Александр Чаковский - Невеста
„Потому, — ответил Володя, — что правда им не нужна. Ни им, ни моим товарищам по бригаде. Ни начальнику строительства“.
Вы знаете, Валентина Николаевна, я поверил Харламову! Сотни раз на фактах убеждался в правоте нашего следствия и суда, а вот на этот раз поверил Володе. Поверил, что там, на Воронинском шоссе, все было именно так, как он рассказал.
Поэтому и пишу. О вас я узнал от Володи. Он сказал мне, что вы были единственным человеком, который верил в нег.
Пишу не по обязанности, а по зову сердца, как человек, которому дорога наша правда.
Хочу сказать вам, верьте в Володю Харламова!
Да, теперь я убежден, что направлять его в колонию не следовало. Разумеется, его надо было наказать — ведь парня он все-таки сбил. Но меру наказания для него избрали неправильно!
Мне стоило больших трудов получить у Володи ваш адрес. Но, как видите, я его все-таки получил. Значит, Володя мне верит. Я снова прошу Вас, больше того, я требую, Валя, — позвольте мне называть вас так, — чтобы вы верили Владимиру Харламову. Он достоин этого. Вот и все. Крепко жму вашу руку. Юрий Фомин».
25. Разговор по душам
— Наверное, вы удивились, узнав, что я просил вас зайти, — сказал Комаров, когда они уже сидели друг против друга у письменного стола, — очевидно, подумали, что вдруг понадобилось от меня секретарю обкома? Ведь так?
— Нет, — просто ответила Валя, — я знала, зачем вы меня вызвали.
— Ну, — улыбнулся Комаров, — во-первых, я вас не вызвал, а пригласил… Так зачем же, по-вашему?
— Будете… уговаривать, или требовать, — поправилась она и добавила: — Я знаю, вас ведь отец просил. Он не любит Володю.
— Не такой уж я податливый на уговоры человек, — по-прежнему с улыбкой ответил Комаров, — хотя просьба отца обычно дело серьезное… Вот что, Валя, — продолжал он, и улыбка исчезла с его лица, — давайте договоримся с самого начала: уговаривать я не собираюсь, а требовать… требовать не имею права. По крайней мере, в данном случае. Хочу просто поговорить. Если вы знаете о чем — что ж, тем лучше.
Валя молчала.
— Так вот, — продолжал Комаров, — Ваш отец очень обеспокоен. Ему кажется, что вы сделали неправильный выбор…
— Скажите, товарищ Комаров, — сузив глаза, спросила Валя, — это в порядке вещей — если девушка делает неправильный выбор, то ее вызывают… то есть приглашают к секретарю обкома партии?
— Разумеется, нет, — несколько смущенно ответил Комаров. — Не скрою, в данном случае у меня есть… причина.
— Какая? — все тем же наступательным тоном спросила Валя.
— Мы вернемся к ней позже. А пока давайте поговорим. Просто поговорим, если не возражаете. Идет? Итак, вы любите Володю Харламова… Вы активно выступили в его защиту. Верно? Вы — комсомолка?
— Да.
— Вот и давайте поговорим, как… коммунисты. Наш разговор может быть очень коротким. Скажите, почему вы решили защищать Харламова? Вы можете мне ответить, что это вопрос личный. И разговор будет закончен. Вторгаться в область чувств я, естественно, не имею права. Итак?..
— Нет, не только… личный…
Он приподнял брови.
— Конечно, я люблю Володю, — без тени смущения сказала она. — Если бы вы задали мне свой вопрос… раньше, я бы ответила вам: «Да, это касается только нас с Володей».
— А теперь?
— Теперь… — Она покачала головой. — Нет, теперь мне кажется, что не только. Вы знаете… я, наверное, сама пришла бы к вам. Если бы меня допустили…
— Вот как?
— Мне кажется, — задумчиво произнесла Валя, — это теперь уже не мой личный вопрос… Нет, сейчас все стало иначе… Я много думала об этом…
— Интересно, что же вы думали?
— Борис Васильевич, вы, наверное, знаете о Володе только со слов папы? Но он не прав. Все началось там, в зале суда. Я слушала ответы Володи и понимала: что-то с ним произошло. Я знала, он всегда был резким и… неуравновешенным, что ли… Но он никогда, — поверьте мне, — никогда не говорил неправду! Несправедливость, нечестность всегда возмущали его. И мне захотелось узнать, понять, что с ним случилось. Когда я начала это выяснять, мне показалось: все дело для меня только в Володе и, кроме него, меня ничто не интересует…
— А потом?
— Потом многое переменилось… Борис Васильевич, вот вы спросили — комсомолка ли я? Да, я еще в школе вступила. Только тогда я как-то не думала ни о чем. Ребята вступали, и я тоже… А теперь все стало куда сложнее. Непонятно я говорю?
