Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева
— Халун! Принеси ножи, топоры и точило.
— Ты что, дорогой, будешь на ночь глядя резать барана?
— Какого еще барана? Тебе говорят, принеси!
Халун отмахнулась. Я притащила хорошо знакомый тяжелый сверток в промасленной тряпке.
Омардада подсел поближе к очагу, снял папаху. Халун показала мне в сторону кровати — мол, ложись, упрямца теперь не скоро дождешься!
— Затупились, хоть верхом на них поезжай. — Омардада ножом отсек волос со своей бороды.
Халун даже засмеялась.
— Не завидую я, Омар, тому, кто вздумает прокатиться на твоих ножах верхом.
Но Омардада промолчал. Высунув кончик языка, он принялся за любимую работу. Знакомые «харт, харт, харт» убаюкивали меня, как колыбельная песня. Я крепко уснула.
И вот я иду по зеленой лужайке, держась за руку Омардады. Перед нами прыгает кудрявый ягненок. Подбежав к роднику, он пьет воду. Ручеек небольшой, прозрачный, на дне его громоздятся угловатые, темные камни. Между ними пробивают дорогу струйки воды…
— Видишь, Патимат, сколько на дно родника набросали камней, а вода набралась сил и поднялась над ними. Недаром я всегда говорю, дочка, надо учиться нам у природы…
И тут я проснулась от крика Халун.
— Аллах, что случилось? Неужели умерла?
— Идем скорей, Халун! Мы тоже не слышали, чтобы она когда-нибудь болела… — отвечал незнакомый голос.
Еще не понимая, что произошло, я вся сжалась. Вдруг что-нибудь с мамой?!
Омардада тоже не понимал, о ком идет речь. Он накинул на себя какую-то верхнюю одежду. Я побежала вместе с ними.
В доме Хуризадай были настежь распахнуты окна. Ярко горел свет. Поднимаясь по лестнице, я ждала криков и плача, но, к моему удивлению, все было тихо.
Халун разводила руками.
— Ой, что за смерть, никто даже не слыхал, что Сакинат когда-нибудь жаловалась на болезнь.
— Разве святые долго остаются с нами? Аллах сам забрал ее в рай, — ехидно улыбнулась одна из соседок.
Родственницы Хуризадай, собравшись в углу, шушукались. Они хлопали друг: друга по коленям, размахивали руками.
Хандулай, нагнувшись к Халун, шепнула:
— Прямо в луже крови, и сама и ребенок!
— Аставпируллах, аставпируллах, не может быть, не может быть! — удивлялась Халун.
В комнату, заложив руки за спину, вошла Хуризадай.
— Вот и этот позор мне пришлось испытать перед смертью. Я просила судью: «Арестуй меня, я убила этого подлеца». Слушать он не хотел. Теперь хоть поймут, за что я убила Жамала!
— До каких пор ей лежать в сарае, надо ее принести наверх, — сказала Хандулай.
— Кто не хочет, чтобы она оставалась в сарае, пусть забирает к себе домой! — вмешалась Унайзат, двоюродная тетка Хуризадай.
— Возьмем ее сюда, обмоем, оденем как подобает, — говорила Хуризадай, поглаживая вдруг отвисшие щеки. На нее страшно было смотреть. Глаза несчастной женщины запали и смотрели, как из ущелья. Мне даже казалось, что она ничего не видит.
Унайзат негодовала.
— Красивой смертью она ушла! Сняла шапку с головы твоего сына и надела на голову другому.
— Многие были бы не прочь носить чужие шапки — одно горе: они на головах долго не держатся, — заметила Хуризадай. — Нечего теперь злословить. Поздно. Неверный шаг — и человек, поскользнувшись, падает в пропасть! Что делать?
— Клянусь аллахом, только сегодня я узнала, что мозги у тебя, как у курицы! — Унайзат даже подскочила на стуле. — Когда она поднималась на гору, должна была соображать, что и вниз спускаться придется!
— Ну что ж, она об этом не думала! Учить ее поздно — она умерла! — Хуризадай разозлилась. — А я одно скажу: если тряхнешь рукой — палец не отвалится. Меня, только меня она без кинжала зарезала! Я рассчиталась с Жамалом, а ей приговор вынес сам аллах. Хуже, чем у моей невестки, смерти не бывает. Чужие должны знать одно — она разбилась, упав со скалы. Поняли вы это?
— Я тоже не верила, что смерть Жамала — дело рук Хуризадай, — сказала Халун. — Все время думала, что она выгораживает Парихан, жалеет детей Ахмеда! И теперь, если не сказать правды, не поверят судьи, что Хуризадай убила Жамала. Будут думать, как и раньше все мы, что Парихан убийца.
— Как ты, женщина, могла поднять нож на мужчину? — полюбопытствовала одна из соседок.
— Если дразнить кошку, она превращается в тигра. В тот вечер я сказала невестке, что иду к Парихан. А они думали, что я останусь у нее на ночь и постель моего сына будет свободной. Когда я неожиданно вернулась, Жамал растерялся, я тут же решила, что за одно дело дважды ответа не несут, и ударила его ножом. И несчастная Парихан, оказывается, в эту ночь тоже решила с ним рассчитаться, его кровью смыть паутину сплетен.
Халун схватилась за голову.
— Почему же ты на суде, Хуризадай, не рассказала всего подробно? Говорила так, что никто тебе не поверил!
— Не могла же я, Халун, при всех позорить свою семью!
— В конце концов все само собой выплывает наружу. А сколько горя всем пришлось испытать. Нам, Парихан, ее сиротам! — Халун с трудом перевела дух от волнения.
— Ну вот теперь все и уладилось, — хладнокровно говорила Хуризадай, поднимая занавеску над небольшой полкой. — Вот видите, это все я для себя приготовила на тот свет, — она достала узел. — Если аллах продлит мне дни, я еще себе куплю. — В узле оказался большой кусок белой материи и шелковый платок.
— Ты что, собираешься наряжать ее невестой? — съязвила соседка.
— Наряжу, почему же не нарядить? — ответила Хуризадай. — Она все-таки была женой моего сына. Если бы не война, так бы не получилось. Жамал ей в дедушки годился, он обманул ее. Она была доверчивая. Что же делать? Я еще напоминаю: кто расскажет Нурулагу, как умерла его жена, будет моим кровным врагом. Трижды сын мой ранен на войне, пусть не будет у него четвертой раны. Я сама напишу ему.
Я удивлялась спокойствию Хуризадай.
— Иди домой, Патимат, я скоро приду, — шепнула мне Халун.
По дороге я встретила Шумайсат с мешком за спиной. Сутулясь, она с трудом передвигала ноги. Из-под черного платка она бросила на меня злобный взгляд. И сразу отвернулась, будто увидела змею. Я вспомнила, как люди в день убийства Жамала с сожалением говорили о ней:
— Раньше времени состарилась Шумайсат, солнечного дня не видела при муже.
— Если в грязь упало золото, кто его там отыщет?
— При живом муже она была вдовой, а дети ее — сиротами при живом отце!
Прежде я не задумывалась над судьбой несчастной Шумайсат. А
