Владимир Детков - Свет мой светлый
Потом они долго сидели у костра, незаметно утопая в сумерках, И чем круче замешивались сумерки, тем теснее прижимались они друг к другу и ярче разводили огонь. Но костер был бессилен вернуть день. И все же они не стали его гасить. И, отплывая, все оглядывались. И когда свет костра, приглушенный темнотой и расстоянием до огонька свечи, вдруг совсем пропал, они знали, что он еще горит. Но этого сознания для Сереги оказалось мало, и он, ни слова не говоря, развернул лодку в крутом вираже и вновь повел ее к острову. И лишь услышав Олино «горит», и увидев зыбкое свечение островной тьмы, Серега так же молча, но уже по размашистой дуге, вернулся на прежний курс и больше не оглядывался и не сбавлял скорости, с холодком в душе отмечая, как приближается, разгораясь, огромное кострище полуночной станицы.
Вначале холодок этот осознавался как следствие предстоящей разлуки. Утром Оля уезжала домой в Ростов, да и его солдатские каникулы упирались в дорогу. В общем, это было так, хотя и не совсем. Ведь впереди у них еще целый день. Да какой день — сутки, а то и больше. Само собой разумеется, что он проводит Олю до Ростова, до порога дома ее… «Как можно не радоваться этому, не жить ожиданием нового дня?» — сам себя спрашивал Серега, но ощущение душевной смуты не проходило и влекло за собой странные неотвязчивые мысли, которые и потом будут являться ему не раз.
Серега смотрел на Олю, вернее, на ее силуэт, темневший все в тех же полутора метрах, что и утром — и ощущение неминуемой потери не покидало его. С каждой минутой это расстояние меж ними как бы увеличивалось, как утрачивались черты ее с заходом солнца… И теперь, сколько ни добавляй оборотов своему «Вихрю», не приблизиться к ней ни на сантиметр… как мог это делать он в любое мгновение там, на острове, в дне ушедшем…
Конечно, и сейчас он может дотянуться до нее рукой, обнять и посадить рядом с собой. Но не делает этого. И не потому, что не хочет. Элементарные правила безопасности при вождении лодки с мотором запрещают это… Условность? Да. И теперь подобных условностей будет все больше и больше. Условность, что она уйдет сейчас на целую ночь к Люське и до утра он не увидит ее, будто и не было ее никогда…
Он смотрел теперь на все с высоты своего прозрения — Оля самый близкий, самый дорогой, самый желанный человек для него… И там, на острове, все его чувства и ощущения были в ладу и согласии с действительностью. Что будет завтра? Послезавтра? Через месяц? Через год?
На рассвете он вновь метнется во вчерашний день. Каждая деталь острова вызовет в душе радостное восклицание — «было». И душа выплеснет признание — небу, солнцу и миру всему… И вместе с тем он поймет, что одному-то как раз и не следовало туда возвращаться…
На следующий день «Ракета» понесла их стремительно вниз по течению, и Серега невольно посетовал на бездумную торопливость подводных крыльев. В считанные минуты они достигли острова. С ветровой палубы хорошо был виден песчаный мыс. Оля узнала его и обернулась к Сереге с радостно-вопросительным взглядом. Он подтверждающее кивнул ей и обнял за плечи. «Смотри, костер наш! — Оля указала рукой на темное пятно кострища. — Ой, а это что?! — тут же воскликнула она, различив на песке шагающие метровые буквы, выложенные крупной речной галькой: «Я люблю тебя!!!» Серега ничего не ответил, лишь сильнее стиснул Олины плечи. А она неотрывно смотрела на песчаную страницу, пока ту не сменила зеленая, на которой уже без букв и восклицательных знаков их души читали и перечитывали такую простую и такую необыкновенную историю одного дня, кажущуюся невероятной, и только руки его и ее плечи удерживали, подтверждали реальность острова, его рассвета и заката, ливня, града и полного крутого солнца в прокаленном синевой небе. И сказанных слов. И прозвучавшего смеха. И молчания, молчания, молчания. И тишины. И глубины взглядов. И смешанных дыханий. И ласковых рук. И восторга тел.
Оля резко повернулась и, не обращая внимания настоящих рядом людей, уткнулась лицом в Серегину шею.
Пожалуй, это было одно из последних мгновении, когда он чувствовал себя всемогущим.
