Георгий Халилецкий - Осенние дожди
— Если бы дали,— конечно.
По залу прокатился сочувственный смешок.
— Остановка за малым,— усмехнулся заместитель министра. И, отвернувшись от Солодова, негромко сказал в зал: — Непонятная все-таки логика у молодежи. Все бы вам переставлять, экспериментировать. Можно подумать, что это для вас чуть ли не самоцель. А государственный план обеспечивать должны, очевидно, мы, старики? А за план небось вот по этой самой,— он постукал себя по шее,— нам, а не вам.
— Не вижу антагонизма между планом и тем, о чем я говорил,— отрезал Солодов.
— Хорошо, продолжайте.— Заместитель министра снова потянулся за карандашом.
— А я уже все сказал.— Со сцены Солодов сходил при гробовом молчании и президиума, и зала.
В перерыве в «курилке» его окружили молодые инженеры. Он слушал их с отчужденно-вежливым лицом.
И вот теперь — эта, так и не состоявшаяся, наша встреча здесь. О том, что это тот самый Солодов, мне рассказал Руденко еще в первые дни, когда я лежал в бараке с прикрученной к кровати ногою.
— Вилен из Москвы звонил,— сообщил он как-то.— Узнал, что ты здесь, велел позаботиться, чтобы тебе создали все нужные условия.
По рассказам Руденко и Лукина, Солодов и в новом своем качестве — командира огромной стройки — остался тем же. Он любил фразы короткие и точные. Риторика приводила его в бешенство. На планерках бесцеремонно обрывал всех, кто начинал жаловаться на трудности:
— Об этом потом. Когда закончим стройку. Пока, извините, недосуг.
Я как-то спросил Руденко напрямик: как он считает, что за человек начальник строительства? Он подумал и ответил убежденно:
— Работать с ним и счастье, и наказанье!..
Лукин же, рассказывая о нем, изображал все в лицах:
— Сижу, понимаешь, однажды у Руденко. Вваливается орава: «Помогай, товарищ секретарь. В постройкоме были у Виноградова... К начальнику строительства пошли».— «Да что, собственно, стряслось?»
Оказывается, спор шел о теплых спецовках: ватниках, ушанках и стеганых штанах. Без них, хоть только начало зимы, не очень-то поработаешь.
— «Тихо, я все понял.— Руденко поднял руку.— Сидите, сейчас разберемся.— Снял трубку:— Вилен Александрович, что будем делать со спецовкой?.. Да, у меня... Ну что ты, какие же это демагоги? И требование вполне законное.— Он послушал трубку, помрачнел.— Нет, это ты не понимаешь. Именно требование, а не просьба. А если они работать не станут.— Рассмеялся.— Не смеши, никакая это не забастовка... Ну-ну, это я-то поддерживаю отсталые настроения?»
Он слушал долго, а в заключение сказал:
— «Ну вот что. Тебе, конечно, виднее. Но предупреждаю: через неделю поставим на парткоме отчет твоего заместителя по снабжению. По моему впечатлению, он не из тех, кто в одиночку головой расплачивается».— И положил трубку:— «Идите. Думаю, будет порядок».
— Понимаешь, Кирьяныч,— продолжал Лукин.— Они ушли, а меня Руденко задержал, попросил закурить. Я говорю: «Так ты ж не куришь!» — Дай, не будь скрягой.— Закуривает, а у самого руки трясутся.— Деляга — этот Вилен,— говорит.— Талантлив, дьявол,— даже завидно. Иногда гляжу на него и думаю: «Мне бы половину твоих инженерных способностей!» А деляга... «Нет мне,— говорит,— никакого дела до этих твоих делегаций. У меня на шее комбинат, сто миллионов капитальных вложений. А ты со спецовками. Бросят работу, выгоню горлопанов к чертовой матери!»
— А что, думаешь? — говорю.— С его характером...
Еще помню случай. Зашла ко мне врач Галочка-Галина, вся в слезах.
— Что стряслось, дорогой доктор?
— Начальник строительства за дверь выставил. Как девчонку...
— Как так?
— Да надоело мне бороться с грязью в столовой. Предупредила — не помогает. Заведующая плачет: «А что я сделаю. Тут волков гонять. Щели в ладонь. Где уж чистоту соблюдать, люди в ватниках за столы садятся». Ну, я вижу, нет выхода — взяла да и закрыла столовую. Своей властью. Конечно, предупредила накануне, как полагается... Солодов вызвал: «Что это вы тут безобразничаете?» — «Да безобразничаете-то вы, а не я,— отвечаю.— На иной ферме теплее и чище».— «Снимите запрет!» — «Не сниму. Если у вас такая власть, снимите сами». Он как заорет: «Чтоб завтра вашего духу на стройке не было!..»
— Ого! А что вы?
