Борис Ярочкин - Тайга шумит
— Ну уж и сказанул! — перебил грузчика кто-то. — Ежели б так, плохо пришлось бы Раздольному. Должно, железнодорожники спутали номера вагонов, такое случается…
— А вот на лесоучастках об лесорубах заботятся, — опять заговорил грузчик с недовольным лицом. — Разные методы придумывают, столовые построили и обеды без карточек отпускают. Говорят, на нас тоже распоряжение директора есть, чтобы готовили повара, когда мы днем работаем…
Раздольный больше не слушает и тихо отходит.
Из-за поворота доносится стук колес на стыках рельс, слышится пыхтение паровоза — это подают порожняк под погрузку.
Снег падает медленно, крупными хлопьями. Холодно.
«Сволочи, — ругает грузчиков Раздольный, — ляпнут где-нибудь, потом выкручивайся. Тоже мне, столовой обрадовались, — перескакивает на другую мысль, — а кукиш не хотите? — и его глаза заблестели от возникшей вдруг мысли: — Пожалуй, со столовой и начать надо».
Он останавливается и, захватив с бревна горсть снега, отправляет его в рот. Некоторое время стоит между штабелями, прислушивается. Оглядевшись, направляется к столовой. В темноте спотыкается о припорошенные снегом пни и корни, куски валежника — спешит. Вот и столовая. Раздольный чувствует, как дрожат руки и ноги; озноб пробирает тело. Содрав с поленьев бересту, он быстро затолкал ее под крышу, чиркнул спичкой. Вспыхивают золотистые языки пламени. Давно задуманное злое дело сделано.
Раздольный бежит оврагом к лесобирже.
«Надо бы домой повернуть, — мелькает мысль, но он ее тут же отгоняет: — Нет, на лесобирже лучше, надо на глазах у людей быть».
— Где Костиков? — отдышавшись, как можно спокойнее и безразличнее спрашивает Раздольный грузчика, затесывающего бортовую стойку, и останавливается около него.
— Должно, расстановку вагонов делает. Давеча с порожняком в конец биржи проехал.
Раздольный щупает карманы, потом с досадой восклицает:
— Эх, ма-а, дома забыл… Закурить есть?
— Найдется, — грузчик откладывает стойку, врубает топор в бревно, — закурите вот… — и застывает растерянно, на секунду. Потом: — Пожа-ар, гори-ит!.. Братва, айда тушить пожар! — кричит он товарищам и, хватая топор, бежит к столовой.
— Багор и ведро! — кричит Раздольный и бежит за грузчиками.
Когда он подбегает к столовой, там уже десятка два лесорубов тушат огонь. Минут через двадцать приезжают из поселка пожарники, за ними на машине директор, замполит, Заневский. Но пожар уже потушен.
— Счастье, что доски сырые и плохо горели, — говорит Леснову и Столетникову грузчик, первым заметивший пожар. — Я стойки затесываю, — рассказывает он, обращаясь ко всем, — а меня Алексей Васильевич про Костикова спрашивает, потом закурить попросил. Я полез за кисетом, гляжу — пламя пробивается, и ребятам крикнул…
— «Молодец! — облегченно вздыхает Раздольный. — Выручил!» Но глухое недовольство собой, злоба, тревога не проходят.
Павел прислушивается к рассказу грузчика и искоса смотрит на Раздольного, прикуривающего папиросу.
«Он просил закурить у грузчика, значит, у него папирос не было, откуда же появились теперь? — подумал Павел. — Или кто угостил?» — и обратился к Заневскому:
— Что ж, Михаил Александрович, завтра с утра надо выделить плотников, чтобы к обеду перекрыли крышу.
— Перекрыть-то перекроем, но ведь поджог явный. Не само же загорелось? — возмущается Заневский.
— Будем расследовать, — коротко ответил Столетников, подходя к Леснову, и они вместе благодарят грузчиков за находчивость.
«Вот и все, — разочарованно думает Раздольный, возвращаясь на лесобиржу к расставленным вагонам, — чего я добился?.. Только шум поднял, теперь доискиваться станут…»
И Раздольный вспомнил прошлое…
…Вначале, скрываясь от разоблачения, он думал только о собственной шкуре. Ему хотелось забиться в глушь, подальше от людей и начать новую жизнь. Он даже смирился с тем, что никогда не исполнятся его мечты: быть хозяином, повелевать другими. Но когда запутать следы удалось, понял: этого мало. Никогда не подавить ему в себе звериной злобы на Советскую власть, никогда не перестанет он вредить ей, чем только сможет.
Раздольный знал, что сочувствующих найти трудно. Если они где и есть, то залезли, подобно ему, в норы, замаскировались, и каждый шорох заставляет их вздрагивать. И он решил действовать в одиночку. Злоба его подогревалась воспоминаниями о том, как лишили его, кулака, богатства, как сослали в Сибирь, и в думах о мести он находил жалкое утешение.
