Берды Кербабаев - Капля воды - крупица золота
— Яшули, хотите ехать — садитесь!
Артык, тронутый участием посторонних людей, благодарно улыбался и качал головой.
Нужный ему дом находился неподалеку от вокзала, и Артыку хотелось пройти по городу пешком.
Степенно шествуя по тротуару, он с изумлением смотрел по сторонам — словно впервые попал в этот город.
Ашхабад восставал из руин — такой знакомый и вместе с тем обновленный, не похожий на себя… На улицах стало больше двухэтажных и трехэтажных домов. То и дело Артык проходил мимо новостроек. По пустырям ползали скреперы, бульдозеры, подъемные краны тянули вверх свои длинные шеи — подобно жирафам. Город предстал перед Артыком не в прежней спокойной красоте, а в буйном росте.
А вот деревья почти не пострадали от землетрясения. В городе давно не было дождей, осень уже приближалась, запыленная листва деревьев начала желтеть, но была пышной и давала густую широкую тень,
У одной новостройки Артык задержался, на его лицо легла печаль. Сейчас здесь возводили двухэтажное здание, а когда-то на этом месте стоял приземистый домик, где жил приятель Артыка со своей семьей из пяти человек. Во время землетрясения дом обрушился и погреб под собой всю семью…
Артык тяжело вздохнул, и в сердце у него закололо. Он скорбно поклонился этому месту, как могиле, где покоились его близкие…
Когда он, пройдя по проспекту Свободы, свернул направо, в переулок, на него чуть не налетел сутулый мужчина в больших очках. Он пронесся мимо, но тут же вернулся и забежал вперед, загородив путь Артыку. Глаза его за толстыми стеклами очков были какие-то растерянные и ошалелые.
— Простите, я, кажется, знаю вас, а?
— Ну, это ты у себя должен спросить, — рассмеялся Артык. — Я лично вижу тебя впервые.
— Ну да, ну да, ну, конечно…
Казалось, этот человек куда-то торопится, и не он остановил Артыка, а Артык его.
— Простите, вы не Артык Бабалы?
Артыку, перед которым маячила сутулая фигура, ничего не оставалось, как подтвердить это предположение.
— Я задерживаю вас, простите. Но такая неожиданная встреча! С самим Артыком Бабалы! Я сразу, вас узнал.
— Прости… — тьфу, черт! — …ты сам-то кто будешь? Что-то я не имею чести тебя знать.
— Мы незнакомы, я узнал вас по снимкам. А я из газеты, корреспондент. Простите, увидел вас — решил воспользоваться случаем. Можно задать вам несколько вопросов?
— Валяй. Только «несколько», а то я спешу.
— Простите… — Очкастый вынул из кармана пиджака блокнот и карандаш. — Вы ведь не в Ашхабаде живете?
— Нет, я приехал из своего аула. Вот как раз с вокзала иду.
— Простите — а куда?
— Вряд ли это интересно газете.
— Ну да, ну да… Конечно… Артык-ага, вспомните какой-нибудь эпизод из времен гражданской войны. Уж простите, что я вам надоедаю. В газете такой эпизод засверкает, как луна в четырнадцатую ночь!
Артык задумался, но не над тем, что рассказать назойливому «простите», а как от него избавиться.
— Слушай, братец, зачем тебе гражданская война? Ведь вы, газетчики, гоняетесь за свежими новостями, а война давно кончилась…
— Простите, но герои ее — живы. И память о ней жива. Ваше имя украсило бы газетную полосу.
— Да как же я что-нибудь вспомню вот так, на ходу?
— А мы вот как сделаем, Артык-ага: я сейчас поймаю машину, мы поедем в редакцию, там я запишу ваш рассказ, а наш фотограф сделает снимок.
— Ох, торопыга!
Очкастый поднял карандаш, упавший в пыль, обдул его, рассеянно уставился на Артыка.
— Простите, что вы сказали?
— Вот что, братец, — Артык начал уже сердиться, но в то же время ему не хотелось обижать настырного газетчика. — Я тебе дам адрес друга, к которому иду, ты загляни туда попозже, тогда обо всем и потолкуем.
Очкастый торопливо записал адрес; вид у него, однако, был разочарованный, как у охотника, упустившего птицу, которая уже залетела в силки.
Сунув газетчику руку, Артык продолжил свой путь, несколько прибавив шагу — словно спасаясь от погони. Он шел, покачивая головой, Посмеиваясь в усы. Чудной этот «простите», ну как муха: суетится, жужжит над ухом… Или все газетчики такие?.. Ха, а ведь он, диктуя очкастому адрес и желая поскорей его спровадить, второпях напутал что-то. Как тот теперь его найдет?
Очутившись возле аккуратного, полного зелени дворика, в глубине которого прятался одноэтажный домик, Артык глянул в листок с адресом и толкнул калитку.