— Нет, нет, продолжайте.
— Я вдруг почувствовала, что должна, обязана бороться за Володю. Пыталась объяснить все это отцу… Только он… не верит. А потом встретилась с одним человеком, он уже старый, в партии — много лет… Он мне сказал, за правду надо бороться… И я начала понимать, что это те слова, которые мне нужны. И сделалось легче. И кто бы сейчас ни сказал, даже вы, что надо все бросить, я уже не смогу иначе. Теперь — уже не могу…
— Почему именно «теперь»?
— Потому что встретила много хороших людей. Поняла, как дорога им правда, справедливость, честность. Знаете, я шла к вам и думала: неужели он, секретарь обкома, будет уговаривать меня отступиться? Теперь, когда я уже почти добилась справедливости?
— А если бы стал? — хитро спросил Комаров.
— Тогда… тогда я показала бы вам одно письмо. Оно у меня с собой. И вам стало бы стыдно.
— Какое письмо?
— Читайте. — Валя вынула из сумочки письмо Фомина.
Комаров читал долго. Потом сложил листки, вложил их в конверт.
— Вот вы сказали, что все люди, которых вы встретили, — за правду. Значит, каждый на вашем месте поступил бы так же, как вы?
— Так же? — переспросила Валя. — Не знаю. — Она раздумчиво покачала головой. — Борис Васильевич, я сказала, что если бы вы меня не позвали, я бы сама к вам пришла. А вы даже и не спросили: зачем? Наверное, думаете, — из-за Володи? А ведь я не только за этим… Хочу у вас спросить: что с некоторыми нашими ребятами происходит? Я теперь многое замечать стала. Одному на все наплевать, лишь бы его в покое оставили. Только о себе печется… Другой убежден, что все на свете — и политика, и общественная жизнь — не имеет цены. Важны лишь практические знания, техника… Я хочу, чтобы вы ответили мне на вопрос: почему в книгах о довоенных и военных годах так много писалось о целеустремленных, настоящих людях? Но, может быть, в жизни все было не так? Может быть, авторы этих книг лишь выдавали желаемое за действительное? Но тогда откуда же взялись тимуровцы, и Марина Раскова, и те комсомольцы, которые погибли, поднимаясь в стратосферу, и Кошевой, и Зоя, и Матросов?..
— Да, — сказал после небольшой паузы Комаров, — видите, как все интересно обернулось! Я думал, что буду задавать вопросы, а получилось наоборот. Что ж, сам напросился… Только не так это легко — отвечать. Ведь в то время, о котором вы говорите, я сам молодым был. Боюсь, что окажусь пристрастным, приятно свою молодость добром поминать… А хорошее было, — вы правы. И вера была, и страсть, и мужество. А теперь, по-вашему, нет?
— Разве я говорю, что нет?!
— Погодите, Валя, — остановил он ее взмахом руки, — вот что мне пришло сейчас в голову. Допустим, проживу я еще лет двадцать. Совсем стану старым. И вдруг придет ко мне девушка. Одна из тех, кому сейчас всего два или три года от роду. Или та, что еще не родилась вовсе. И расскажет мне о каком-то своем горе. А я буду слушать ее и думать — вот двадцать лет назад было время! Знал я тогда одну девушку по имени Валя. Ничто ей не было страшно. Ради любви своей, ради веры в справедливость на все была готова.
— Что вы этим хотите сказать?
— А то, Валя, что в любом времени есть и хорошее и плохое. А того хорошего, что есть в наши дни, не было еще никогда! Вот вы начали борьбу за Володю. Ну и что же? Разве люди отвернулись от вас? Разве вы сами не убедились, что слова «честность», «справедливость» притягивали людей, как магнит?
— Но ведь не всех, не всех! — воскликнула Валя.
— Правда, которая притягивает всех без исключения, — это розовенькая, безобидная, ни к чему не обязывающая правда, — поверьте мне, Валя! Настоящая — она большая, иногда суровая, колючая, ее как икону на стену не повесишь! Одни без нее жить не могут, другим она — как еж за пазухой!.. Послушайте, Валя. Я не пророк, но позволю себе одно предсказание. Можно?
Валя неопределенно пожала плечами.
— Настанет день, — продолжал Комаров, — когда испытания, выпавшие вам с Володей, останутся позади. Может быть, вы думаете, что тогда обретете полное спокойствие? Будете безмятежно вспоминать все, что произошло, как вспоминают о буре в тихий, безоблачный день? Нет, Валя! Вам и Володе покой не уготован. Это и есть мое предсказание.
— Вы хотите сказать, не те характеры? — с усмешкой спросила Валя.
— Я хочу сказать — не то время. Борьба за нашу, советскую правду не вчера началась и не завтра кончится.