Первые выстрелы на границе вселили в него новую надежду на возвращение старых порядков, и он с приходом немцев явился в комендатуру. Немцы охотно приняли злобного кулака на собачью службу. Получив должность старшего полицейского, он распоясался, рьяно выполнял свои обязанности. Но пришел конец его новым хозяевам, и кулак понял: надо любой ценой спасать свою шкуру. Познакомился с демобилизованным из армии по ранению сержантом Раздольным, напоил, убил его, завладел документами и в новом обличье убрался подальше — в Сибирь, устроился в один из леспромхозов. Затаился, но вредить не перестал…
— Что-то Заневский больно нервничал, — громко сказал Раздольный, с расчетом, чтобы его услышали идущие невдалеке грузчики, — с чего бы это?
— Правда, он здорово бледный был, — подхватил один из грузчиков.
— Чем черт не шутит, — поддержал другой, — сняли его с директорства, теперь, может, хочет другому свинью подложить…
Раздольный не ошибся — слухи пошли. Дошли они и до Заневского. Возмущенный, явился он к директору.
— Не обращайте внимания, Михаил Александрович, — сказал ему Леснов, — мы знаем вас…
Слухи пошли, но обернулись против Раздольного.
В этот же вечер, когда директор и замполит остались одни, в кабинет вошел грузчик, затесывавший стойки.
— Павел Владимирович, я на пожаре рассказывал, как ко мне подошел Алексей Васильевич, и спросил табаку, — начал он. — Но потом увидел вдруг, что он закуривает свои, и у него в портсигаре оставалось еще несколько штук. Я не знаю, может, зря думаю, но темный он и злой… Да и слухи стал распускать про Заневского…
— Хорошо, что пришли, — сказал Павел. — Подозрения надо проверить, и этим займутся. А вы пока ничего не видели и не знаете…
— Это я понимаю, — согласился грузчик, — кроме вас, я никому не говорил, сообразил сам. До свидания!
Грузчик ушел. Павел, прикуривая от папиросы вторую, сказал:
— А знаешь, Александр Родионович, на папиросы и я обратил внимание. Но случается же, что человек от волнения просто забылся.
— Согласен, — кивнул Столетников. — Однако очень мне не нравится этот Раздольный. Почему? А случай с переадресовкой крепежа? А письмо из «Красдрева»? И еще другое, Павел Владимирович, мучит меня, — и Александр рассказал о своих смутных подозрениях.
Павел задумался.
— А вы Наде написали об этом? — спросил он.
— Да, на днях. И Наде, и в трест «Красдрев» послал запрос.
19
Павел сидел в своей комнате за столом.
Перед ним лежал лист бумаги — письмо к Верочке. Он несколько раз перечитал его. Казалось, все, что собирался написать, написано: рассказал о своей работе, сообщил о новостях, поделился мыслями о прочитанных книгах. Оставалось выполнить ее просьбу сообщить о взаимоотношениях ее отца и матери.
Павел задумался. Ему не хотелось огорчать девушку, да и Любовь Петровна о том же просила.
Размышления его прервал телефонный звонок. Звонил Столетников.
— Вы чем заняты, Павел Владимирович?
— Пишу письмо…
— А-а… А я хотел позвать вас на чашку чаю. Может быть, придете?
Павел собрался было отказаться, да передумал:
— Ну, что ж, пожалуй, зайду. А по какому случаю?
— Да так… — замялся Александр. — Одним словом, жду…
Павел положил трубку и стал переодеваться…
Стояла лунная морозная ночь. Шел не торопясь. Ему приятно было смотреть на неподвижные столбы дыма, подымавшиеся из труб и словно подпирающие небо, на блеск звезд, слушать, как скрипит под ногами снег, вдыхать морозный воздух.
Его догоняли чьи-то легкие быстрые шаги. Он обернулся.
— Добрый вечер, Павел Владимирович, — улыбнулась ему Русакова.
Павел протянул руку.
— Торопитесь?
— Нет. Я была у подруги, а к ней пришел молодой человек.
— Пришлось уйти? — рассмеялся Павел.
— Третий лишний, говорят, — в свою очередь улыбнулась Татьяна и с нерешительностью взглянула на директора. — Вам передала секретарь мое заявление?
— Да, — сказал Павел. — Но на курсы механиков вы не поедете.
Танины брови вопросительно подскочили вверх.
— Жаль расставаться с вами, — улыбнулся он, но Таня по его тону поняла, что с ней шутят, и покачала головой. — Нет, правда, из Таежного я вас никуда не отпущу, — уже серьезно проговорил Павел. — Будете учиться, Таня, не волнуйтесь. Но ехать все-таки не придется.
