Варткес Тевекелян - Гранит не плавится
Старик мельком взглянул на них и отрицательно покачал головой.
— Ерунда! Это копии картин классиков, сделанные к тому же руками бездарных ремесленников! — возмущённо произнёс он.
Иван Мефодьевич рассвирепел.
— Издеваться вздумали над нами? — закричал он. — Давайте настоящие картины!
— Зачем сердитесь, гражданин начальник? Мы же не художники. Откуда нам понимать в картинах? Продаём, что приносят, — вмешался другой компаньон, по-видимому, Шехман.
— Не валяйте дурака, понимали же, что продаёте иностранцам! — Яблочко стукнул кулаком по стойке.
— Торговать с иностранцами не запрещается, — сказал Федотов. Компаньоны переглянулись.
— Ладно, потом разберёмся, что запрещается, что нет. Тащите сюда картины!
Шехман обратился к приказчику:
— Посмотри в кладовой, нет ли там чего…
— Товарищ Силин, идите с ним и следите, чтобы принесли всё! — приказал Яблочко, обращаясь ко мне на «вы».
В полутёмной кладовой из-под груды всякого барахла приказчик извлёк четыре полотна без рам.
— Это всё? — спросил я.
— Кажется, всё…
— Точнее!
— Есть ли у них дома что ещё — не знаю…
Наш старичок осторожно поднимал картину за картиной, ставил на прилавок и дрожащими руками стирал пыль.
— Безбожники, варвары! Смотрите, как они обращаются с драгоценными творениями человеческого духа! — бормотал он себе под нос.
Иконы Рублёва среди картин не оказалось.
— Где она? — спросил Яблочко.
— Мы икон на комиссию не принимаем, — ответил Федотов. — Можете искать сколько угодно, икон здесь нет!
Я подошёл к Ивану Мефодьевичу и передал ему слова приказчика.
— Похоже, что так! — согласился он. — Шабаш! Собирайтесь, пойдёте с нами, — обратился он к хозяевам.
Двери магазина опечатали. Иван Мефодьевич взял с собой учителя рисования и поехал с ним на квартиру к Федотову. Мне же велел идти к Шехману и подождать его там. Шехман жил недалеко, в квартире из трёх комнат. Дома у него оказались жена, дочь лет пятнадцати и прислуга.
— Что, обыск будете делать? — поинтересовался Шехман, когда мы вошли в столовую.
— Пока нет, — успокоил я его. — Прошу всех собраться здесь и никуда не выходить. — С этими словами я сел за стол.
Жена Шехмана, ещё не старая, со следами былой красоты женщина, очень волновалась. Она вставала, снова садилась и то и дело поправляла скатерть. Перед моими глазами всё время мелькали её толстые, короткие пальцы, унизанные дорогими кольцами.
— Это же кошмар! — говорила она. — Живём как на вулкане… Разве это жизнь?
Я молчал. У меня слипались глаза. Безумно хотелось спать.
Минут через сорок приехали Яблочко и Федотов. Учителя с ними не было.
— Всё в порядке! — весело сказал Иван Мефодьевич. — Нашлась и драгоценная икона, — она в фаэтоне!.. Я не подозревал, что гражданин Федотов такой богомольный. Он повесил эту икону, зажёг перед ней лампаду — всё как полагается.
— Молиться богу законом не запрещено! — спокойно проговорил Федотов.
— Что и говорить, чем дороже икона, тем быстрее молитва дойдёт до бога!.. Скажите-ка, купцы дорогие, откуда у вас эти картины?
— Люди принесли на комиссию, — ответил Шехман.
— Вы, конечно, назовёте их.
— Пожалуйста, фамилии всех клиентов записаны в книге.
— И адреса есть?
— Мы адресами не интересуемся…
— Понятно! — Яблочко усмехнулся. — Адресов владельцев картин вы не знаете, а эту икону гражданин Федотов купил для собственной надобности. Не так ли?
Ответа не последовало.
— Не хотите разговаривать — не надо! Одевайтесь. — Иван Мефодьевич направился к дверям.
Произошла тяжёлая сцена. Жена Шехмана вцепилась в мужа, закричала:
— Не пущу… Не пущу… Вы не имеете права!
Она поносила нас последними словами, сыпала на наши головы страшные проклятия.
В Чека дежурный комендант не хотел принимать Федотова и Шехмана.
— Вы объясните мне, какое обвинение собираетесь им предъявить? Торговали картинами? Ну и что же, на то они и хозяева магазина, чтобы торговать. Патент у них есть? Есть. Налог платят? Платят. Так в чём дело?
— Пойми ты, дурья голова, картины эти редкостные! Их нельзя увозить за границу, а они проданы иностранцу. Нам нужно выяснить: откуда эти картины появились здесь, кто промышляет ими? — убеждал Яблочко.
— Где у вас факты? Если Федотов и Шехман начнут отрицать, чем вы докажете? — упорствовал комендант.
