Константин Волков - С тобой моя тревога
Ивану и тогда, когда Мокруха отдал кошелек, показалось, что денег было вроде больше. Он не заподозрил плохого. Не часто бывает, чтобы вор на отначке попытался утаить хоть копейку из украденного. Засыпься вор на таком подлейшем деле — и не жилец он больше на белом свете.
— Сто, значит! — еще раз переспросил он. — Ну, гад, держись!
— Что ты, Ваня? — испуганно воскликнула Лариса. — О чем ты?
— Ничего… ничего! Я сам с тобой расправлюсь!.. — шептал Иван кому-то, сжимая тяжелые кулаки.
Ларисе вдруг стало страшно и от этого шепота, и от выражения окаменевшего, жесткого лица Ивана. Он взял ее за плечи.
— Вот что! Послушай, что скажу… Деньги я у тебя украл. Последний раз в жизни украл, веришь? Ты верь мне, Лариса! Я тебе завтра деньги остальные доставлю. До работы! Ты только верь в меня!.. Мне даже директор, Сергей Петрович, доверие оказал.
Он раз и другой тихо, потом сильнее встряхнул Ларису за плечи:
— Ты слышишь? Верь мне!..
Лариса стояла с закрытыми глазами, рот чуть приоткрыт, на матовых щеках пролегли блестящие следы слез. Она плакала молча, и непонятно было, слышит ли, что торопливо говорит Иван, доходит ли до ее сознания смысл его слов. Лицо ее было совсем-совсем спокойным, и уж лучше бы она плакала громко и причитала, укоряла или обвиняла его.
Иван снял с сучка сумку, вынул из рук молодой женщины кошелек с деньгами и вложил в карман.
— Ты пойми меня… Все пойми! Прошу! Будь человеком !
Он осторожно поцеловал ее заплаканные щеки, подтолкнул к калитке:
— Иди! Я приду завтра…
Не дождавшись, когда шаги ее, едва слышные в этот раз, умолкнут в глубине двора, он постоял недолго и медленно пошел к автобусной остановке, прислушиваясь к тому необычайному, что происходило в его душе.
Соседи Дурнова тут же после ужина ушли во Дворец культуры. Там даже в будничные вечера интересно: на сцене идут репетиции, в спортивном зале тренируются гимнасты, акробаты.
До Нового года оставалось меньше двух недель.
Дурнов не пошел во Дворец. Он разбинтовал руку, зашибленную Цыганком. Опухоль пропала, но черные с кровоподтеками под ногтями пальцы слушались плохо. При попытке пошевелить ими мозжила каждая косточка, каждая жилка, а концы пальцев были как ватные — не ощущали ни холода, ни прикосновения.
— Где это вас так угораздило? — пособолезновала процедурная сестра в поликлинике.
— Железяка упала… Бюллетенчик мне бы…
— Получите…
А тут еще сапогом воды ледяной черпнул. Ладно, удержался, а то утоп бы. В горле еще першило. Во всех его бедах был виноват один Цыганок…
«Ну, подожди!.. Ты у меня свое получишь… Это же надо так кулачищем вдарить! Как лошадь копытом… Сам не слажу — уровцев на твой след пущу… они найдут хозяина аппаратика».
Он достал из-под матраца маленькую желтой меди горелку, зажав между коленей, покрутил винтики.
Все складывалось не совсем так, как хотелось ему, Мокрухе. Вначале он рассчитывал забраться в сберегательную кассу, что около входа на завод, но отказался от этой мысли: домик как на юру, на отшибе, незаметно к нему не подойдешь. Да и что сделает он сам, один, без верного помощника? А тут даже на стрему некого поставить.
Дурнов каждое воскресенье и субботу после работы уезжал в город, толкался среди публики в пивных, у касс кинотеатров, приглядывался, прислушивался, все надеялся встретить или по разговору узнать кого из своих. Но, видимо, редел темный круг блатных. Мелкие воришки, «домашние» — не в счет, этих на большое дело не возьмешь.
Он искал себе на всякий случай и объект полегче. Чтобы одному справиться. И нашел недавно, бродя случайно в районе новой застройки. В только что заселенном четырехэтажном доме рядом с магазином тканей поместили сберегательную кассу. Под кассу заняли угловую двухкомнатную секцию.
Все дома были одинаковые. Чтобы разобраться с расположением комнат сберкассы, Дурнов наведался в недостроенный дом, облазил его от подвала до чердака. Его заинтересовали трубы — толстые и тонкие, уходящие вверх, до самого чердака. Он проник в одну из угловых квартир, зашел в туалетную. Так и есть! За унитазом трубы проходят, отгорожены шкафчиком с дверкой… Дурнов поглядел вниз, прикинул, что сможет пролезть, упираясь спиной в стену, хоть с чердака — вниз, хоть из подвала — вверх.
«Лишь бы в заселенных домах не догадались решеток поставить каких между этажами. Тогда все в порядке. И один справлюсь», — обрадовался Мокруха.
