Владимир Христофоров - Пленник стойбища Оемпак
За Векетом увязались две оленегонные лаечки. Одна вся белая, вторая — черная. Первую поэтому назвали Рекокальгин — песец, вторую странным именем — Пикки. У Пикки, кстати, была одна особенность. Он страшно любил, когда его пощелкивали ногтем по носу. Пес блаженно жмурил глаза и не отходил. «Балдеет», — в таких случаях говорил Векет.
Оленегонные лаечки еще молодые, с придурью. Их только нынешней весной привезли из Марковского питомника. Псы часто входят в азарт и вместо того чтобы толково и целенаправленно заворачивать крайних оленей, врезаются иной раз с диким лаем в самую гущу. Животные срываются с места и несутся с грациозной стремительностью по маршруту «куда глаза глядят». Пастухи кричат на все лады, созывая своих непутевых помощников, и только тогда восстанавливается прежний порядок.
Векету и Ждану не без труда удалась направить оленей куда следует, их все сносило вбок.
Мощно и яростно вставало белое солнце. Густой пар длинными космами стелился по еще прохладной земле. Небо без единого облачка сулило по-летнему жаркий день. Ждан оперся на кривой посох, зажмурился, медленно втягивая в себя, точно пробуя, чистейший тундровый воздух.
— Нравится? — Векет подставил лицо теплым лучам. — А еще не хотел оставаться.
— Скажи, что труднее — ночное дежурство или дневное?
— Одинаково. Существует поговорка: в летнюю жару пастухам надо гнать стадо с такой скоростью, чтобы выпадающие личинки подкожного овода не могли его нагнать, превратившись в летучих кровососов. Еще испытаешь эту радость, не волнуйся.
— Нынче вряд ли. Завтра будет верталь.
Откуда-то взялся отливающий черным лаком большой ворон. Покружился над пастухами и так же внезапно исчез.
— Раньше старики по полету ворона могли угадывать разные события. Так и говорили: «Ворон на крыльях новость несет». Помню, когда я был маленький, мой дедушка однажды сказал: «С плохой вестью ворон летит». И точно, вскоре узнали, что в соседнем стойбище умер человек.
— Сказки, — заключил Ждан.
— Быль. Сказка другая. Вот послушай. В старину чукчи запрещали малым ребятишкам выходить из яранги, когда становилось темно. Моя мама говорила: «Не ходи, а то ворон спросит». А что опросит, она и сама, наверное, не знала. Однажды, снедаемый любопытством — что же спросит ворон? — я затаился неподалеку от яранги и долго ждал его прилета. Не дождался, вернулся. Говорю: «Мама, а меня ворон спросил». — «Что-о? — удивилась та. — Что же он тебя спросил?» — «Чей ты, сыночек, мальчик?» — «Какомэй! — еще больше удивилась моей выдумке мама. — И что же ты ответил?» — «Я коснулся ворона, и он улетел спать». С тех пор меня перестали вороном пугать.
Часам к восьми стадо наконец успокоилось, расположилось тесным кругом на теплом галечнике. Пастухи мгновенно уснули в своих кукулях. Ждан еще некоторое время во сне продолжал насвистывать, все «пас оленей». Векет захрапел с такой яростью, что даже Омрувье не выдержал, сел, протер глаза и удивленно пробормотал: «Надо же, будто кто волочит по камням пересохшую моржовую шкуру».
Проснувшись, Ждан взял «Спидолу» и залез в фургончик, где умещались нары и узкий столик. Через полчаса округу оглушил слаженный и мощный хор имени Пятницкого.
— Полчаса дела! Я же вам говорил! — силился перекричать транзистор механик. — Кому еще чего починить? Налетай, пока я добрый!
Омрувье поспешно извлек из фанерного чемоданчика, где хранились винтовочные патроны и ракетницы, карманные часы невиданных размеров.
— Сумеешь?
Ждан потряс хронометр, приложил к уху, затем щелкнул крышкой и долго изучал допотопный механизм.
— Эх, отверточку бы сюда потоньше. Ну да не беда, гвоздь расплющим. — Посмотрел на Омрувье. — Все будет антик-марэ, как говорят французы.
Занятый часами, он не услыхал шум вертолета и очень удивился, когда в фургончик втиснулись Омрувье и Векет.
— Будут, сегодня будут. Не мешайте.
— Да мы по другому вопросу, — извиняюще сказал Векет и поднял указательный палец. — Слышишь? Вертолет приближается.
Ждан нехотя отложил винтик.
— Ясно. Опять будете связывать?
— Угу! — мрачно кивнул Векет.
— Только осторожно. Тут теснота такая, не дай бог, винтик потеряем. — Он еще раз оглядел разложенные детальки часового механизма и покорно вытянулся на нарах. — Попадет вам за меня, ей-ей!
