Людмила Уварова - Лики времени
— Что, никак, гулять собралась? — спросила она.
— Да нет, это я бабушку встречаю, скоро должна подойти…
— Понятно.
Капочка замолчала, но я понимала: сейчас она еще что-то спросит, что-то касающееся Гоги. И не ошиблась.
— Он дома?
— Кто? Гога?
— Ну, конечно, кто же еще? — нетерпеливо ответила Капочка.
А я медлила, не зная, что сказать. Часа два тому назад, что ли, к нему явилась давешняя фифа в ватнике, я сама же открыла ей дверь.
— Я вышла, а у него было тихо, — выдавила я наконец.
— Знаешь что, — начала Капочка, глядя на меня, в темноте глаза ее были необычно большими, блестящими. — Давай вместе поднимемся к нему. Идет?
Я растерянно повторила:
— Вместе?
— Ну да, — сказала Капочка, она казалась оживленной, необычно взволнованной, не похожей на саму себя. — Вот будет сюрприз, представляешь себе, он ни о чем не подозревает, а я вдруг вхожу к нему в комнату!
«Да, это будет сюрприз, самый что ни на есть», — подумала я и даже зажмурилась на миг, представив себе, что тогда будет.
Не знаю, что бы еще я сумела тогда придумать в ответ, но тут, к счастью, подошла бабушка.
— Анюта! — окликнула она меня. — Это ты?
— Я, бабушка, кто же еще? — обрадовалась я. — Твоя Анюта, никто другой!
И тут же обернулась к Капочке:
— Давайте спросим у бабушки, что она нам посоветует…
Похоже, Капочка внезапно осознала всю необдуманность своего поступка.
— Нет, нет, — торопливо произнесла она, — не надо, прошу тебя…
И вдруг, повернувшись, скрылась в темноте, как не было ее вовсе.
— Кто это такая? — спросила бабушка, когда мы поднимались с нею по лестнице.
— Наша Капочка, — ответила я. — Помнишь, та самая…
— Помню, разумеется, я ее сразу не узнала, да и немудрено, темно кругом…
— Да, немудрено…
— Мне жаль ее, — помолчав, сказала бабушка.
— Мне тоже.
Может быть, на этот раз бабушке хотелось бы поговорить поподробнее о Капочке и о том, что Гога бросил ее и она, надо думать, сильно переживает, но бабушка, не переносившая никаких сплетен, не стала продолжать разговор. Мы медленно, я старалась примерять свои шаги к ее, добрались до нашего шестого этажа, вошли в квартиру. Из кухни доносились голоса: там, возле плиты, на которой исходил паром чайник, стоял Гога, рядом с ним фифа, сейчас она была не в ватнике, пышные ее плечи обтягивала майка с короткими рукавами, на груди шнуровка. Закинув светловолосую голову назад, она смеялась чему-то, сказанному Гогой, зубы ее блестели при свете электрической лампочки, повешенной высоко под потолком.
— А, — сказал Гога. — Кого вижу! Кто пришел!
Надо отдать ему должное, он был незлопамятен. Фифа с любопытством глянула на меня, но тут же успокоенно отвернулась, поняв, что я в мои годы не представляю для нее никакой опасности.
А мне подумалось: что было бы, если бы Капочка окончательно решила подняться наверх, к Гоге! Поистине сюрприз для них обоих был бы отменный…
Много воды утекло с тех пор, но по сей день помнится все, как было: я собиралась на работу, а бабушка еще лежала в постели, ей надо было идти во вторую смену.
Я выключила свет, за окном разом потемнело, я зябко поежилась.
— Что? — спросила бабушка. — Тебе бы сейчас поспать еще немножко?
— А как ты думаешь, ба, — ответила я. — Я бы сейчас, кажется, до следующего утра не вставала бы, все спала бы и спала…
— Когда-нибудь отоспишься всласть, — пообещала бабушка.
В коридоре хлопнула дверь. Наверно, Гога ушел на работу вместе со своей фифой.
Я торопливо попрощалась с бабушкой, сбежала по лестнице вниз и увидела: вся улица, по-ночному еще темная, как бы не проснувшаяся, заполнена людьми, а из окон нашего и соседних домов глядят, высунув головы, жильцы.
Не знаю почему, но внезапно я сразу поняла, что случилось. Я бросилась в толпу, расталкивая всех, и даже теперь, спустя долгое время, не пойму, как это так получилось, что передо мной все расступались и пропускали вперед.
Лицом вниз прямо на мостовой лежала женщина, я узнала выгоревший ватник, это была фифа. Обеими руками она плотно закрыла лицо.