К домику вела дорожка, старательно выложенная кирпичом. Артык не спеша брел по ней, с любопытством осматриваясь. Все здесь напоминало ему собственные двор и сад, только фруктовые деревья: урюк, слива, яблони — были не отборных, а обычных пород. И листва на них чуть привядшая, пожухлая — видимо, и из-за пыли, налетавшей с улицы, и из-за нехватки воды. А вот виноград ему понравился, хотя в основном тут царил сорт «тербаш», — Артык же выращивал у себя в саду и «ак-шерек», и «тайпы», и «хусайни».
Хозяева, муж и жена, заметили из окон, что кто-то к ним пришел. Они вышли из дома и, узнав Артыка, бросились ему навстречу.
Это были старые его друзья: Моммы Мерген и Айджемал, родители Аджап.
Артык поздоровался с ними, как с близкой родней. Моммы Мерген долго тряс ему руку, все приговаривая в радостном возбуждении:
— Ну, удивил, ну, осчастливил!.. Вот уж гость так гость!.. Не гость — ангел, спустившийся к нам с небес!
Артык, которому Моммы и слова не давал вставить, с улыбкой разглядывал давнего друга. Тот мало изменился за то время, пока они не виделись. Все то же доброе выражение лица, и былой блеск не угас в черных, глубоко посаженных глазах, и высокая худощавая фигура сохранила свою статность. Морщин, правда, прибавилось, и короткие усы стали белее, но это не старило Моммы Мергена.
И у Айджемал, полной, белолицей, вид по-прежнему моложавый, несмотря на седину в волосах.
Воспользовавшись паузой в речи мужа, состоявшей из одних восклицаний, она накинулась на Артыка со своими расспросами:
— Как Айна поживает, как ее здоровье?
— О, она до сих пор и считает, и чувствует себя молодой,
— Почему ты ее с собой не взял?
— Исключительно из-за своих феодально-байских пережитков. Вай, как можно — ходить по улицам рядом с женщиной!..
Айджемал лукаво погрозила ему пальцем:
— Ох, притеснитель!.. Моммы у меня такой же. Все не выпускает из рук камчи, которую взял, когда я женой вошла в его дом.
Моммы вздохнул:
— Если бы так!.. К сожалению, революция отняла у нас камчу. И теперь нечем преподать добрый урок иным женщинам…
— Вай! — Айджемал всплеснула руками. — Когда же вы избавитесь от своих феодальных взглядов?
Артык стукнул себя кулаком в грудь:
— Когда наконец получим из рук женщин свободу и равноправие!
— Вах-вах, бедняжки!.. Как не пожалеть вас, несчастных, забитых, изнывающих под женским гнетом!..
Так, шутя, прошли они в дом, и в одной из комнат, просторной, устеленной коврами, гость и хозяин уселись за сачак, подложив под локти подушки. Айджемал принесла им горячий зеленый чай.
— Все-таки я удивляюсь, — сказал Моммы Мерген, — как попал к нам яркий луч, осветивший наш дом? Какой пророк указал тебе, дорогой Артык, на наши двери?
Артык приложил ладонь к сердцу:
— Вот этот пророк! Он прямиком привел меня в твой дом. Правда, с некоторой задержкой…
И он, смеясь, рассказал Моммы о своей встрече с очкастым «простите».
— Слава богу, я, кажется, ошибся, давая ему твой адрес. Не то бы он уже пожаловал сюда, и нам не удалось бы посидеть спокойно…
— Ты возблагодари аллаха за то, что он помог тебе вырваться из рук этого захватчика!
— Поверь, Моммы, нелегко это было…
Артык, проделавший неблизкий путь, с особым наслаждением прихлебывал умело заваренный, хорошо настоявшийся чай.
Он и Моммы ничего пока не говорили о Бабалы и Аджап. Но чувствовали себя родственниками, и это придавало их беседе, их шуткам еще большую теплоту.
Знакомы же они были давно, еще с тридцатого года. Моммы Мерген учительствовал тогда в местности, носящей имя Кырк-куи[9].
Вокруг простиралась дикая пустыня, где бесчинствовали басмаческие банды, и чтобы работать в этой обстановке учителем, требовалась немалая отвага. Враги советской власти распускали злостные слухи, будто учителя навязывают ребятам русские обычаи, развращают их, растят из них безбожников, «гяуров». Науськиваемые муллами и баями басмачи поджигали школы, зверски расправлялись с учителями.
Дошла очередь и до Моммы Мергена. Как-то вечером, когда он возвращался из школы домой, позади послышался топот копыт. Это басмачи налетели на аул. В первую очередь они спалили школу и бросились искать учителя. Не имея возможности ни спастись бегством, ни оказать сопротивление бандитам, Моммы забрался под старое верблюжье седло, валявшееся в поле.
