Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева
— Зачем ты, Нина, скряжничаешь? На столе у нас не всегда есть сливочное масло… в супе не видать мяса. Мне кажется, моего оклада хватает, чтобы питаться по-человечески.
Маленькие пухлые губы жены обиженно дрогнули:
— На еду-то хватит… Да одеваться по-человечески невозможно. — И она тут же, боясь рассердить мужа, добавила: — Ведь ты всегда хотел, чтобы я хорошо одевалась, правда?
— Правда.
— Я была поражена, когда на днях встретила Мохову в котиковой дохе…
Максим Андреевич усмехнулся:
— И решила, что у тебя будет каракулевая? Пожалуйста, покупай, как только я получу премиальные. Это, очевидно, будет осенью, как раз к следующему сезону.
На гладком лбу Нины Семеновны наметились морщинки.
— Но это же будет через полгода. К тому времени я что-нибудь бы скопила, а на твои премиальные можно купить другую ценную вещь.
Максим Андреевич ответил раздраженно:
— Ну, делай, как хочешь. Только не корми нас чем попало!
— Пожалуйста… А кормить я вас буду вкусно… Уж поверь своей хозяюшке.
Нина Семеновна бойко повернулась перед мужем. Максим Андреевич невольно отметил, что такая шаловливость не шла ей.
Этот разговор был с неделю назад, и они оба успели забыть о нем.
— Мария-то Андреевна, видать, в ночную смену работает? — спросил Говорова Шатров, когда сели за стол.
— Да нет… Но она всегда задерживается — дела! — Максим Андреевич тепло улыбнулся. — Послушать ее, так весь мир только на родильных домах и держится.
— А ведь, пожалуй, и так, — сказал повеселевший Шатров, — заведенье-то важное. А ведь чудно́ получается, — покачал головой Шатров.
— Что чудно́? — спросил Говоров.
— Да я о твоей сестре, Максим Андреевич, — тряхнул седыми кудрями Шатров. — Поди, сотни, десятки сотен на своем веку держала новорожденных Андреевна, а собственного-то не было…
— Убежденная старая дева! Так и говорит о себе.
— А зря! Ну что она для вас — сбоку-припеку, вы уж не обижайтесь, Нина Семеновна, в молодости-то и я на таких же птичьих правах жил у старшего брата… Знаю. — И, заметив, что этот разговор не очень приятен хозяйке, Шатров быстро перестроился. — Налейте-ка, Нина Семеновна, еще чашечку. Только погуще. Привык дома к крепкому чаю. Слушайте, Максим Андреевич, — повернулся Шатров в сторону Говорова, который машинально помешивал в стакане ложечкой. — До каких пор у нас в таких вагонах торф будут возить? Нагрузят с верхом, а он по дороге сыплется. Вагоны надо на две-три доски наростить. А то не по-хозяйски, брат.
— Уже делается, Степан Петрович… Половина вагонов, как вы выразились, нарощены…
Нина Семеновна мягко улыбнулась.
— Наш Максим Андреевич не всегда мыслит по-хозяйственному… Вот рассудите нас. Я за то, чтобы в доме все было на учете… ничего даром не пропадало. Ведь мы живем не на ренту, на свои трудовые рубли…
— Это верно, — согласился Степан Петрович.
— Например, представьте, Степан Петрович, картофель… Некоторые хозяйки делают так — очищенный сырой картофель помоют, а воду выливают…
— А куда же ее, если не выливать? — поднял густые брови Шатров.
— Я вам скажу, куда… — хитровато прищурилась Нина Семеновна. — Воду нужно поставить, пусть стоит, а потом смотришь — на дне кастрюли пол-ложечки крахмала. На другой день еще пол-ложечки. И, пожалуйста, — на кисель уже хватит.
— Вот как? — удивился Шатров. — Андреич, а, каково?
— Ага… — ироническая улыбка мелькнула на четко очерченных губах Говорова. Он залпом выпил остывший чай.
