Я тоже сперва так думал. Это, брат, накипь, она всегда поверху плавает. А ты уже ослаб, распустился?
— Да ведь очень все это ушибло…
— Потри ушиб, постепенно пройдет… Я тебя помню, Леша, верю, что ты не изменился. Не робей, парень, все хорошо будет.
— Ждать долго.
— Подождешь. Все ждем. Учиться, Леша, надо, вот что. Без знаний не справиться нам с этими… с торговцами…
— Учиться? Это правильно. Но у меня мать-старуха. Что же, я на ее шею сяду?
— Еще чего? Работать и учиться.
— А время?
— Хватит. Должно хватить.
— Думаешь?
— Я же учусь. У меня ведь нет никакого образования, только что читать умею. Сижу, брат, как в школе, долблю азы. Тебе даже легче моего будет.
— Надо подумать.
— И думать нечего. Поступай на рабфак.
— С моим-то четырехклассным?
— А ты думаешь, там ребята с дипломами? Рабочий должен учиться. Без учебы ты завтра не сможешь жить. Понимаешь? Какие старики учатся, кабы ты видел!.. Поступай, Лешка. А работу подыщи пока нетрудную, ну, сторожем, пожарником…
— Я же шофер.
— Э, верно, забыл. Еще лучше, значит. Ты поищи, в разных местах условия работы разные, может, и найдешь что нужно.
Леша понимал, что старый друг прав. Но слишком болела рана, слишком неустроена жизнь, чтобы решаться на такую нагрузку.
— Если восстановят в партии, пойду учиться, — сказал он.
Митя нахмурился:
— Напрасно ты ставишь такое условие. А впрочем, как знаешь…
Этот дом — особенный. Здесь нет дворцовой чопорности, здесь не давит атмосфера храма, где все стремится доказать человеку, что он ничто, пылинка перед лицом грозного и неведомого. Здесь не бывает суетни, беготни по длинным коридорам и высоким лестницам, здесь не собираются группы служащих по углам покурить, поболтать. Здесь не говорят:
— Наведайтесь через недельку-две.
Здесь назначают день и час, если вопрос нельзя решить сразу. Здесь не выносят скороспелых, необдуманных решений. Отсюда навсегда изгнана расхлябанная троица: авось, небось и как-нибудь.
Здесь работают не жрецы, а люди, вооруженные знанием, идеей, обладающие большим сердцем. Здесь не нужно снижать голос до почтительного шепота. Темпераментный посетитель, защищая свою мысль, может поволноваться, может погорячиться, выразиться крепко, по-рабочему, но от всей души, от всего сердца. Его поймут, не осудят, терпеливо объяснят, если он ошибается; поддержат, если он прав, но будут строги к тем, кто упорствует в своем заблуждении.
Здесь коллективный мозг, воля и сила партии — руководителя. Слово, сказанное просто, без нажима, без подчеркивания, становится словом с большой буквы.
Отсюда посетитель выходит с особым чувством, унося в душе могучий заряд идейной чистоты, высоких чувств и проникновенной мудрости. Многим такого заряда хватает на всю дальнейшую жизнь.
И сколько бы раз человек не бывал в верховном штабе партии, он никогда не утратит этого ощущения. Каждый раз он вновь переживает волнующее чувство соприкосновения с высшим выражением ума, воли и сердца.
Из бюро пропусков большого здания на Старой площади Лешу направили в экспедицию. Здесь строгая девушка приняла у него заявление.
— Так… так… Адрес указан. Хорошо, товарищ. Вас уведомят.
Вызов пришел неожиданно быстро. Человек с внимательными глазами выслушал рассказ Леши.
— Значит, вы считаете, что вас неправильно исключили?
— Считаю, что неправильно. На почве личных отношений… Он имел виды на эту женщину.
— Почему вы так думаете?
— Она сама мне говорила.
— Она была вашей женой?
— Женой? Нет, так… военная обстановка…
— А потом?
— Возможно, что он добился своего.
— Откуда вам это известно?
— Мне намекали товарищи. Вот письмо.
— Дайте… Значит, вас исключили заочно, и собрание согласилось с этим решением?
— Из писем ясно, что на собрании никто не выступил, так все были запуганы этим командиром.
— Запуганы? Члены партии?
— Так пишут товарищи.
— Хорошо. В вашем деле разберутся…
— А пока… как же я?
Внимательные глаза потеплели:
— Не робей, товарищ! Может быть, ты и прав. Не обещаю тебе скорого ответа, сам понимаешь, дело сложное, материалы не под руками. А пока… что ж, в Москве не один ты в таком положении. Живут же люди и вне партии.
