Андрей Островский - Напряжение
— А что, Шулейкин выходит на улицу?
— Выходит, выходит… Тут Елсуков тоже сгустил краски: контузия серьезная, но не такая уж безнадежная, — врачи довольно оптимистично смотрят на его выздоровление.
— Любопытно, — подумав, проговорил Дранишников. — Не исключено, что эта версия может дать результат. — И вдруг, безо всякого перехода, сказал: — Оставьте у меня дневник Лукинского и затребуйте, пожалуйста, из суда следственное дело Нащекина. Я хочу с ним познакомиться.
— Я уже пытался, Олег Сергеевич. — Бенедиктов кашлянул в кулак. — К сожалению, самого дела в Ленинграде нет, оно в архиве. Суд прислал лишь выписку из картотеки. Но полагаю, что смогу выяснить о Нащекине все интересующее нас, — следствие вел Калинов, которого я хорошо знаю.
Дранишников что-то пробурчал, недовольный таким вариантом, но из-за безвыходности положения вынужден был дать санкцию на разговор с Калиновым. Затем они перешли к обсуждению действий Гертруды Нефедовой.
8. В ГОСПИТАЛЕ
Бенедиктов добрел до госпиталя на канале Грибоедова к двум часам дня. Как раз незадолго перед тем смолкли тяжелые немецкие дальнобои. К пятиэтажному дому с белым флагом и красным крестом тянулись санки, тележки; кого-то дружинницы несли на руках…
В приемном отделении колыхалась, гудела толпа. Со стиснутыми зубами и стараясь не глядеть на раздробленные кости, лохмотьями свисающие обескровленные куски мяса, Бенедиктов прошел сквозь рыдания, стоны и проклятия. Женщина в стеганой телогрейке вцепилась в него костлявыми пальцами: «Товарищ военный, товарищ военный, да что же это, о господи?! Когда же вы уймете этих иродов проклятых?.. Детоубийцы, мерзавцы!.. Девочка моя, красавица моя, лапонька моя!.. За что-о-о!.. Лучше от голода…» Глаза безумны, волосы всклокочены. Бенедиктов уронил взгляд на носилки, содрогнулся: на них лежала девочка, вместо лица — кровавая каша…
Суетились санитарки, сестры: «В операционную… Скорей… Дорогу!..» Женщина отпустила Бенедиктова, повалилась к носилкам, забилась в истерике…
С гнетущим чувством от увиденного Бенедиктов поднялся на третий этаж. Уполномоченного особого отдела, высокого, рыжеватого старшего лейтенанта Кочемазова он нашел в его каморке под лестницей, служившей, должно быть, в свое время складом школьного имущества (в доме до войны размещалась школа). У Кочемазова болели зубы; слушая Бенедиктова, он поминутно хватался за щеку и вздрагивал.
— Неприятная история, но вполне допустимая, — сказал он; большие зеленые глаза поднялись на Бенедиктова. — Сам понимаешь, какой сейчас учет. Не знаешь, за что хвататься…
— Мне важно установить, когда пропал «ТТ» — до того, как вы приняли Вахрамеева в госпиталь, у вас или уже там, на пересыльном…
— Может быть, и удастся… Я думаю, лучше тебе самому это сделать, а я тебя познакомлю с начальником ОВС. Учти: он будет божиться, что у него все в ажуре, так ты…
— Ладно, не вчера родился, — с улыбкой произнес Бенедиктов и спросил из сострадания к мучившемуся старшему лейтенанту: — Неужели тебе в госпитале зубного врача не найти?
Тот безнадежно махнул рукой:
— Рвать надо, да все времени нет. Пошли…
Бенедиктов накинул халат с болтающимися сзади лямками и последовал за Кочемазовым.
Они поднялись еще на этаж, пропустив на лестнице санитарку с ведром, полным нечистот, прошли насквозь огромную душную палату — остатки шведской стенки показывали, что раньше здесь был физкультурный зал: мужчины в бинтах лежали, сидели на разномастных, собранных у населения кроватях; ходячие стучали в углу костяшками домино; кто-то крутил патефон… На другой лестнице откуда-то потянуло кислым запахом тушеной капусты — у Бенедиктова тоскливо засосало под ложечкой.
— Вон он, — сказал Кочемазов, глазами показывая наверх, откуда слышался зычный, хорошо поставленный командирский голос. — Драит кого-то…
Ведающий обозно-вещевым снабжением (ОВС) капитан оказался маленьким, щуплым, подвижным человеком, любившим, по-видимому, порядок и пытавшимся его навести силой своего голоса. («Откуда только он берется в таком теле?» — подумал с усмешкой Бенедиктов.) Заметив Кочемазова, капитан тотчас отпустил сестру-хозяйку с пылающими от нагоняя щеками; лицо его из свирепого мгновенно превратилось в добродушное. Кочемазов представил Бенедиктова, объяснил, кто он, что хотел бы посмотреть, и оставил их.