Ивану Мефодьевичу пришлось подняться к заместителю председателя и просить у него санкцию на временный арест Федотова и Шехмана.
Дожидаясь Ивана Мефодьевича, я прохаживался по коридору. Навстречу мне попался секретарь партийной ячейки Нестеров, тоже, как и Яблочко, бывший матрос.
— Здорово, Силин! Хорошо, что ты здесь. Зайди, пожалуйста, на минутку ко мне.
— У тебя золото есть? — спросил он минутой позже, садясь за свой стол.
— Золото? Какое золото? — Я ничего не понимал. После бессонной ночи трещала голова, а тут такой нелепый вопрос.
— Ну, колечко там золотое, брошь и тому подобное барахло. Понимаешь, есть решение ЦК партии: всем коммунистам сдать золотые вещи в пользу голодающих, — разъяснил Нестеров.
— Так бы и сказал. А то — золото!.. Откуда у меня золото?
Вдруг я вспомнил про мамины золотые часики, которые я взял на память в день бегства из дома.
— Виноват, товарищ Нестеров!.. Есть у меня золотые часики без механизма. Память матери. Вот они! — Я достал часики из кармана и протянул на ладони Нестерову.
— Видишь, нашлось-таки! Сейчас напишу расписку…
— Может, оставите?.. Единственная память о матери. К тому же они стоят гроши…
— Сказано, есть решение ЦК! — Нестеров открыл ящик стола и бросил в него часики.
— Может, я стоимость внесу? — сделал я последнюю попытку, хотя денег у меня не было ни копейки.
— Не болтай глупости и сантименты не разводи! — сурово оборвал меня Нестеров. — Лучше скажи, в каком кружке политграмоты занимаешься?
— Ни в каком.
— Вот тебе и раз! Что ты, Устав не знаешь? Давай запишу. — Он достал тетрадь. — Запишу тебя в свой кружок. Занятия по пятницам, в шесть вечера. Смотри не запаздывай!
— Ладно…
— Постой! Возьми квитанцию.
Я молча сунул бумажку в карман и вышел. Яблочко дожидался меня у выхода.
— Где ты запропастился? — рассердился он. — Уже полдень, а мы с тобой ещё не были в порту!..
Я рассказал ему про мамины часы.
— Память о матери нужно держать в сердце, а не таскать в кармане, — сказал Иван Мефодьевич. Его слова показались мне убедительными. Но ведь сердце не всегда подчиняется разуму — оно ноет и болит само по себе…
Разве я не носил память о маме в сердце? После того как я побывал дома и узнал о её смерти, я всегда думал о ней. Во сне она часто приходила ко мне, садилась рядом и гладила по голове, как когда-то в детстве. Слёзы медленно катились по её бледным щекам… Я просыпался и долго не мог уснуть. Мысль о том, что я повинен в маминой смерти, никогда не выходила у меня из головы…
Понурив голову, я молча шагал рядом с Яблочко. Он искоса посматривал на меня, но ничего не говорил. Несмотря на кажущуюся грубость, Иван Мефодьевич был чутким человеком и понимал, что сейчас лучше не утешать меня…
В порту меня ждала куча телеграмм. Поздравляли все друзья: Власов, Кузьменко, Амирджанов, Левон, Бархударян и даже Костя из Москвы. Шурочка писала: «Миленького поздравляю, желаю большого счастья, целую» — и, видимо, считая последние слова нескромными, добавила: «как сестра». От одного Акимова не было ни слова.
Я написал всем ответы. Комиссара и командира поздравил с высокой наградой, просил сообщить об Акимове, остальных поблагодарил и с пачкой ответных телеграмм в руке пошёл к Яблочко.
— Иван Мефодьевич, одолжите денег или разрешите отправить эти телеграммы за счёт порта, — попросил я и положил их перед ним.
Он пробежал глазами написанное мною и протянул мне сто тысяч рублей.
— Почему у тебя нет денег, разве ты не получил? — спросил он.
— Откуда?
— Вот скряга, без скандала никогда ни копейки не даст!
Иван Мефодьевич долго крутил ручку телефонного аппарата, пока дозвонился.
— Сидор Яковлевич, дорогой! Есть у тебя хоть капелька совести? — кричал он в трубку. — «Что, что»! Будто сам не знаешь! У парня большая радость, его орденом наградили, а ты ему денег не даёшь… Ай-ай-ай, не понимаешь, о ком речь? Так я тебе напомню: об Иване Силине, моём помощнике… Сам мог догадаться… Ладно, я пришлю его, только смотри не обижай… Ну, будь здоров. — Он повернулся ко мне и сказал: — Отправь свои телеграммы и зайди к Сидору Яковлевичу, он обещал выдать тебе всё, что полагается.
— За что?
— За бриллианты, — забыл?
— Устал очень, Иван Мефодьевич, разрешите взять дежурного извозчика, — попросил я. Идти в третий раз в Чека пешком после бессонной ночи было невмоготу.
