Борис Павлов - Айгирская легенда

— Уговаривать не буду, я сказал — все!

Ладно, можно объяснить парню — так и так, не вышло, потерпи. Простил бы тот, зная характер Колтунова. Простил-то бы простил, да в душе-то что у него будет твориться: слабак наш комсомольский вожак!

Володя думал: как быть? Собрал актив. Решили: твердо стоять на своем! Володя — к парторгу. Поддержите. Парторг подумал, поддержал: «Я — за!» Но сказал, что Колтунов все равно может решить по-своему.

— Давайте тогда срочно партбюро! — просил Володя.

— Попробую.

Колтунов на заседание партбюро не пришел — был занят: в горком партии вызвали. Даже не поинтересовался, почему срочно и какой вопрос. Вечером на партбюро проголосовали за предложение Володи Филимонова: в целях развития комсомольской инициативы и поднятия авторитета…

Утром Володя беседует с групкомсоргом одной из бригад. Перед ним отпечатанное на машинке решение партбюро.

Звонок. Из телефонной трубки грозно:

— Зайди!

Через полчаса…

— Срочно! — бросил трубку.

Володя «срочно» не пошел. Пусть остынет Иван Егорович! Иван Егорович не думал остывать. Сам пришел в штаб. Широко раскрыл дверь и с порога:

— Я тебе мальчик?

Стоит, ругается. Отчитывает. Накачку дает. Стружку снимает. Володя сидит, наклонив голову, слушает. Встать, не встать? Все же старший с ним разговаривает. Встал. Лицо начало краснеть от обиды.

— Изменил решение штаба? Где оно, давай!

Володя протянул листок. Колтунов вырвал его из рук, стал читать. Читал. И что-то с ним произошло. Как? Что это значит? Словно накололся. Не знаю, выходил ли когда-нибудь Иван Егорович из кабинета вышестоящего начальника красным. А тут вспыхнул, побагровел. Заполыхало его молодое и симпатичное лицо красным заревом! Седой хохолок показался белее обычного. Стоит — красный. Володя стоит — красный. Молчат.

— Вас приглашали вчера на партбюро… — тихо говорит Володя.

Колтунов положил листок и вышел в открытую дверь, гордо унося красное свое лицо. Высокий. Стройный. Легкая седина, всколыхнувшись, как на ветру, делала его чертовски красивым.

Думал я, сживет Иван Егорович Володю со свету. Не встречались, не разговаривали они с неделю. Друг другу не нужны были. Володя давно остыл. Иван Егорович постепенно, болезненно остывал. Ну, комсомол, обошел его, Колтунова, на повороте, как пацана, высек его комсомол по мягкому месту. Сила, почувствовав другую силу, проникается к этой силе уважением. И хочется уже не драться, а протянуть руку дружбы. Испытывал ли нечто подобное в те «тихие» дни Иван Егорович, или нет, трудно сказать. Во всяком случае, если и шевелилась у него где-то в подсознании такая парадоксальная мыслишка, так он ее, наверное, давил всеми силами: ну, погоди Володя Филимонов!

А Володя вскоре сам зашел к нему в кабинет. Как обычно, быстро. Как обычно, тихо, мягко сказал:

— Иван Егорович, вот тут штаб и комитет комсомола решили…

Колтунов что-то писал, делал вид, что слушает его, хотя ему безразлично, что там решил штаб и комитет комсомола… Но насторожился. Чего еще надумали?

— Вечер в клубе: посвящение в корчагинцы…

— Ну…

— Бригаду Селиванова посвящаем и просим вас принять участие как ветерана…

— Не могу, в горком вызывают!

— И еще, вот список на поощрение…

Володя протянул бумагу. Выходило, что на проведение вечера, на подарки Иван Егорович Колтунов должен выделить от поезда какую-то сумму денег и оформить приказом через бухгалтерию.

Самое время приспело отыграться. Нет, мол, денег и все! Пусть за счет месткома, на общественных началах, пусть. Долго изучал Иван Егорович сей документ. Читал фамилии комсомольцев. Кого из них знал, кого нет. Вот где бы придирочку — не зная человека, как поощрять!? Не в его это правилах!

Отыграйся, Иван Егорович, отыграйся, самое время приспело отыграться. И все будет законно. Никто не придерется, не обвинит.

Колтунов вдруг взял ручку и быстро подписал: выдать!

Володя не враг, нет в нем жестокости и зла. Напротив, мягок он сердцем. Расцеловал бы он Ивана Егоровича, как отца родного. Но ни сказать «большое спасибо», ни улыбнуться от души он тогда не смог. Вдруг подумает Иван Егорович: смеется комсомол, издевается. Психология момента. Володя тихо взял листок и тихо вышел из кабинета. И может, впервые удивились сослуживцы в конторе: необычная что-то стоит в кабинете Колтунова тишина.

