Евсей Баренбойм - Крушение
— Хорошо, что обнаружила. И за то спасибо, — пробормотал Даунинг, берясь за второе донесение.
Агент, сведения которого были всегда безупречны, сообщал, что прибывшие в Альтен-фиорд крупные немецкие корабли в течение всей ночи находились в немедленной готовности к выходу в море. Однако затем готовность была отменена и выход отставлен. Части корабельных офицеров был даже разрешен съезд на берег.
Даунинг был убежден, что причиной отмены выхода крупных кораблей противника на перехват конвоя, как это уже бывало не раз, послужил страх Гитлера перед риском потерять корабли и вследствие этого ослабить оборону Северной Норвегии.
По этим же соображениям оставался в Нарвике и линкор «Тирпиц». Дважды в сутки авиаразведка доносила в Лондон: «Мистер Пиквикк сажает цветы в своем саду», что означало: «„Тирпиц“ на месте».
Оперативное прикрытие конвоя PQ-18 под командованием заместителя командующего флотом метрополии вице-адмирала Фрезера в составе линкоров: «Энсон», «Дьюк ов Йорк», крейсера «Ямайка» и пяти эсминцев, по мнению Даунинга, можно было спокойно снимать и перенаправлять для решения других задач.
— Я думаю, бульдог обрадуется, когда вы сообщите ему, что немцы решили не выпускать свои тяжелые корабли, — сказал Даунинг своему шефу, начальнику центра капитану первого ранга Клейтону. — Теперь, после PQ-18, дядя Джо по крайней мере на время перестанет атаковать его требованиями новых конвоев. Хоть Россия заслужила эту помощь на двести процентов, каждое упоминание о следующем конвое вызывает у него приступ рвоты.
— Не язвите, Томас. Я могу понять вашу неприязнь к премьеру, особенно за его парламентские «фейерверки», но не сомневаюсь, что он, как и мы с вами, желает, чтобы Россия получила сейчас как можно больше оружия и военного снаряжения, — заметил Клейтон.
— Возможно, возможно, но с некоторых пор я в этом не совсем уверен, — буркнул в ответ Даунинг и снова уткнулся в бумаги.
Как и многие офицеры английского флота, Даунинг не принадлежал к числу поклонников Черчилля. Он считал, что у Черчилля необузданная жажда власти, что он законченный диктатор, что известный в английской политике принцип «humbug» прочно взят им на вооружение в отношениях с Россией.
— За всю нашу помощь Россия уже заплатила ценой, которую не измеришь ни в фунтах, ни в тоннах, — повторил Даунинг, снимая очки и тщательно протирая их носовым платком. Без очков его круглое бровастое лицо расплылось, подобрело. — Цена эта — миллионы убитых нацистских солдат. И с этим нельзя не считаться.
Он надел очки, снова низко склонился над столом, замолчал теперь, казалось, надолго.
— Не думаю, что скоро мы услышим о выходе девятнадцатого конвоя, — неожиданно сказал он. — Готов, шеф, заключить с вами пари.
Майор административной службы Даунинг оказался прав. Несмотря на наступление полярной ночи и требования советской стороны, до конца декабря в советские порты больше не вышел ни один конвой союзников.
Наступил момент, когда тревога в штабе флота достигла своего наивысшего предела. Радистам никак не удавалось наладить устойчивую связь. Она прерывалась каждые несколько минут. Головко нервничал, ходил по просторной комнате приемного радиоцентра, не переставая грыз тыквенные семечки. Несколько лет назад кто-то из госпитальных врачей внушил ему, что тыквенные семечки хорошо успокаивают нервную систему. С тех пор он всегда носил их в кармане.
Командующий понимал, что сейчас у входа в горло Белого моря идет жестокий бой и, видимо, осколки и взрывная волна рвут антенны кораблей и затрудняют связь. Как бы он хотел быть там, в гуще боя, чтобы собственными глазами увидеть все происходящее, предостеречь опытных, но еще молодых командиров от излишней горячности и ошибок! Умом он понимал, что место его здесь. На плечах его лежит ответственность за огромный театр. Только тут в спокойной обстановке он должен принимать решения по всем вопросам боевой деятельности флота. Но душа его, вопреки всем разумным соображениям, рвалась туда, в сумятицу боя, где решалась судьба конвоя.
— Товарищ командующий, — доложил начальник радиоцентра. — Радиограмма.
Он буквально вырвал ее из рук, быстро пробежал глазами. Колчин сообщал, что атаки авиации и лодок противника отбиты. Потерян один транспорт. Сбито девять самолетов противника.
С души свалился гигантский груз. Но надолго ли? Вряд ли противник оставит в покое такой лакомый кусок, как этот конвой. И все же времени у него для атак осталось немного. Головко взял листок бумаги, набросал текст ответной радиограммы Колчину: «Молодцы. Так держать! Ждем с конвоем в Архангельске».
