Вера Морозова - Дом на Монетной
Парнишек поднял солдат, и они неохотно поплелись к столу Бонч-Бруевича, боязливо косясь на матроса, сидевшего за пишущей машинкой.
— Может быть, сначала саботажников, Владимир Дмитриевич? — вступил в разговор матрос с маузером, охранявший арестованных в добротных шубах.
— Саботажники подождут! — отрезал Бонч-Бруевич, водрузив очки, внимательно разглядывал бумаги, близоруко поднося их к глазам. — Откуда брали листовки?! Кто платил за расклейку?! Деньги, деньги от кого получали?
— Дяденька давал. — Вперед выступил паренек с веснушками.
— А дом помните?! Человека этого узнаете?! Парнишки молчали, опять захлюпали носами, переглянулись.
— Не финтите, шкурники! — прикрикнул на них солдат. — Ишь переминаются…
— На Нарвской заставе… У дяденьки этих листовок тьма-тьмущая. Он велел приходить утрами, чтобы ночами их расклеивать…
— Сукины дети! — не вытерпел солдат. Бонч-Бруевич укоризненно поглядел на него, покачал головой.
— Читать умеете? Грамотные? — поинтересовалась Мария Петровна.
— Не… — замотали головами парнишки.
— Стыдно такую гадость развешивать по городу. Вы что, банк или завод потеряли в революции? — Бонч-Бруевич засмеялся. — Сидоров, возьмите ребят, пускай покажут квартиру на Нарвской. Прощупайте, что за дом.
— Есть прощупать! — Сидоров выкатил грудь, громыхнул винтовкой. — Пошли, «заводчики».
— Подожди! Осторожно, там офицеры скрываются, могут оказать вооруженное сопротивление. Скоро товарищи из Петропавловки подойдут, тогда уж вместе. — Бонч-Бруевич почесал тонким карандашиком за ухом. И, заметив неудовольствие Сидорова, пояснил: — Матросы в двенадцать приедут за арестованными, с этим отрядом завернете по указанному адресу… Присматривай за парнишками — стрелять могут.
Парнишки опять пристроились у «буржуйки». Мария Петровна расстегнула пуговицы на шубе, подсела поближе к Бонч-Бруевичу.
— Речь идет о работе в Чрезвычайной комиссии. После декрета об аресте руководителей партии кадетов и объявлении ее вне закона обнаружено гнездо заговора. Если вдуматься, то нити идут далеко. — Бонч-Бруевич нетерпеливо забарабанил по крышке стола. — Среди арестованных великие князья Романовы. Нужно провести следствие; если они причастны, то предать суду.
— Боже мой! Романовы в Петропавловке! — простонал кто-то из сидящих на скамье арестованных.
— А если он участник заговора? — зло прикрикнул конвоир и приказал: — Арестованный, не разговаривать! Саботажник проклятый!
Мария Петровна улыбнулась. Сняла очки, нерешительно повертела муфту:
— Владимир Дмитриевич! В следственных органах я не работала и процессуальных норм не знаю.
— Знаете — и под арестом были, и ссылку отбывали, а уж допросов… Да и что осталось от старых процессуальных норм?! Чрезвычайную комиссию будет возглавлять Феликс Эдмундович Дзержинский, в дальнейшем дело придется иметь с ним. Борьба с контрреволюцией стала фронтом. Нужны самые решительные, твердые, готовые на любое испытание-Выбор пал на вас!
— Сложно… Очень сложно! Ведь идут ва-банк!
«Из подследственной превратиться в следователя, из обвиняемой в обвинителя! — раздумывала она. — Законы… Юридические нормы… Что ж, партийная совесть будет главным законом».
Бонч-Бруевич опять накручивал телефонный аппарат. Громко спорил, требовал остановить где-то разгром водочного завода, ликвидировать офицеров, обстреливающих с чердаков Невский. Затем долго молчал, слушал и неожиданно закончил:
— Дайте ему шампанского. Черт с ним! Бонч-Бруевич с сердцем положил трубку на высокий рычаг и устало поднял глаза на Марию Петровну:
— Великий князь в Петропавловке требует шампанского и ананасов! Представляете — требует!
Дверь широко распахнулась. Ввалился моряк, опоясанный пулеметными лентами. За ним — трое в черных бушлатах. Громыхнули ружья. Моряк козырнул и начал отбирать дела на арестованных.
— Срочно к путиловцам. Там разносят водочный завод… Рабочий отряд не справляется с мародерами… Потом завернете снова в Смольный, возьмете парнишек и нагрянете на тайники духовенства, а уж затем отвезете арестованных в Петропавловку. — Бонч-Бруевич торопливо водил карандашом по книжечке.