Зал в клубе оформлен празднично. Стенды с фотографиями: горячие ритмы стройки. Плакаты по истории комсомола. Стенгазета чуть ли не во всю стену — «Корчагинец». На первом ряду — бригада Селиванова в полном составе, нарядно одетые парни и девушки: Гуляндам Шангареева, Роберт Янбердин, Ракия Исмагилова, Ильдар Гандалипов, Райля Ишмурзина, Рамиля Мансурова, Люда Васильева, Сагида Халилова, Гайшара Галиаста-нова, Разия Рахимова… Рядом с ними пионеры подшефной школы № 104. Пионервожатая, активистка штаба Нина Вавилова делает последние распоряжения. Володя Филимонов разговаривает с ветеранами стройки, участниками Великой Отечественной войны, которые приглашены на вечер.

Необычная назревала торжественность. На стройке рождалась бригада корчагинцев! Вашей, Иван Егорович, передовой бригаде оказывали такую честь. Честь всему поезду. И вам, следовательно.

Смотрел я на праздник рабочих людей и почему-то мне хотелось, чтобы увидел сейчас все это Иван Егорович, порадовался бы общей радости. Не утерпел, поймал Володю за рукав:

— Пригласи еще раз Колтунова, Володя!

— Объявление на дверях конторы висит?

— Висит.

— Кто хочет, придет. Володя был прав.

Объявление огромное, красочное. С задором даже написано оно. Ибо необычное дело свершалось. Придет или…

И вдруг мелькнула поверх голов седая, красивая прядка. Пришел! Сам Колтунов пришел! Он направился к президиуму, поздоровался. Улыбается. Разговаривает с парторгом, опять улыбается, весь открытый для людей, простой, обаятельный. Он разделяет общую торжественность и праздничность события. Он доволен.

Ты понимаешь, что происходит, дорогой Володя? Ты понимаешь, что одержал победу? Что победу вместе с тобой одержал сам над собой и Иван Егорович!?

Со стены, с плаката на людей, на их праздник, где они будут давать клятву верности труду, отцам и дедам, клятву коммунизму — смотрел, как живой, Павка Корчагин…

Я вспомнил о стихах, которые написал поэт Роберт Падь, побывавший на трассе. Стихи опубликованы в сборнике очерков «Через хребты уральские», в котором рассказывалось о строителях железной дороги Белорецк — Чишмы. О тех, кто посвящался тогда на большом празднике в настоящего человека.

Сборник я привез с собой. Раскрыл его.

«МЫ ТОЖЕ КОРЧАГИНЦЫ» —

любимые слова комсорга Володи Филимонова. Ему и посвящаются эти стихи.

Далекое утро.Суровая быль.Горячие кони сминают ковыль.И шлемы у хлопцев,Как пики, остры,И звезды на шлемахЦветут, как костры.

Копыта, копыта,Следы на земле… Боец молодойПокачнулся в седле. Он шашкой порубан,Он пулей прошит.Он руки раскинулИ тихо лежит…

Упал, паренек?Отдохни, паренек!Я поднял, я поднялТвой острый клинок.И твой одногодок,Твой бывший комбат,Сегодня мне выпишетПервый наряд.

Я буду на смену ходить,Как на бой.Я песню твоюПронесу над землей.А станет мне трудно,Как в жарком бою, —Позволь оперетьсяНа шашкуТвою!»

«Бездельником» назвали, ладно. Но ведь сплетни распустили, небылиц наплели, требуя проверок «в финансовой отчетности». Хоть бросай все и уходи. Собрал штаб. Сказал ребятам: заседание необычное. Вопрос… о Филимонове. О доверии и честности. Вот справки, отчеты, ведомости. Что покупалось. Кому дарилось. Куда расходовалось. Запротестовали, да ты, что, Володя, в своем уме? Все же на наших глазах делалось, сами всеми делами заправляли, значит, не тебе одному, а штабу комсомольскому вызов? Тогда понятно. Не понравилась кому-то критика и принципиальность? А он настойчиво — проверяйте! Ладно, проверили. Хорошо проверяйте, придирчиво, требовал он. Проверяли и придирчиво. И вот — сошлось, тютелька в тютельку. Все в порядке, товарищ Филимонов! Зря расстраивался и переживал. Так и запишем в протоколе!

А он все равно не находил себе места, ибо не мог понять, почему такое произошло, почему… Было это уже в Инзере.

Володя Филимонов имел еще две общественные обязанности. Депутат поселкового Совета и секретарь партийной организации СМП-308. На одни плечи многовато, конечно, взвалилось разнообразных дел, но Володя старался «тянуть», везде успеть. Даже в те «критические» моменты, когда душу разрывала обида на человеческую неблагодарность.