Александр Кулешов - Победил Александр Луговой
И, только уже совсем прощаясь, неожиданно сказал, наклонившись к Александру так, чтобы другие больные не слышали:
— Молодец Ростовский! Вот кому можно позавидовать — не зря прожил жизнь...
В тот день, когда Александр выписывался и Люся собралась уже идти за такси, Нина Павловна вошла к ней в комнату.
— Люсенька, — сказала она своим самым невинным тоном, предвещавшим обычно какую-нибудь неожиданность, — ты не забыла мелочь — там с шофером расплачиваться. Потом надо, наверное, санитаркам дать? Нет?
— Нет, а что? — насторожилась Люся.
— Ничего, абсолютно ничего. Я просто так спрашиваю. Его там хорошо кормили?
— Хорошо, мама, я потом тебе расскажу, мне уже пора.
— Да? Ну, а теперь кто его будет кормить? — задала Нина Павловна новый вопрос.
— Ну как кто? — задумалась Люся (действительно — кто?). — Эта тетка его, где он живет. Я буду приходить каждый день.
— А ты считаешь, что умеешь готовить? — В свой вопрос Нина Павловна постаралась вложить невыразимую иронию.
— Ну, не знаю...
— Вот именно! Человек выходит из больницы после тяжелейшей болезни, — заговорила Нина Павловна возмущенно, — без сил, слабый, еле живой (как обычно, она была склонна несколько преувеличивать). Ему нужен особый режим, строжайшая диета, слышишь — строжайшая! А его будут кормить какая-то дальняя тетка, седьмая вода на киселе, и моя дочь, которая не умеет спечь даже пирог с яблоками, не говоря уже о меренгах шантильи! Он будет жить у нас!
— Мама!
— Что мама? Что мама? С отцом договорилась. Он совершенно за. Мы его устроим в твоей комнате, а ты поспишь на диване в столовой. Не велика принцесса. Я помню, когда я гастролировала в Катуарах, мы на печках спали, да, да, на печках!
Люся стояла растерянная, не зная, что сказать. И тогда вдруг Нина Павловна подошла к дочери, обняла ее за плечи и, заглядывая в лицо, заговорила шепотом:
— Все равно ведь, доченька, он когда-нибудь будет жить у нас. Правда? Так зачем же ждать?
...Люся мчалась в такси радостная и счастливая. Она обожала Александра, обожала свою мать, своего отца. Даже того шофера, что вез ее к Александру, она сейчас обожала.
Но Александр переехать к Донским отказался.
— Не надо, моя девочка, — он впервые назвал ее так. — Я не ломаюсь. Поверь. Просто сейчас будет народ ходить — так зачем? Ждать-то уж осталось недолго. Ты не передумала? Когда мы поженимся? — И в глазах его сверкнул на миг прежний мальчишеский огонек.
— Когда хочешь, Алик. Хочешь — сейчас? Когда ты хочешь.
— Тогда прямо из больницы — в ЗАГС!
Они смеялись, идя к такси, счастливые, уверенные в завтрашнем дне.
А в машине сидели притихшие, прижавшись друг к другу.
Глава девятнадцатая
ПОСЛЕ СУДА
Рука зажила, но на всю жизнь осталась искалеченной. К Александру приходили его тренер Завьялов, ребята, даже совсем юные, новички, с которыми он, как и некоторые другие мастера, проводил иногда по указаниям Ивана Васильевича занятия.
Александр был не только мастером спорта, но и инструктором-общественником и судьей второй категории. Этого тоже требовал Иван Васильевич от своих учеников, это тоже входило в его программу занятий.
— Если ты, брат, научишься учить других, ты не будешь ворчать, когда тебя заставляют делать на тренировках то, что ты считаешь ненужным. Потому что ты будешь на собственном преподавательском опыте знать, что это нужно. Понимаешь? Вот так. И судить должен уметь. Опять же чтобы не бегал после каждой проигранной встречи, как некоторые, и не кричал «Засудили! Засудили!» Когда умеешь смотреть да еще оценивать схватку со стороны судейским глазом, лучше борешься.
Товарищи рассказывали, что делается в секции. Ребятня с блестящими глазами слушала весьма скупой рассказ Александра о происшествии.
Но в секцию он не ходил. Ему было тяжело. При одной мысли о всей этой привычной, родной атмосфере спортивного зала ему становилось так тоскливо, что хоть вой. Он смотрел на свою искалеченную руку, а видел гибкие, сильные тела своих товарищей, их молниеносные мощные движения, слышал падение тел. Он даже ощущал знакомый запах — запах матов, пота, железных гирь...
Теперь все это было далеко и недоступно. И не надо об этом думать. Время — лучший врач, рассуждал Александр, не надо возвращаться к тому, что было для тебя так дорого, а теперь ушло навсегда.