В один из дней по дороге с товарной станции он приехал к заветному дому со сберкассой на углу и, оглядевшись, смело спустился через люк в подвал. Под ноги из темноты бросилась испуганная кошка. Значит, никого здесь больше нет.
Он прошел в конец подвала, придерживаясь рукой за трубы. Вот и место, где они уходят вверх. Дурнов чиркнул спичку, посветил. Над головой квадратное отверстие. Это! Поднялся на трубы и примерился: можно пробраться.
Дурнов выбрался из подвала, зашел в сберкассу, заполнил бланк на вклад. Пятерку не пожалел. Осмотрелся. В комнате, перегороженной стойкой, дверь направо, в коридорчик. А там туалетная и ванная. Не может быть, чтобы туалетом не пользовались.
Прошлый раз ему предложили съездить в командировку. Он отказался. А теперь при первом случае согласится. Пусть потом ждут его из командировки! В одну ночь вскроет «медвежонка» — и поехал. Только не в ту сторону…
В дверь постучали, Дурнов сунул горелку под матрац.
— Войдите!
Вошел Одинцов. Огляделся от двери. Недобрая улыбка скользила по губам.
— Один?
— Заходи, Цыганок! Один… Садись, проходи. Гостем будешь, ставь пол-литра — хозяином будешь!
— Одевайся! Разговор есть.
В тоне угадал Дурнов угрозу.
— Куда, Цыганок?.. Больной я. Руку ты мне разбил.
— Выйдем! — предложил Одинцов. — Права качать буду!
— За что, Ванюша, нежная душа? Садись, поговорим… Нет моей вины перед тобой… Я чайку принесу…
— Не пойдешь! — Иван запер дверь на внутренний замок, сдвинул кнопку предохранителя. — Не пойдешь, значит? А я и здесь могу!
Иван выдвинул из-под стола стул, сел — нога на ногу, закурил. Дурнов натянул сапоги на голые ноги.
— Говори, чего пришел?
— Сейчас докурю… — положил окурок в пепельницу. — Ты, Мокруха, больше меня повидал… Скажи, если вор обманул вора, — что за это полагается?
— Как решат… — осторожно ответил Дурнов. — Смотря, как обманул, на чем…
— Если воровали вместе, а один у другого до дележки отначил, что за это?
— Убить гада надо! — сказал Дурнов. — За это смерть!
Откуда Дурнов мог угадать, что Одинцову известно, сколько было в том кошельке. Дураком надо быть, чтобы спросить у обворованной. А больше кто может сказать?
— За это смерть полагается, Цыганок! Только не понимаю я, чего тебе от меня надо?
— Сейчас все поймешь… — Иван достал из стеганки пол-литра водки, сорвал зеленую головку. Придвинул пиалу, налил полную. — Пей!
— Да я не хочу.
— Пей! Досыта пей!.. Сколько денег было в кошелечке синеньком? — спросил Иван, когда тот выпил водку.
— Да разве я помню, Цыганок? — «Узнал! Откуда узнал? На пушку берет, факт!» — подумал Дурнов и положил руку на газету. Под ней нож. Хоть и одна левая, а пырнуть, если что, силы хватит.
— Помнишь, гад! Ты не можешь этого забыть. Сколько отначил? Ну?!
Иван положил кулаки на стол. Настороженным: взглядом шарил по лицу Мокрухи.
— Клади деньги на стол! Те, тридцать четыре рубля, и что в доле досталось…
— Нет у меня денег. Пропил…
Иван налил пиалу до краев.
— Пей.
— Я уже пьяный, Ванечка!
— Пей, говорю! Пьяному сдохнуть легче.
Рука у Мокрухи тряслась, когда он нес пиалу ко рту.. Водка лилась по небритому подбородку на грудь. Он поставил пиалу на стол.
— Не могу больше…
— Три сосны носишь, крохобор! Эти сосны с тебя вместе со шкурой сниму! Пей!.. Так нет, говоришь, денег? Сейчас посмотрим!
Иван прошел к кровати Дурнова, снял со спинки стула серый пиджак, пошарил по карманам. Из паспорта, из-под обложки, вынул пачку трешек и пятерок, заглянул в сберкнижку, усмехнулся:
— Счет открыл, а? Фраер!..
Одним глазом уловил Иван тот момент, когда рука Дурнова скользнула под газету и спряталась под столом.
— Иди сюда, — позвал он Дурнова. — На, сам отсчитай, что положено…
Дурнов поднялся, держа нож лезвием вдоль руки, так, чтобы не увидел Иван, приблизился.
— Держи! — Иван вытянул руку с деньгами.
Мокруха протянул за деньгами не левую, здоровую, а правую.
«Точно! Ножик припас на меня! Из-под газеты вытянул. Ну, я тебе сейчас устрою!» — решил Иван, и, когда синие пальцы приблизились к деньгам, он схватил и сдавил их. Дурнов охнул и упал на колени, нож выпал из левой руки.
Одинцов поднял нож, а Дурнов откачнулся, опрокинулся на спину. Иван попробовал пальцем лезвие: острое… Бросил ножик на стол.
