Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

— Война, ясно, не нужна. Но вот либералы спрашивают, зачем ему революция, — хитро прищурясь, поддел Цвиллинг.

— Ты думаешь, либералы сами не знают зачем? Пролетарская революция, о которой мой народ имеет совсем слабое представление, необходима ему, как вольный воздух родившемуся в тюрьме. Он может и не знать, что такое воля. Но если я, не спрашивая его согласия, распахну окно и разломаю двери тюрьмы… Нет, ты сам ответь: что он мне скажет тогда?

Цвиллинг, в свои двадцать шесть лет не раз побывавший в лапах жандармов и вдоволь насидевшийся в тюрьмах, крепко обнял худощавого Джангильдина:

— Народ, выпущенный на волю, скажет тебе: спасибо, дорогой друг Алибий! Да, товарищи, нет иной силы, кроме партии большевиков, которая могла бы вывести страну из тупика. Все противоречия предельно обострены, а решения никто не дает. На первой очереди вопрос о мире. Максим Горький называет войну самоубийством Европы. Он пишет: «Когда подумаешь об этом, холодное отчаяние сжимает сердце и хочется бешено крикнуть людям: несчастные, пожалейте себя!» А враги нашей партии требуют продолжения войны, не считаясь ни с чем. Они будто не замечают того, что народ смертельно устал, что наш лозунг «Долой войну!» находит все больше откликов в сердцах. Когда они спохватятся, будет поздно: мы их выкинем на свалку истории с Временным правительством.

Костя Туранин молча отвернулся. Пальцы его смуглых рук, лежавших на коленях, задрожали, и он, почувствовав это, сжал их в кулаки, но вид у него был далеко не воинственный.

— Что же можно сделать? — тревожно-вопрошающие глаза Мити, удивительно похожие на глаза пропавшей сестренки, уставились в сердито нахмуренное лицо Лизы. — Ведь он так и сказал нашим: «Все равно я увезу ее с собой». Значит, они заранее договорились. Разве он пришел бы к нам без ее согласия? Татарин хотел и Вирку увезти, но, видно, этот… Фросин ухажер, а может, дружок его, все-таки из порядочных: прямо из зубов у Бахтияра ее вырвал.

Митя, по сравнению с Костей выглядевший богатырем, сидел босой и, стесняясь Лизы, старался спрятать под скамейку большие ноги в затрепанных штанинах.

Наблюдая исподтишка за его стараниями, Лиза с трудом подавила улыбку и строго свела брови:

— Вы — кадровые рабочие, а ведете себя, как… как обыватели, одержимые буржуазными предрассудками. — Она снова покосилась на босые ноги Мити и кулаки Кости. — Вы меня извините, но я не могу относиться равнодушно… Фрося так хотела работать, Александр Алексеевич говорил, что она очень трудолюбива. Мы решили записать ее в отряд красных сестер, как только получим задание… — Вспыхнув оттого, что проговорилась, Лиза добавила еще строже: — Ведь вы не знаете, вышла ли она замуж за этого казака. Александр Алексеевич просил, чтобы ваша маманя зашла к нему в Совет. Может быть, по церковным книгам узнают. Но если офицер на ней не женился? Тогда где ее искать?

Лиза недавно прочла в газете статью Брешко-Брешковекой о белых рабынях, но не могла же она говорить о публичных домах с молодыми ребятами! А они, — хотя и имели некоторое представление о подспудной, разнузданной жизни города, — и не думали искать свою Фросю в бардаках: чистой и гордой осталась она для них.

— Да вот Вирка… Виринея! — обрадованно позвал Митя и чуть не вскочил, но вовремя взглянул на скромненько и хорошо одетую Лизу, досадуя на себя, снова спрятал под скамейку босые ноги. — Подойди на минутку!

Вирка подошла нарочито широким шагом в ботинках со вставленными по бокам резинками, в ситцевом платье, худая, угловатая.

— Слушай, кто выкрал Фросю? — без обиняков спросила Лиза. — Ты уверена, что это казаки? Фрося говорила, из какой станицы ее кавалер?

— Где там! Она скрытнюща оказалась! Знаю только, что зовут его Нестором.

— Шеломинцев он. — Митя улыбнулся Вирке, но лицо его сразу стало напряженно-серьезным: заметил багровый подтек на руке девушки. — Опять отец буянит?

Вирка презрительно оттопырила маленькую губу, но в глазах ее голубым ледком сверкнули слезы:

— Как вечор заложил, так и пошло… Всех ребятишек по землянке раскидал. Я увела их к соседям. Вот иду хлебушка купить.

Она хрипло вздохнула и отвернулась, не желая казаться жалкой в своей неизбывной лютой беде.

— Что же вы терпите тут такое безобразие? — снова упрекнула ребят Лиза. — Неужели все вместе не можете справиться с одним негодяем?