На советских кораблях зачитали радиограмму командующего по трансляции.
Морские бои скоротечны, но кровопролитны. Всего два часа двадцать минут продолжался этот бой у Канина Носа. Но никто из его участников никогда о нем не забудет. Многие десятки самолетов противника, сменяя друг друга, волнами атаковали конвой. Лучшие асы рейхсмаршала Геринга, специально обученные и натренированные в школе морских летчиков в Неукурене под Кенигсбергом, сидели за штурвалами этих самолетов. Они знали свое дело и не были трусами. Почти полгода в разгар войны они жили рядом с фешенебельным курортом Раушен на берегу Балтийского моря. В Раушене любили отдыхать высшие сановники рейха, здесь была дача самого Геринга. Вечерами, после занятий, летчики пили и развлекались в многочисленных ресторанах, гуляли по широкому Променаду с местными девицами. Зимой, когда жизнь на курорте замирала, они по субботам отправлялись в Кенигсберг. Полчаса пути — и к их услугам офицерский клуб на Бетховенштрассе, многочисленные казино, где весело и беззаботно, почти как в мирные дни.
Непревзойденные кенигсбергские кулинары потрясали горожан удивительными произведениями своего искусства. Чего стоила одна голова рейхсмаршала Геринга, сделанная из почечного бараньего жира! А бюст фюрера из свиного сала! Летчики приезжали их смотреть специально.
Им великолепно жилось эти полгода в глубоком тылу — давали немалые деньги, изысканно кормили, девицы Кенигсберга и Раушена были особенно к ним благосклонны. Сейчас за это прекрасное время на курорте следовало платить по счету. И немецкие летчики платили.
«Ю-88» и «Хе-111» вываливались из-за облаков с разных сторон и, широко распластав почти двадцатипятиметровые крылья, словно стадо доисторических чудовищ, устремлялись вниз на корабли. Небо темнело от их огромных силуэтов, бросавших на палубы судов диковинные тени. Холодела кровь от страшного воя. И каждый раз мощный заградительный огонь транспортов и кораблей охранения преграждал самолетам дорогу. Одна бомба взорвалась недалеко от борта эскадренного миноносца «Громкий».
Корабль встряхнуло так, что в штурманской рубке вылетел со своего места укрепленный на карданных подвесах главный корабельный хронометр. Палубу осыпали осколки. Четыре человека были ранены. Но ни на минуту корабли не прекращали огонь. Захлебываясь лаем от ярости, тявкали сотни крупнокалиберных «эрликонов», рвались на пути самолетов, не давая выйти в точку сбрасывания торпед, дистанционные гранаты эсминцев, испуганно метались по небу огромные серебристые аэростаты. Самолеты были вынуждены отворачивать, отказавшись от атаки. Но передышки не было. И снова артиллеристам дивизионов Колчина и Симонова поступила команда:
— Открыть огонь!
Это наносили комбинированный удар по конвою торпедоносцы и подводные лодки. Один за другим попадали в воду пять самолетов, сбитых артиллеристами «Гремящего» и «Сокрушительного».
— Все равно в рай не попадете, собачьи души, — довольно говорил комдив-один Колчин, провожая их глазами. — Все равно в аду будете.
Очередная атака была отбита. Скрылись за горизонтом самолеты. Они улетели на свои аэродромы в Банаке и Бардуфоссе. Над продолжающим движение конвоем наступила странная непривычная тишина. Она тревожила, томила. От нее еще неспокойнее экипажам транспортов, командам кораблей охранения. В бою знаешь, где опасность, и делаешь свое дело. А сейчас было ясно, что противник затаился и выжидает удобного случая, чтобы нанести очередной удар. Где он? Откуда ждать его? Но прошло полчаса, а больше налетов не было. Неужели все? В это никто не мог поверить.
— Сдается мне, что противник выдохся, — сказал командир «Гремящего» комдиву.
— Не спеши с выводами, Антон Иосифович, — осторожно ответил Колчин. Ему и самому казалось, что враг исчерпал свои силы и отказался от дальнейших атак. Но он помнил английскую поговорку «Слишком хорошо, чтобы быть правдой» и сказал: — Готовность номер один отменять рано. Подождем.
Прошло еще два часа. Налетов авиации больше не было. Скрылся маячивший все время в хвосте конвоя предвестник бед ненавистный «Чарли». С гидролокационных постов доложили о потере контактов с подводными лодками противника. Они настойчиво крались за конвоем сотни миль. Вытянувшись в одну завесу, поддерживая непрерывную связь друг с другом, вражеские субмарины выжидали удачного момента для удара. Но по всем признакам так и не дождались, потеряли надежду и отстали.
