Илья Гордон - Вначале их было двое (сборник)

— Веселая жизнь пошла, Аким Федорович! А клуб наш тесноват стал, — громко сказал Тихон, так, чтобы все слышали. — Попраздновать народу негде.

— Праздновать вы мастера, — отмахнулся Касатенко.

— Верно. И работать умеем. У соседей вон какой клуб.

— У нас свои дела. Соседи за нас план выполнять не станут, — усмехнулся Аким Федорович, желая вызвать одобрение у тех, кто слушал его.

— Культурный отдых не потеха и делу не помеха, — не унимался Тихон, от которого трудно было отвязаться.

— Пора начинать, — тоном хозяина произнес Касатенко и пошел в зал.

Оркестр направился к сцене. Впереди шествовал его дирижер — трубач, бывший полковой музыкант Иннокентий Петрович, широкоплечий, рыжебородый человек. В торжественных случаях он надевает темный пиджак и начищенные до зеркального блеска сапоги.

На пиджаке у него красовались медали «За боевые заслуги», «За трудовую доблесть» и «За оборону Ленинграда». За ним следовал невысокий круглолицый конюх Василь Шевчук, весельчак с казацкими усами, в пиджачной паре и вышитой рубашке, прозванный молодежью «Тарас Бульба»… Он играл на тромбоне.

Несколько смущенные, за ними прошли музыканты-подростки с трубами, валторнами. Замыкал шествие бобыль с рачьими глазами, счетовод сельпо Игнат Иванович с басом-геликоном. На постоянные советы, что ему пора жениться, Игнат односложно отвечал: «Успею».

Оркестр слаженно сыграл марш из «Веселых ребят», и тотчас занавес раздвинулся.

Клубный хор под руководством учителя Красновского запел:

Прошуми, бескрайняя,Песня урожайная!Расскажи о наших солнечных делах.

Механизатор Петр Хромченко — баритон — исполнил знаменитый «Рушничок». Третьим номером выступал почтальон. Тихон Афанасьевич церемонно раскланялся со зрителями, приладил балалайку и запел невысоким приятным тенорком:

Вся бригада похваляласьТрактористом Федором,А на деле оказалсяФедя — первым лодырем.

Частушка была встречена с шумным одобрением. Досталось от почтальона и другим нерадивым.

Наконец Красновский объявил: сейчас выступят участники фестиваля. На сцену вышло восемь певиц, девятая девушка — баянист. Все они были в ярких национальных костюмах, в туфлях на высоких каблуках. В середине группы стояла Зоя.

После хоровой песни вперед вышла Зоя. И хотя эту песню знали все, с малых лет не раз слышали ее по радио, все же когда Зоя запела: «Ой, нэ свиты мисяченьку…» — зал затих, завороженный чудесным голосом девушки.

Затем Зоя спела арию из «Запорожца за Дунаем», романс Данькевича и песенку Наталки Полтавки «Чого вода каламутна».

В заключение на сцене вновь появился почтальон Тихон Макеев с балалайкой:

— Граждане колхозники и уважаемые зрители! Вчера в нашей Дубовке произошел бабий бунт. Самый настоящий. А? Кто не верит, пущай выйдет сюда на сцену и всенародно скажет: не верю. Есть желающие? А между прочим, многие могут подтвердить, что такой бунт произошел. Кто знает — был бунт?

Из зала раздались голоса:

— Был. Сами видели. Еле уняли их.

Это кричали специально подготовленные Тихоном зрители. Многие в зале поверили и спрашивали друг у друга: что за бабий бунт?

— А чего, спросите, требовали бабы, извиняюсь, женщины довольно пожилого возраста? Хотим, говорят, участвовать в вашей самодеятельности. Петь хотим. «Валяйте, говорю им, только без крику и шума». Вот они и пришли. Выпускать их или нет?

Зал загремел — выпускай, Тихон Афанасьевич! Лишь немногие знали, что вышедшие на сцену женщины в старомодных кофтах, платочках и полушалках, в очках — молодые девчата. Остальные недоумевали — откуда такие взялись? Но тут со сцены понеслись озорные частушки. Даже Аким Федорович не удержался и громко смеялся. Всем досталось: и Касатенко, и Гиршу, и завмагом сельпо, и самому Тихону, главпочтальону, как его величали. Частушки сочинял Тихон Афанасьевич, обрабатывал их учитель Красновский.

Успех «бабьего хора» был грандиозным. Неописуемый восторг вызвала манерная кадриль, исполненная под оркестр теми же «бабами».

Домой после концерта возвращались втроем: Зоя, Борис и Павел. Соболевский увлекательно рассказывал о знаменитых певицах, подчеркивая, что дорога к славе лежит через самоотверженный многолетний труд.