— А контру прихватить? — переспросил матрос, тряхнув кудрявым чубом.
— Стоило бы… Но тем самым большевики наденут на попов венец мученичества. — Бонч-Бруевич забарабанил пальцами. Мария Петровна знала эту привычку. — Большевики арестовали священников! Какой вой поднимет белая пресса! А в глазах верующих прохвосты станут страдальцами! Нет, не будем… Но всех, кого святые ханжи пошлют на борьбу с Советской властью, арестуем! И народу раскроем имя подлинного виновника!
— Что ж, товарищи! Пошли! — Мария Петровна положила браунинг в широкий карман шубы и направилась следом за матросами.
— Вы готовы учинить самосуд над особой императорской фамилии! Готовы расстрелять меня! Вся Европа с омерзением следит за бесчинствами большевиков. — Князь обрезал ножницами кончик сигары.
По камере расползался сладковатый запах дорогого табака, от которого у Марии Петровны кружилась голова. Впрочем, голова кружилась и от недоедания. Ей был антипатичен этот выхоленный седоусый человек. Великий князь напоминал Александра III — огромный, русоголовый, с крупными чертами лица. Длинные породистые пальцы сверкали отполированными ногтями, временами он их подтачивал пилкой, нарочито подчеркивая неуважение и пренебрежение к тому, что происходило в камере Петропавловской крепости.
Мария Петровна, в черном строгом платье, обводила глазами камеру. В углу ящики с консервами, плетеные корзины с винами, желтый чемодан с шерстяными вещами. Ближе к окну письменный стол, непонятно каким образом очутившийся здесь, полумягкое кресло. Очевидно, кто-то из оставшихся чинов старался угодить представителю Романовых.
— Я разговариваю с вами потому, что лишен в этих стенах другого общества. Адъютант порядком прискучил, а матросня… Вы — интеллигентка. — Князь начал словоохотливо, очевидно, скучал в Петропавловке. — К своему заключению отношусь как к досадному недоразумению. Я глубоко презираю большевиков и не верю, что ваша власть продержится больше трех недель…
— Прогноз устарел! За три недели давненько перевалило! — спокойно прервала его Мария Петровна.
— Гм… Английский король, кайзер да весь миропорядок не допустят существования большевизма! Вас вздернут на первом фонаре, конечно, если я не замолвлю словечка! — Князь захохотал, довольный остротой. — Мы, Романовы, помним добро…
— Довольно! Наслушалась благоглупостей! — Мария Петровна резко откинулась в кресле. — Власть большевики взяли надолго, а милостями Романовых народ сыт… Сыта и я!
Мария Петровна говорила не спеша, старалась не показать своего раздражения. К тому же ей отчаянно нездоровилось: сердце покалывало после бессонной ночи. Казалось, в камере недостает воздуха, а тут сладковатый запах сигары…
— Бедствия народа всегда оставались бедствиями царствующего дома, — осторожно заметил князь, приглядываясь к своему следователю.
— Я была на Дворцовой площади в день Кровавого воскресенья. Видела все.
— Нашей семье пришлось многое пережить за последнее время: после отречения государя от престола мне довелось жить в Царском Селе. Николай Александрович вернулся из Могилева после прощания с войсками постаревшим. Он рвался в Царское Село… к супруге, к детям, а дети были больны и находились в темных комнатах.
— У детей корь, поэтому и темные комнаты. Драмы здесь нет. Впрочем, вы это знаете лучше меня. — Мария Петровна взглянула на князя. — Именно в эти дни хотели ввести казачьи части в Петроград. Надеялись остановить, а вернее, задушить революцию!
— Конечно, если бы удалось подавить революцию в Петербурге, то воцарился бы мир на всей Руси. Все зло в столице! — Великий князь забарабанил по золотому портсигару. — Россия верна царскому престолу. Нужен сильный человек…
— Иными словами — заговор и диктатор! Кстати, о Керенском… Его тоже считали сильным человеком. По иронии судьбы социал-революционер Керенский опекал Романовых! Верховнокомандующий Керенский превратился в «главноуговаривающего»! Только дела на фронте лучше не шли. Впрочем, это запоздалый урок истории…
— Нет, этот урок я хочу продолжить. «Дела на фронте лучше не шли», — с неожиданной страстностью повторил князь. — А виноваты в этом большевики. Войска отходили с позиций не под напором врага, а из-за пораженческих идей большевизма!
— Война изжила себя! Временное правительство ввело смертную казнь на фронте…
— Смертную казнь вводить нужно было сразу. Распустили подлецов: быдло вообразило себя гражданами! Учредительное собрание! — Князь кричал, не владея собой, правая щека нервно подергивалась. — Конституция…