Это как с любимой девушкой. Уж если расстались, лучше не бередить рану, не бродить под окнами, не звонить, не хранить фотокарточек.
Или с журналистикой. «Знаешь, старик, — говорил ему Елисеич, — я никогда не перечитываю свой материал, который не пошел, хороший, конечно, материал. Одно расстройство. Вот, мол, здорово написал, а не пошел, похоронен без толку в шкафу. Не люблю!»
Поэтому, когда председатель общества позвонил ему и попросил зайти, он пошел с неохотой: опять будут речи, вручат ему грамоту, благодарность... Зачем это все!
Но председатель общества не собирался его чествовать. Он усадил Александра напротив через стол и заговорил весьма деловито:
— Скажите, товарищ Луговой, вы ведь, кажется, не работаете еще? Университет кончаете?
— Да, — ответил Александр, недоумевая, к чему эти вопросы. — Сейчас прохожу практику в журнале.
— Но это без зарплаты?
— У меня стипендия в университете. Печатаются кое-какие очерки в журнале — я получаю гонорары.
— Да, я читал ваш очерк о Ростовском. Здорово написано. А что вы скажете, если я предложу вам работу?
— Работу? — Александр ожидал всего, кроме этого. — Какую работу?
— Тренерскую. Да вы погодите головой мотать! Вы лучше вспомните своего тренера и то, что вы писали о нем. Вы не усматриваете некоторого сходства судеб, товарищ Луговой?
Председатель общества был откровенен и деликатничать не собирался.
Александр усмехнулся.
— Ну какое же может быть сравнение...
— Прямое, товарищ Луговой, прямое. Между прочим, я вспоминаю Ростовского, когда он пришел ко мне предлагать свои услуги. Я вот на этом же месте сидел. А он — на вашем. Он по-другому себя вел. Это я тогда колебался, а он... Он не сомневался в успехе. И, как видите, оказался прав.
— Но я же ничего не умею. — Александр был в нерешительности. — У меня опыта нет. И потом рука...
— Странно вы рассуждаете, товарищ Луговой. — Председатель общества посмотрел на Александра с неодобрением. — Рука ваша ни при чем — вы сами это отлично знаете. В конце концов вы спортсмен, а не я. Бороться вы с ней действительно не можете, а тренировать — не вижу никаких препятствий. Опыт, которого у вас, по вашим словам, нет, приобретается. Представьте, такое уж у него странное свойство у опыта, он приобретается. Думаете, Ростовский был очень опытный как тренер, когда сюда пришел? Вы инструктор-общественник, судья, мастер спорта. Занимались у лучшего тренера страны и, надо полагать, немалому у него научились. Сядьте за книги, походите на занятия других тренеров... Наконец, пошлем вас в тренерскую школу. Авторитет у вас есть — ученики вам поверят, особенно теперь...
— Почему теперь?
— Да потому, что вы им такой урок преподали, который не всякому тренеру дано преподать. Ну, словом, согласны?
— Кажется, согласен, — сказал Александр серьезно.
— Ну вот и прекрасно! — Председатель общества широко улыбнулся, и Александр сразу понял, что сухой, официальный тон предшествующего разговора давался председателю нелегко. — Ну вот и прекрасно, — повторил он. — Идите в отдел кадров, я их предупредил. Ну чего вы так смотрите? Вы что ж, думаете, я хоть минуту сомневался, что вы согласитесь?
И Александр взялся за дело. Он действительно стал штудировать книги, и не только по самбо, но и по педагогике, даже по психологии. Часами сидел, наблюдая, как проводят занятия опытные тренеры. Времени у него хватало — ведь самому ему теперь не приходилось тренироваться. Постепенно он все больше и больше увлекался. У него уже была группа юношей.
С председателем общества договорились, что, как только Александр сдаст экзамены, закончит университет и начнет работать в журнале, он поступит на заочное отделение школы тренеров. Лузгин полностью поддержал эту идею.
— Для меня журналист — мастер спорта, тренер, да еще не только с журналистским, но и с физкультурным образованием, — просто находка. Давайте, Луговой, действуйте. Мы вам все условия создадим.
— Ну, а я? — спрашивала Люся. — Где же будет мое место во всех этих твоих делах?
Они сидели в своем любимом кафе, на пятнадцатом этаже, и смотрели на предпраздничную Москву. Александр пригласил ее сегодня сюда весьма церемонно и торжественно, в присутствии Нины Павловны.
— Я намерен отметить получение моей первой в жизни зарплаты. Не стипендии, а ЗАРПЛАТЫ! Говорят, что это полагается обмывать, и мы с Люсей выпьем по коктейлю.
— Нет! Никогда! — воскликнула Люся с неожиданной яростью. — Слышишь? Никогда в жизни я не буду пить этих проклятых коктейлей! И шампанского! И вообще никогда не буду пить! Слышишь?