Парни молча смотрели на Вирку, удрученные ее горем и смущенные словами Лизы, а Вирка, сморгнув слезы, бросила с ожесточением:

— Хоть бы его черти умыкнули куда! Да, видно, этаких и в ад не берут. Пойду в Совет к Александру Алексеичу. Буду требовать выдела из семьи. Девкам ведь тоже теперь полагается паспорт иметь! И чтобы ребятишек мне отдали, под мою опеку. А насчет Нестора спросите в казармах казачьих, найдете след. — И пошла своей дорогой, высоко держа непокорную голову.

— От такого отца с ума сойдешь! — сказал Митя. — Но как их от него уберечь, ежели они живут вместе? Был бы я постарше, так женился бы на ней и всех ее сестренок и братишек забрал к себе.

— Он их добром не отдаст и Вирке — над кем тогда ему изгаляться? — возразил Костя. — У него родительские права, хотя известно, что жена от его побоев померла. Разве Совет поможет? Вот дураки мы! Надо нам вместе с Виркой пойти туда и рассказать об его зверстве.

Лиза внимательно присматривалась к ребятам. До нынешнего лета ее братья тоже работали в главных мастерских, и хотя жили на частной квартире в привокзальном районе, однако в Нахаловке бывали часто, поэтому она с особой симпатией относилась к нахаловцам.

«Как Митя хорошо сказал о Вирке и ее ребятишках! У нее еще хуже, чем у нашей Анны: никакой помощи от родных. Значит, надо нагл заступиться — сегодня же попрошу Сашу. В самом деле, куда ни сунешься — одни несчастья! А Костя-то какой расстроенный. Верно говорил Левашов…»

Лиза снова посмотрела на Костю. Черный блестящий зачес его свалился набок, на впалой щеке под тонкой кожей перекатывались желваки.

— Когда пойдете узнавать о Фросе?

— Айда в казармы! — предложил Митя товарищу.

— Пойдем, — согласился Костя. — Только, если она замуж вышла, я в станицу не поеду. Чего ради… Пускай… Но мне тут… Я в Нахаловке тоже не останусь.

— Ты грамотный? — спросила Лиза, будто собиралась дать ему партийное поручение, как это делали ее братья. — Читаешь что-нибудь? Книги? Газеты?

Костя опешил, покраснел, рассердился: в самом деле, чего он раскис? Переживает, как барышня кисейная.

— Книг у нас не водится, а газеты читаю вслух на рабочем кружке, когда Заварухин велит.

— В Тургай поедешь? Приехал председатель Тургайского Совета Джангильдин. Ему нужно взять отсюда грамотных товарищей в свои степи.

— Я не особо грамотный: всего четыре класса. И языка ихнего не знаю.

— Ему нельзя уехать, — вступился Митя. — У них в семье четверо. Отцу одному трудно будет.

— Всем трудно, — резонно возразила Лиза, желая во что бы то ни стало расшевелить Костю. — Сейчас нужны агитаторы. Ты и сам вырастешь на этой работе. Так я передам брату, — уже как о решенном деле сказала она и встала, издалека приметив Соню Бажанову, быстро идущую по пыльной улочке. — Узнаете о Фросе — сообщите: Александр Алексеевич через Совет депутатов окажет поддержку.

Костя проводил взглядом девушку, сказал:

— Маленькая такая, а сколько в ней строгости! Откуда она узнала о Фросе?

Митя не сразу очнулся от нелегкого раздумья:

— Отец вечор ходил к Александру Алексеевичу. Может, насчет политики разговору не вышло, так на домашние дела пожаловался? Видно, охота ему подружить с большевиками.

Известие о корниловском мятеже опять взбудоражило всех. Еще бы! Верховный главнокомандующий генерал Корнилов предъявил ультиматум Временному правительству о сдаче власти и двинулся с войсками на Петроград. Чего он хочет? О чем они не договорились с Керенским?

В учреждениях и на улицах, в казармах военных училищ и ресторанах оренбуржцы горячо обсуждали последние известия. И снова, как во время казачьего съезда, замелькало в прессе, появилось на устах имя председателя Всероссийского казачьего совета полковника Дутова, который отказался высказать от имени казачества осуждение Корнилову.

— В трудное положение попал Керенский!

— А что вы думаете: ведь не только Дутов сочувствует Корнилову.

— Еще бы! Вся контрреволюция поднимает голову.

— Помилуйте! Корнилов — сын простого казака, легендарный герой фронта. Взяли его австрийцы в плен, он и из плена вырвался.

— Говорят, Керенский в панике бежал неизвестно куда.

— Ничего подобного. Он с войсками ведет наступление на корниловцев.

— Хорошо ответил наш Дутов Керенскому на предложение выступить против Корнилова. Письмо его — документ эпохи. Недаром оно облетело все газеты.