Капитан тактично не задавал вопросов. Он растянул рот в улыбке, словно проверка доставляла ему удовольствие, и без промедления начал действовать: приказал принести книгу учета, накладные, разыскать кладовщицу склада боепитания. Пока они двигались к складу, он успел рассказать о системе — по его словам хорошо продуманной — регистрации и хранения оружия от приемного отделения до сдачи по мере накопления на пересыльный пункт.
— Наша хранительница огня, — кивнул капитан на подошедшую робкую, испуганную срочным вызовом женщину.
— Покажите-ка ваш арсенал, — приветливо сказал Бенедиктов, от которого не ускользнули ее сжатые в напряжении кулачки, и подрагивающие губы, — не утаивайте.
— Она у нас прекрасно справляется… Бывают дни, когда десятками приходится таскать это оружие с этажа на этаж… Представляете, какая тяжесть!.. С нынешними-то силами! Она и таскает, и чистит, и смазывает не хуже заправского бойца. — Правда? — Капитан подмигнул кладовщице. — И все, как говорится, у нее в полном ажуре. (Бенедиктов улыбнулся, вспомнив слова Кочемазова.) Да вы сами сейчас убедитесь…
Кладовщица сняла железную скобу с обитой стальными листами двери и, впустив обоих, встала в сторонке, наблюдая за действиями Бенедиктова. Склад пропах оружейным маслом. «Хорошо, отлично», — повторял Бенедиктов, довольно поверхностно осматривая пистолеты, наганы, гранаты, разложенные на стеллажах, стоящие в козлах винтовки и автоматы. Всем своим поведением он старался показать, что проверка — лишь формальность, правда необходимая.
Он перебрал накладные, полистал регистрационную книгу учета. В ней торопливо, разными почерками, часто карандашом были внесены фамилии, звания, воинские части, номера оружия, даты… Делая вид, что он без особого внимания проглядывает записи, Бенедиктов успел выхватить то, что искал, и захлопнул книгу. Повторил бодренькое «хорошо», сделал замечание по поводу какого-то пустякового недосмотра и спросил, переводя взгляд с капитана на кладовщицу:
— Значит, если бы появилась необходимость срочно найти личное оружие, ну, скажем… — он провел пальцем под первой попавшейся фамилией, назвал ее, дату поступления, — я мог бы это сделать благодаря записям?
— Несомненно, — воскликнул капитан громовым голосом и скомандовал, как фокусник в цирке своему ассистенту: — Найдите, быстро!..
Кладовщица молча сняла со стеллажа наган и протянула его Бенедиктову.
— У меня вопросов больше нет, — весело сказал он, сверив номер. — Если бы везде, так хранили… — Пожал руку сияющему капитану, потом слабо улыбнувшейся кладовщице. — Так и запишем: с вами все в порядке. Теперь пойду в другой госпиталь… Служба!
Вернувшись к Кочемазову, он прикрыл за собой дверь и сказал тихо:
— А пистолетик-то исчез у вас. В книге имеется запись, на пересыльный пункт не сдан. Лейтенант Вахрамеев умер. Выходит, где-то здесь…
— Придется искать, — невнятно проговорил Кочемазов, не отнимая ладони от подбородка.
— Поинтересуйся, пожалуйста, в чьи руки он мог попасть. Это очень важно. И позвони мне.
Кочемазов покивал, страдальчески глядя на Бенедиктова. Бенедиктов оставил свои номера телефонов, записал номер пропавшего «ТТ», время, когда приблизительно он мог быть похищен, и, пожелав старшему лейтенанту скорее вытащить зуб, покинул госпиталь.
9. «СТАРШИНА КОМАНДЫ ТРЮМНЫХ МАШИНИСТОВ»
Она стояла на углу переулка Подбельского, сжимая под мышкой сумочку, маленькая, нахохлившаяся в своей заячьей шубейке, и, видимо, ждала его со стороны бульвара Профсоюзов.
— Тася, — окликнул ее негромко Бенедиктов.
— О, я думала ты опять не придешь, — сказала она, обернувшись, и взяла его под руку. — Какое это мучение — ждать.
Иной возможности поддерживать относительно регулярную связь, кроме таких вот встреч здесь, в заранее обусловленном месте, у них не было. Они договорились встречаться каждый день в пять часов и ждать друг друга в течение десяти минут. Если Бенедиктов оказывался к этому времени поблизости, он провожал жену домой, узнавал по пути не слишком обильные житейские новости, иногда успевал даже кое-чем помочь в доме. Очень редко удавалось остаться на ночь. Тася работала на почтамте, случалось, что и она не успевала к назначенному сроку, поэтому виделись они не так уж часто.
— Прости, никак не мог выбраться эти дни. — Бенедиктов прижал ее руку к себе. — Как ты себя чувствуешь?