— Да не такая я трусиха. «Тогда заказывайте, говорю, два билета. После такого случая и вы здесь не продержитесь». Он опешил: «Угрожаете?» — «Нет, говорю, просто предупреждаю ».
Я посочувствовал ей, решил, что завтра же утром зайду потолковать с Руденко — пусть вмешается. Но вмешательства не потребовалось. Солодов заехал в больницу поздно вечером. Походил по палатам, расспросил больных, как им тут, поинтересовался у Галины безразлично:
«Вещи еще не собрали?» — «Успею»,— сухо, коротко возразила она. «Столовой завтра с утра займутся, я дал команду...»
— Потом, понимаете, Алексей Кирьянович,— как-то удивленно, с неожиданной теплотой в голосе говорит Галина.— Сел около стола, подпер голову рукой. Молчал-молчал — и вдруг: «Замотался я, Галина Сергеевна. Не хватает одного на все, а помощничков мой предшественник подобрал ой-ой!» Поднялся и ушел, не простясь.
2Секретарша Солодова сдержанно кивнула мне, сказала, что начальник строительства еще не прилетел. Звонил утром: задерживается в городе.
— А кто у него там? — удивился я, кивнув на полуоткрытую дверь кабинета Солодова, из-за которой доносились возбужденные голоса.
— Товарищ Руденко. И проектировщики из Ленинграда.
В кабинете полно людей. Когда я вошел, Руденко прервал разговор, поздоровался, глазами показал на свободный стул у окна.
— Скоро освобожусь.
Говорят, о любом начальнике даже в его отсутствие можно составить мнение по обстановке его кабинета. О Солодове я этого не сказал бы: его кабинет был безлик. Узкие канцелярские шкафы вдоль стен, заваленные рулонами, справочниками, какими-то папками. В углу, на отдельном столике, макет будущего комбината: игрушечные коробочки-корпуса; кусочки сухого мха, должно быть изображающие собою окрестную тайгу, серебряная полоска фольги — обозначение реки.
Сейф. Столик с телефонными аппаратами. Все как в десятках таких же кабинетов; разве что крупная еловая ветка в вазочке на сейфе указывала на то, что хозяин этого кабинета не чуждается красот природы.
На столах, составленных буквой «Т», разложены чертежи: о них-то и шел разговор. Дослушав рассуждения пожилого, в чеховском пенсне, инженера, Руденко сказал, приложив ладонь к стеклу стола, как прикладывают печать:
— Добро. То, что вы сказали, интересно. Но если начальник строительства ваш проект все-таки отверг, у него для этого, видимо, были достаточно убедительные основания? Может, вам не торопиться с отъездом, дождаться Солодова?
— Это ничего не даст,— вспыхнул инженер в пенсне.— Товарищ Солодов — человек откровенно волюнтарных принципов, и говорить с ним...
Руденко нахмурился, перебил:
— Простите, пожалуйста. Но не в моих правилах критиковать отсутствующего.
— Но в принципе-то, в принципе: вы на чьей стороне?
— Терпеть не могу рассуждений «в принципе»,— поморщился Руденко.— Лучший способ отделаться от конкретного решения.— Он замолчал, потом бесстрастно закончил: — Еще раз вам говорю, что ваша аргументация кажется мне убедительной. Но поддержки парткома не могу вам обещать до тех пор, пока мы не выслушаем и Солодова.
Инженеры ушли, а Руденко опять-таки глазами показал мне: садись ближе к столу. Потянулся, открыл форточку — в нее клубами ворвался холодный воздух.
— Вот ведь как прочно сидит в нас ложная вежливость,— усмехнулся он.— Нет чтобы сказать прямо: не курите все разом, дышать печем,— сам же сигареты им подсовываю, Достоевский, кажется, говорил: русский интеллигент страдает от собственного безволия.
— Достоевский и наш Лукин,— рассмеялся я, Руденко сощурился, качнул головой:
— Ты Лукина не трогай. В нем мудрости на десятерых хватит. Он тебе не рассказывал, как однажды Солодова спас?
— Лукин — Солодова? Впервые слышу.
— Было такое. Еще до моего приезда. Мне сам Вилен говорил, Полез он на леса, поглядеть, как идет кладка. А сверху тавровая балка сорвалась, представляешь? Она бы его в лепешку расплющила, спасибо Лукин был рядом — сообразил, подставил какой-то шест. Балка соскользнула в сторону, только Лукина концом шеста задело. Вот он трет плечо, корчится от боли, а сам Вилена материт; «Мальчишка! Тебе великое дело доверили, а не лазить каменщиков контролировать. Без тебя, что ли, некому их проверить? Ухарь, «впереди, на лихом коне». И как загнет-загнет!
Я рассмеялся:
— Представляю! И Вилен — ничего?
— А что он может возразить? Вечером пришел в барак к Лукину с бутылкой коньяку. «Подсказывай, говорит, и дальше, когда увидишь, что я делаю что-нибудь не так».