X
Удар был несильным, упругим. Нос лодки стал забирать куда-то вверх, и Сереге показалось, что сейчас его запрокинет назад, и он инстинктивно сжался и заглушил мотор. Подавшись еще вперед и вверх, как на горку, лодка замерла, слегка покачиваясь. Серега осторожно извлек из кармана куртки круглый фонарь и, осветив нос лодки, привстал. Но не успел он распрямить ног и как следует оглядеться: лодка, кренясь, стала сползать набок по упружистым осклизлым веткам павшего в воду дерева, в крону которого и угодил он впотьмах. Как завороженный следил он за сползающим носом лодки и едва не свалился за борт, когда лодка, освободившись, хлюпнула носом о воду и сильно закачалась на плаву. Серега, потеряв равновесие, упал на сиденье и вцепился обеими руками в борта. В воду же плюхнулся фонарь. Несколько мгновений перед глазами был только угасающий желтый кругляшок тонущего фонаря, а потом тьма сомкнулась и стала вовсе непроглядной. Лодку разворачивало. Затихал плеск потревоженных ветвей. Смыкалась тишина в жутковатое безмолвие…
Серега не шевелился, ощущая, как постепенно им овладевает оцепеняющее чувство одиночества, затерянности, подобное тому, которое пришлось испытать еще в школьном турпоходе, когда он среди ночи отправился купаться в море. Не то чтоб на спор, а просто себя проверить хотелось…
Отплыл чуть от берега и лег на спину. Справа — в полсотне метров берег, хоть и невидимый почти, но ощущение опоры, уверенности, жизни. Слева — подумать страшно: вода, вода… На сотни верст, аж до самой Турции, то есть практически до бесконечности — бездна и тьма… Любая неведомая тварь может тебя схватить — и поминай как звали. Да что там схватить — достаточно прикоснуться. Левый бок онемел, будто растворился: ли кожи, ни мышц, ни ребер не ощущаешь… Одно только обнаженное, беззащитное сердце испуганно гухает в бездну и, как во сне, опоры не находит и все больше проваливается куда-то. Руки и ноги стали невольно подгребать к берегу, который обозначился из темноты шорохом пляжной гальки, а затем и Борькиным хриплым кричащим шепотом: «Сере-ога!» Сердце радостно скакнуло на зов, однако Серега не откликнулся, выдерживая марку бесстрашного испытателя. Но Борька, видно, натолкнулся на его одежду и не думал уходить. Шепот повторился. Зная, что друг теперь не отстанет, и радуясь этому, Серега как можно недовольнее подал голос: «Чего тебе?» — «Ты что там делаешь?» — «Раков ловлю, не видишь?» — «Не вижу». — «Так они ж черные-е…» — «А-а», — протянул Борька, как всегда с запозданием поняв, что его разыгрывают…
Воспоминания о друге детства вывели из минутного оцепенения, и Сереге даже почудилось, что он слышит шорох его шагов на берегу и что вот-вот, в самую неожиданную минуту, Борька окликнет его и спросит как ни в чем не бывало: «Ты что тут делаешь?» А он, Серега, непременно съязвит ему в ответ что-нибудь навроде тех же раков, И он стал придумывать, что бы такое заковыристое сморозить Борьке на этот раз… Но вместо Борькиного: «Сере-о-га-а» — тьма выдавала натужное, приглушенное: «Ы-ы-ы-у-о-о-о!» — словно кто-то звал на помощь ила хотел испугать.
Ознобью хлестануло по спине, и Серега невольно схватился за рукоятку ножа, напряженно прислушиваясь. Он даже не успел понять, откуда исходило это утробное мычание. Не из воды ли? А может, зверь какой зевнул спросонья и завалился себе на другой бок? Но звук больше не повторился, и Серега, стараясь не шуметь, перевел дыхание и смахнул со лба холодную росу пота…
От испуга он как бы наново прозрел. Пояснее проступили берега, все так же вздыбленные темью леса на разную высоту, а меж ними едва различимым прогалом угадывалась река. Только теперь почему-то холмистый берег оказался по правую руку. И тут Серега наконец сообразил, что его лодка дрейфует углом кормы вперед, и вспомнил о моторе.
Мотор откликнулся сразу. Сначала сердитым, завывающим рычанием, а затем спокойным, неторопливым стрекотом отогнал он все подступившие было ночные страхи и подтолкнул, повлек лодку дальше по бегучей дороге реки. И Серега добром помянул Митю, его любовь к технике. Но вместо улыбчивого Мити память почему-то воскресила хитроватое, с левоглазьим прищуром лицо Харитона Семеновича, и оно не показалось ему неприятным. Напротив, он резонно подумал, что должен быть благодарен Харитону Семеновичу уже за то, что тот на Митю указал. Вот Борька, пожалуй, тут же навязался бы ремонтировать «захлебывающийся мотор», приняв все за чистую монету. И с Митей он бы нашел общий язык именно в сфере техники. Здесь его интересы и увлечения не знали границ. Он бы забросал Митю рацпредложениями по техническому перевооружению моторки. Какую-нибудь штативную мачту с парусом предложил, целлофановый купол от непогоды, звуковую и цветовую сигнализацию непременно. А о прожекторе завел бы разговор в первую очередь. Борька не то что безалабер Серега, не позволил бы пускаться в ночное плаванье по незнакомой реке без освещения. Что стоило одолжить у «стрижа» фару с аккумулятором, приспособить ее на носу лодки — и рассекай себе тьму и воды на самом полном…
