Павел Гельбак - ...И вся жизнь
Когда же прочитал напечатанное, то появилось странное ощущение, будто это не я писал, а кто-то другой, более знающий и толковый изложил мысли, лишь огрызки которых валялись у меня в голове. Юра Новак прочитал и довольно хмыкнул:
— Тащи в секретариат. Статья не по нашему отделу.
Ответственный секретарь редакции поднял голову, положил очки на пачку гранок, разбросанных по столу.
— Уж больно быстро ты написал.
И, как часто случается с нашим начальником штаба, он полистал блокнот, прочитал приличествующую случаю цитатку. Я из чувства уважения к мудрости отцов попросил ее переписать. Это, безусловно, подкупило Викентия Александровича. И он посоветовал:
— Вдумайся, что говорит Гёте, он знал, что такое литературный труд.
А Гёте, оказывается, утверждал, что книге необходимы сроки, как ребенку. Все наскоро, в несколько недель, написанные книги возбуждают известное предубеждение против автора. Порядочная женщина не производит ребенка на свет до истечения девятого месяца.
13 февраля
А еще говорят, что тринадцатое — несчастливое число. Решительно заявляю: враки! В номере «Зари» за тринадцатое число напечатана моя статья из Морского. Статья заняла полный подвал. Соколов снабдил статью рубрикой: «Заметки журналиста».
В коридоре редакции меня встретил Виктор Светаев, покрутив возле моего носа свежим номером газеты, сказал:
— С тебя, старик, причитается, в какой ресторан пойдем?
Дома газета тоже произвела впечатление. Мать чмокнула в лоб. У отца вид, как будто ему объявили благодарность, но не преминул сделать замечание, что я напрасно прибегаю к категорическим оценкам и т. д…
На улице встретил свою классную. И она, оказывается, тоже читала мою статью.
А все-таки, черт возьми, хорошая у меня профессия!
Мальчишество безусловно, но я даже постоял у витрины с сегодняшним номером нашей газеты. Хотелось увидеть, как кто-нибудь подойдет и начнет читать мою статью. Увы! Подошли парень с девушкой, посмотрели объявления: что идет в кино? Еще какой-то пенсионер потоптался у витрины, устремив очки неизвестно в какой угол первой полосы. Дальше оставаться у витрины показалось просто неприлично.
А вот Женя, оказывается, газету не смотрела. И вообще ее газета, кажется, мало интересует.
15 февраля
Если так пойдет дальше, то я, очевидно, как и отец, стану фанатиком газеты. И это я пишу совсем не потому, что напечатана моя большая статья. Сегодня, например, напечатана статья Николая Яцовского об опыте партийной работы на одном заводе. Кажется, что об этом напишешь. Собрания, заседания, семинары. А он так написал, что все мы читали с завистью. Светаеву и то понравилось. Просто, без всяких выкрутасов сумел рассказать о существе партийной работы, которая, по его словам, является человековедением. Приведенные им примеры заинтересуют многих, пожалуй, опыт этой партийной организации станут перенимать. Маркевич говорит, что в редакцию уже звонили читатели, благодарили за статью.
Мораль: надо уметь наблюдать, изучать жизнь, писать. Прописные истины, которые тысячу раз слышал, а вот доходят до сознания они с трудом. Хорошо бы стать таким журналистом, как Николай Яцовский.
18 февраля
Едем в командировку в пожарном порядке. Меня посылают в качестве дополнения к Виктору Светаеву. В течение двух дней нам надо собрать материал для полосы о военно-патриотическом воспитании. Пойдет в номер, посвященный дню Советской Армии. Поезд уходит в шесть утра. Спать не хочется. Отец, как и всегда, рекомендует подготовиться к поездке, составить план, почитать материалы о военно-патриотическом воспитании. Принес ворох старых газет, какие-то брошюры. Кажется, у него подобраны материалы на все случаи жизни. Сейчас мне всего этого не хочется читать. Возьму с собой. Посмотрим в дороге вместе со Светаевым.
Не могу оторваться от «Триумфальной арки» Ремарка. Даже не пошел к Жене, попрощались по телефону. Выписал несколько его рассуждений о любви. Надо будет показать Жене. Что она думает на этот счет.
«Женщина от любви трезвеет, а мужчина теряет голову».
«Любовь, как болезнь, — она медленно и незаметно подтачивает человека, а замечаешь это лишь тогда, когда хочешь избавиться от нее, но силы изменяют тебе».
«Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил».
Почему я выписал эти цитаты? На этот вопрос, пожалуй, не смогу ответить. А почему я их хотел показать Жене? Нет, делать этого не следует, а то еще подумает неизвестно что!