Павел шел рядом с Зоей, но чувствовал, что она не станет удерживать его, если он сделает попытку уйти… Зоя даже не оглянулась, когда Павел стал отставать и затем свернул в переулок.

13

На областном фестивале зрителей и жюри поразил голос Зои Гурко. И не только голос, а и приятная внешность, уменье держаться на сцене. Член жюри, педагог и завуч музыкального училища Лариса Викентьевна пригласила Зою к себе домой. Показывала ей фотографии известных певиц и, как бы мимоходом, расспрашивала Зою о ее стремлениях, о мечтах, о семье…

— Я буду с вами откровенна… У вас редкой красоты голос. Но это еще не все. У вас есть артистические способности. Вы пели «Чого вода…», и я видела, слушала простую девушку, душевную, тоскующую… Об этом говорил мне не только голос, но и глаза и весь ваш облик. И, главное, вы не старались петь, чтобы вызвать одобрение тех, кто был в зале. Я слушала вас в трех местах, и каждый раз вы пели по-иному… И необыкновенно хорошо. Не сказать вам этого я не могу… Теперь о самом главном. Голос чувствительнейший инструмент, его легко погубить, потерять, он требует, чтобы ему была посвящена жизнь его обладателя. Жизнь! Замечательных голосов в народе предостаточно, как алмазов в недрах. Вот обнаружен, замечен обладатель красивого, сильного голоса, ему прочат успех, причем большой… И тут на пути, допустим, будущей певицы появляются ловушки. Одна становится на путь легкой славы через эстраду… Начинаются гастрольные поездки, концерты… И конец. Вскоре ее именуют певицей одной песни, одной арии. Иная певица в таком случае готова свалить вину на публику за гаснущий к ней интерес, на завистников, работников концертных организаций… Тщетно. С ее славой покончено. Она не работала, не думала о перспективе… Скажем прямо, певица эта больше занималась практическими делами, чем подлинным искусством… Вам, Зоя, если вы изберете путь в искусство, придется отказаться от многого… Если у вас есть лирическая привязанность, то ему, этому человеку, придется ждать вас. И не один год. Мы готовы принять вас в училище. Но впереди еще консерватория… Слава богу, в нашей стране молодому таланту не нужны меценаты и покровители. Но требуется воля, упорство, целеустремленность самого таланта. Так что решайте, Зоя. Сами. Без советчиков. Пусть даже ими будут любимые и близкие. Никого не слушайте. Только себя, свою мечту. Но решив, не отступайте. Слушайте только тех, кто вам будет говорить — работай, работай, работай.

Зоя почти слово в слово передала матери беседу с Ларисой Викентьевной.

— А я тебе что говорила?! Поезжай, дочка. Этого и твой отец хотел. Он сражался за нашу советскую власть, за свое государство и землю, чтобы ты могла свободно учиться. Так что забудь о Павле… Он тебе не пара, тебе с ним не по дороге.

14

Еще весной колхозу имени Ватутина представилась возможность приобрести в соседнем животноводческом совхозе телят и дойных коров в кредит. Тогда же начато было строительство новой фермы и двух силосных траншей. Наступил конец октября (к счастью, стояли сухие теплые дни), а ферма не готова, не настланы полы в помещениях, не уложены водопроводные трубы, не зацементированы траншеи.

Партийное бюро объявило воскресник. Такое же решение приняло и бюро комсомольской организации. Сбор участников назначили в семь утра.

Матрена Григорьевна, увидев, что Зоя собирается на воскресник, удивилась:

— Чего ты там не видела? Без тебя обойдутся. Ты же скоро уезжаешь.

— Но еще не уехала.

— Кто про тебя что скажет, раз ты покидаешь колхоз.

— Тем более я должна вести себя, как все.

— Тебе же в училище придется на пианино играть, чего же ты будешь свои руки портить.

— Ничего с ними не случится.

Зоя ушла.

Казалось бы, у Зои на душе сейчас должно быть светло, ясно… Перед ней открылась дорога, о которой нельзя не мечтать. Вместе с тем девушку не покидало какое-то тревожное смятение, неуверенность — хватит ли у нее сил, чтобы преодолеть все, о чем так откровенно сказала Лариса Викентьевна. Она не могла решить для себя, влечет ли ее столь далекая слава, сияющая в конце трудного пути — от студентки училища, консерватории до профессиональной певицы?

Не лучше ли остаться в Дубовке, где все так просто? Верно ли, что она не сможет прожить без сцены, без искусства? И как быть с Павлом?

Рядом с ним она чувствует себя так, словно они бредут ранним утром по лесу, им шепчет что-то нежное листва, для них поют птицы, светит солнце… Ведь счастье рядом, полное, безмятежное, — чего же искать, к чему стремиться?