— Не попадет. Ты чукча, значит, должен помогать своим братьям по тундре, — веско заключил Омрувье. — Там, в Энмыгране, своих бездельников хватает…
Ждан хотел возразить, внести, так сказать, одну важную поправку в рассуждения бригадира, но Векет уже связывал узелки кляпа.
Командир вертолета сразу к Омрувье:
— Где этот пацан? Приказ директора — немедленно доставить! В стойбище сказали, что ушел с вами. Так где же он?
— Ждан? — переспросил бригадир. — А-а, Ждан. Так он ушел с пастухами искать отколовшихся олешек. Может, к утру будет. Или, на худой конец, к вечеру…
— В какую сторону ушел?
Бригадир развел руками:
— Коо, не знаю.
— Передайте ему, что выговор уже на доске приказов. Я больше гоняться за ним не буду. Все!
Ждан потер затекшие руки.
— Хватит! Хва-тит! Завтра ставлю антенну повыше, сам все объясню директору. Тащите сюда свет. Я пока лежал, понял секрет этого дореволюционного «велосипеда». Через полчаса будет вам «тик-так».
Омрувье предупредил:
— Утром снимаемся. Поведем стадо вон к той Сторожевой сопке.
— Почему Сторожевой?
— В старину, когда случались войны, на ней сидели наблюдатели, предупреждали о появлении неприятеля.
Уже с наступлением темноты в палатку неожиданно ворвался пляшущий Ждан. На вытянутой руке он держал за кончик цепочки бригадировы часы.
— Павел Буре! Поставщик двора его императорского величества!
Омрувье ни одного из этих слов не понял, с недоверием поднес хронометр к уху. Широкая довольная улыбка расползлась по его лицу.
— Надо же, лет десять молчали. Погоди-ка, — он снял с пояса нож и протянул Ждану, — твой. Носи.
Ждан с восторгом потрогал массивную рукоятку.
— Из мамонтовой кости, — сказал Векет. — Я этот нож два года выпрашивал. Ты везучий… Ну, нам пора на дежурство. Ты пойдешь или Вано?
Вано недовольно закряхтел в углу, пробормотав что-то насчет застарелого радикулита.
— Пойду я, — сказал Ждан. — А то еще назовете оленеедом.
Векет рассказал дневной сон. Будто привиделся ему повисший над головой маленький самолетик. Колеса его почему-то были повернуты поперек хода. «Как же он садиться будет?» — подумал Векет и попытался выправить колесики, но те снова становились на свое место, словно были на пружинах.
— Что интересно, — добавил Векет, — сквозь иллюминаторы я видел пассажиров, видел, как стюардесса разносит питье. А в одной женщине вдруг узнал свою жену Софью. Наверное, скучает…
— Ветер переменится, это точно, — разгадал сон Омрувье. — Или снег пойдет.
— Не, снег, это когда снится голая женщина, — возразил Векет. — В ту летовку так было. А вот еще моя бабушка всегда говорила…
— Векет, продолжи свои сказки про бабушку в стаде, — перебил его бригадир. — Опять уши все поразвесили. Пора!
Исход дня подарил им редкий по красоте закат. Чтобы рассмотреть его, Ждан и Векет поднялись на вершину невысокой сопки.
Между двумя уже совершенно темными дальними горами, словно в мартеновском ковше, лежал остывающий золотой слиток. Вот он, ослепительно-соломенный, подернулся на глазах багровым оттенком, изнутри загустел и в следующую секунду оплавился у краев темно-зеленой окалиной. Точно такой окалиной подернуты плоские камни на вершине сопки, словно кто раскидывал куски старой окислившейся меди. На густо-синем небе с противоположной стороны возник бледноватый, еще такой немощный диск луны.
Стадо внизу угадывалось большим темным пятном. Совсем близко вдруг бесшумно скользнула короткая тень. Собака?
— Волк, — сказал Векет. — Послушай историю про хитрость. Это было ранней весной. Бредет по тундре волк, видит — ворон с горки катается. «Я тоже хочу. Разреши мне покататься?» — «Нельзя, — отвечает ворон, — видишь внизу ручей? Мне он не страшен, а ты утонешь». Не послушался волк, скатился и упал в воду. Сам выбраться не может, просит ворона: «Ворон, ворон, спаси меня». — «Я тебя предупреждал, теперь выбирайся сам». — «Спаси, милый ворон! Я тебе своих оленей отдам». — «Не надо мне твоих оленей, у меня свои есть». — «Спаси, родимый, я тебе свою жену отдам». Ворон призадумался, жены у него, не было. Спас он волка. Вечером, как условились, волк приводит жену. Ночью, когда ворон стал ее ласкать, она растаяла, так как была слеплена из снега. Вот так. Ну, пошли вниз.
Весь следующий день пастухи снова тряслись на санях. Олег Кергият бежал рядом.