Старые друзья
1Боли Павел Петрович не ощущал — просто было противное ощущение пустоты. Верхняя губа ввалилась, а язык все время нащупывал раздувшиеся десны, где только что, хотя и непрочно, но все-таки держались передние зубы. Знакомый зубной врач, с которым Ткаченко несколько раз встречался в различных компаниях, потрогал зубы прокуренным указательным пальцем, многозначительно хмыкнул:
— М-м-да, — что означало крайнее неодобрение. Действительно, давно следовало начать лечить, да все недосуг. Впрочем, еще несколько лет назад Павел Петрович любил похвастать своими зубами: все до одного целенькие, никаких коронок и пломб. Отец, умер, когда ему было пятьдесят восемь лет, и ни разу не обращался к зубному. Года два назад стали кровоточить десны — ерунда, не обратил внимания. Начали шататься передние зубы, появилась боль.
— Ну что, решаетесь?
— Вам виднее. Лишь бы скорее.
— Ага, значит, как в блатной песне: «…четыре здоровые зуба она отхватила подряд…»
И врач довольно легко, шутя и балагуря, один за другим вырвал четыре передних зуба. На прощание он пообещал сделать такой протез, что никто и не заметит вставных зубов.
«Никто не заметит!» — пытается улыбнуться одеревяневшими губами Павел Петрович. Старость не скроешь ни зубным протезом, ни париком, ни румянами, ни помадой…
— Старость, да как вам не стыдно, Павел Петрович, вам ли говорить о старости, — всплеснул руками зубной врач, — старым вы никогда не будете, это я вам говорю!
— Мне бы ваш оптимизм, доктор.
Домой Павел Петрович не торопился — там пусто — Анатолий уехал в командировку. Жена ведет репортаж из совхоза. Вот Тамару, кажется, старость обходит стороной. Годы словно бессильны изменить ее внешность и характер. Скоро пятьдесят, а у нее ни одного седого волоса, да и болезни пока не донимают. Как и десять лет назад, она легка на подъем. Вечером позвонили из Москвы, а утром уже была в совхозе.
Как часто бывает в Западном крае, неожиданно наступила оттепель. Вчера еще суровые морозы искрящейся сединой покрывали ветки деревьев, крыши домов, провода, а сегодня с утра подул теплый южный ветер, разогнал тучи, засветило солнце, на мостовых появились лужи. Наверное, и дороги развезло, подумал Ткаченко, хоть бы Тамарина машина не застряла в пути. Потом память перенесла его в молодость. Лет тридцать назад, если не больше, Ткаченко, тогда молодой корреспондент «Красного Знамени» по Восточной Сибири, получил задание из редакции дать отчет о праздновании годовщины Октября. Проще всего было написать из Иркутска, где тогда жил. Проще, но не интересно. Корреспонденты «Красного Знамени» есть во всех республиках и большинстве областей страны. Многие пришлют отчеты из больших городов: Ленинграда, Киева, Баку, Тбилиси, а для Иркутска и места не останется на газетной полосе. Значит, надо найти что-то такое, чего в других краях нет. Только тогда можно надеяться, что заметка займет крохотное место под газетным солнцем.
Случайно Павел узнал, что на станции Байкал существует традиция в дни революционных праздников собираться у братской могилы партизан — сподвижников Сергея Лазо. От Иркутска до станции Байкал расстояние, по сибирским масштабам, крохотное. Решил ехать. Тамара попросила возвратиться пораньше. Уговаривать Ткаченко, собственно говоря, было незачем. Он отлично помнил, что приглашены гости, что материал надо спешно передавать в редакцию. Правда, выручала разница во времени. Все-таки в Иркутске праздник начнется на шесть часов раньше, чем в Москве.
Утренним пассажирским поездом приехал на станцию Байкал. А там такая вьюга, что света белого не видно. Какая демонстрация, какой может быть митинг в такую чертову погоду! Но дежурный по вокзалу обнадежил:
— Не знаете вы сибиряков, митинг состоится в любую погоду. Ступайте этой дорогой, встретите людей…
Побрел корреспондент по завьюженной степи. И полкилометра не прошел, как потерял дорогу. Долго плутал, а вокруг только снег да снег. И ветер. Вначале мерз, а потом и мерзнуть перестал, совсем выбился из сил. Начал подумывать Павел, что в этой снежной кутерьме и конец придет, но, видно, срок ему еще не вышел, счастье не изменило. На него, почти занесенного снегом, натолкнулись возвращавшиеся с митинга железнодорожники. Довели его до станции, но тут новая преграда. Последний поезд на Иркутск прошел. Следующий пассажирский будет лишь на рассвете.