— Я не могу жить без партии! Вся моя жизнь…
— Ты какого года рождения? Ну вот, а говоришь: вся жизнь. Лет через тридцать — сорок сможешь сказать: вся жизнь. Пока работай и жди. Не волнуйся. Где работаешь?
— Еще нигде. Разве я могу думать, пока не выяснится…
— Можешь. Даже обязан. Перестав быть членом партии, — будем думать, временно, — ты остался советским гражданином. Сейчас стране нужны крепкие работники. Ты по профессии механик?
— Шофер.
— Нужная специальность. Иди на биржу труда.
— Я так привык к военной службе… Не по душе мне вся эта карусель…
— Какая карусель?
— Ну, на улицах… Нэп, магазины, всякие буржуи…
— Преодолевай. Партии веришь?
— Я, конечно… партия…
— Так-то. А если не хочешь на гражданскую службу, попробуй устроиться в органы милиции.
— Спасибо, товарищ.
— До свидания… Не вешай носа. Ну?
— Приказано не вешать носа!
Леша поступил в гараж текстильного треста.
Он вошел в колею, успокоился, помнил слова товарища с внимательными глазами: «Скорого ответа не обещаю», и упорно ждал.
Его душевное спокойствие было нарушено внезапно. Проезжая по улице Воровского, он услышал в моторе «Чандлера» подозрительный писк. Пришлось остановиться под тенистой липой и искать причину писка. Мотор сносился изрядно, но повреждение оказалось небольшим; опытному шоферу не трудно было устранить его. Леша закрыл капот и замер от удивления. По ту сторону улицы, за красивой решеткой, в саду особняка трое в белых брюках играли в теннис. Мячи звонко шлепались и отскакивали от разграфленного асфальта. Двое джентльменов ловко скользили по гладкой площадке и все же не успевали принимать сильные меткие удары. Третий играл с ленивой грацией и вгонял в пот своих противников. О, эту русую голову, этот профиль, эту фигуру Леша узнал бы среди тысяч. Эдуард Чарнок в Москве!
В третий раз Леша сталкивается с ним. Сперва — в детстве, в Сокольниках, когда влюбленно подавал мячи несравненному чемпиону. Второй раз — после Февральской революции, на фронте, когда Чарнок вел таинственные переговоры с некоторыми офицерами. Переговоры были явно некоммерческого свойства: купцу нечего делать на позициях, он обделывает свои дела в тылу с интендантами. А Чарнок так непонятно вел себя тогда, пользовался, видимо, сильной поддержкой сверху, свободно посещал штабы, легко проникал к высшему командованию… Леше приходилось даже возить его в казенной машине. Тот, разумеется, не узнал в солдате-шофере своего бывшего поклонника. Потом Чарнок исчез. Так и не узнал ничего Леша.
Теперь — третья встреча… С тех пор не раз «Чандлер» стал требовать осмотра именно против особняка с красивой решеткой.
Свое сомнение Леша высказал юрисконсульту Анисимову, которого возил по делам треста. Тот обещал навести справки. Так Леша попал на прием к работнику уголовного розыска товарищу Паршину.
Паршин слушал, не прерывая, и в свинцовом взоре его светилась бесконечная усталость. Не поощряемый собеседником, Леша излагал свои наблюдения сбивчиво, бессистемно. Странное дело: факты, казавшиеся ему такими значительными, сейчас как-то расплывались, мельчали, увядали… И все же…
Что федотовское производство чемоданов процветает, было известно всем и каждому; догадывались, почему оно процветало и при военном коммунизме: старший сын был влиятельным лицом. Действительно, он числился в Реввоенсовете. Отец (он по старости или еще почему-то отошел от дела, которым занимался теперь средний сын) даже хвастался в простоте успехами и влиянием старшего сына. Сменилось руководство в Реввоенсовете, а к Федотовым мотоциклисты продолжали доставлять срочные и экстренные пакеты. Почему?
Нэп. Федотовы в компании с неким Прове открыли на Петровке магазин дорожных вещей. Кто такой Прове? В прошлом крупный акционер, капиталист. Почему такое сочетание: видный богач и скромный кустарь-чемоданщик из Марьиной рощи?
Федотовы отстроили за линией двухэтажный кирпичный дом под мастерскую. Неужели так велики их доходы от производства? Местные жители невнятно говорят, что замечали, как на старую квартиру Федотовых приезжают необычные для Марьиной рощи люди: штатские с военной выправкой, иногда военные, которые стараются пройти незаметно. Что это за маскарад?