Нина Семеновна продолжала:
— А вот этот торт вы не попробовали еще? — она отрезала кусок желто-серого рассыпчатого торта и придвинула на тарелке к Шатрову. — Кушайте, пожалуйста… Ну, как, вкусно?
— Ничего, приятно…
— И вид приятный, правда? А из чего, угадайте, я его приготовила? — Нина Семеновна поправила бант. — Ни за что не угадаете! Так и быть скажу: из крошек! Ведь некоторые так называемые хозяйки выбрасывают со стола крошки, а я — на тарелочку их! Подсохнут — в мешочек, а потом масло, сахар, смотришь, — торт…
При последних словах хозяйки Степан Петрович незаметно отодвинул от себя тарелку и попытался улыбнуться. Взглянув на багрового от возмущения Говорова, подумал: «Э, как мужика-то сконфузила!.. Умом-то она, видно, не шибко сильна».
А Максиму Андреевичу в первую минуту захотелось сбросить со стола торт, накричать на жену… Он еле сдерживался. Предложил Шатрову закурить, завел разговор об охоте. На жену, которая время от времени пыталась делать замечания, он даже не смотрел. Вскоре пришла Мария Андреевна. Она была в темно-зеленой кофточке, в белой батистовой косынке. От ее добрых карих глаз, от щек, подрумяненных морозом, в комнатке стало уютнее.
— Здравствуйте, Мария Андреевна, здравствуйте, — ответил на приветствие Шатров. — А я вот зашел к братцу вашему, да и засиделся. — Он отер высокий лоб тыльной стороной ладони, потом вынул платок и вытер им руки. Степан Петрович явно испытывал смущение.
— А у нас сегодня денек горячий был! — сказала Мария Андреевна, наливая себе чаю… — Да вы что это меня оставили одну чаевничать-то?.. Жена вашего слесаря с пятого участка родила троих… И все — хлопцы!
— Эх, Иван Савельевич, постарался! — покачал головой Шатров. — Надо, Андреич, ему в новом доме обязательно квартиру дать. Был один ребенок, а теперь сразу четыре. Ну, я пойду. А то мои близнецы забыли, поди, и уроки учить. — И, кинув взгляд на Марию Андреевну, добавил: — Ну, бывайте здоровы, в гости к нам!
Максим Андреевич пошел к себе в кабинет: хотел было заниматься, но почувствовал, что не сможет. Он сидел в кресле, курил и задумчиво смотрел на покрытое изморозью окно. Вошла Нина Семеновна. Осмотрелась вокруг и, не найдя на что сесть, сказала:
— У тебя же раньше всегда стоял второй стул…
— Стоял. — Он поднялся с кресла: — Садись, Нина.
Жена села. Максим Андреевич вышел в столовую за стулом. Сестра спросила:
— Зачем это Шатров приходил?
Максим Андреевич лукаво сощурился:
— Знаешь, Маша, а мне вдруг захотелось об этом у тебя спросить! Именно у тебя. — Он обнял сестру. — Не сердишься?
Мария Андреевна зарделась и стала совсем молодой.
— Сержусь… — Она ласково потрепала его каштановые волосы. — И когда исчезнут, наконец, эти мальчишечьи, вихры? Когда у тебя будет солидная прическа, Максим?
— Когда полысею… — улыбнулся Говоров. Но улыбка исчезла сразу, как только он возвратился в кабинет. Там он молча стал настраивать приемник.
Нина Семеновна ближе пододвинулась к мужу.
— Ты недоволен мною? — спросила она тоном обиженного ребенка. — На что ты сердишься?
— На крошки, черт бы тебя побрал! — Максим Андреевич оставил приемник: — Да, да! Ты состоишь вся из крошек, как твой торт! Ты стала мелочной! Обывательски пошлой! И все потому, что сидишь дома… занимаешься только тряпками и… крошками.
— Все ясно, мне все понятно, —