Потом я увидела Гогу, он был почему-то без шапки, его густые, штопором завивавшиеся волосы, казалось, поистине встали дыбом.
Рядом с ним стоял молодой краснолицый милиционер. Деловито нахмурившись, может быть, стремясь выглядеть старше, солиднее, он слушал то, что говорил Гога, а Гога соловьем разливался:
— Наконец-то, товарищ милиционер! Наконец-то, а то и вправду скоро нас всех, порядочных людей, настоящих патриотов будут убивать неизвестно за что, а нам что прикажете делать?
Милиционер снял вязаную перчатку и записывал что-то в школьную тетрадь, которую он вытащил из кармана шинели.
— Погодите, — спросил он, — вы мне скажите, вы эту женщину знаете?
— Кто? Я? — Гога гулко ударил себя в грудь. — Да я ее в первый раз вижу, это сумасшедшая, товарищ начальник, поверьте, самая настоящая сумасшедшая, из Кащенко сбежала и теперь на порядочных людей бросается…
Он обернулся к Капочке:
— Дрянь паршивая, что придумала, это же надо такое выдумать!
Она стояла напротив него, по своему обыкновению опустив глаза, такая же, как и всегда, тихая, незаметная. Но бледные губы ее дрожали, как бы сжигаемые негаснущим, внутренним жаром, и тени от ресниц на впалых щеках казались гуще и темнее обычного.
Я подошла к Капочке, взяла ее руку, холодная, словно бы неживая ладонь бессильно легла в мою руку.
— Капочка, — спросила я, никогда раньше не обращавшаяся к ней вот так вот, по имени, — что же он такое говорит? Как же он смеет? Я сейчас все, все…
— Не надо, — тихо, почти шепотом произнесла Капочка. — Очень прошу тебя, ничего не говори…
Кто-то спросил изумленно:
— Что случилось?
Женщина, стоявшая возле Капочки, уже немолодая, в полушубке, явно большом для нее, охотно пояснила:
— Чего тут спрашивать? Тут такое произошло… — И рассказала с видимым удовольствием, как это обычно присуще людям, любящим влезать в чужую жизнь.
Оказалось, Капочка, как я поняла, так и не ушла никуда и всю ночь простояла возле нашего подъезда, а когда Гога вместе со своей девицей вышел рано утром из дома, мгновенно бросилась на нее и плеснула чем-то ей в лицо.
— Вот какие дела, милые вы мои, — продолжала женщина, победно окидывая взглядом людей, собравшихся вокруг, ловивших каждое ее слово. — Вот что любовь-то делает, а? Ведь она, эта самая, надо думать, глаза выжгла молодухе, как есть выжгла…
— Дрянь паршивая, — злобно произнес Гога. — Надо же так, выхожу я на улицу, ни о чем таком, само собой, не думаю, не подозреваю, а она, эта полоумная, вдруг разом выскочила, бросилась на мою знакомую…
Должно быть, он уже не раз повторял одно и то же.
Я не выдержала. Закричала что есть сил:
— Вы что, не знаете, кто это такая? Да, не знаете?
Капочка схватила мою руку, изо всех сил сжала ее.
— Замолчи, — прошептала. — Немедленно замолчи!
Глаза ее на миг сверкнули, озарив все застывшее, как бы скованное морозом лицо мрачным и тусклым светом.
И я сдалась. До сих пор не знаю, верно ли я поступила тогда.
— Хорошо, — также тихо ответила я ей. — Если не хотите, не буду ничего говорить.
— Не надо, — сказала она.
Кто-то приподнял фифу с земли, она упиралась, не хотела вставать, потом все-таки ее подняли. Обеими руками Гога взял ее голову, бережно приоткрыл веки.
— Видишь? Говори, Ася, видишь?
Ася широко открыла глаза, воскликнула:
— Вижу! Да, вижу!
Потом закричала что есть сил:
— Дайте скорее зеркало! Она, наверно, меня изуродовала? Скажите правду, изуродовала?
— Нет, не изуродовала, — с некоторой досадой ответил Гога, должно быть, ему уже успела надоесть вся эта неожиданно приключившаяся история.
К Капочке подошел милиционер, спросил строго:
— Гражданка, прошу документы…
Не отвечая ему, даже не взглянув на него, она приблизилась к Гоге, прямо, открыто глянула ему в глаза.
— А ты ничего не понял, — сказала негромко, но в наступившей тишине каждое ее слово было ясно, отчетливо слышно. — Ничего-то ты не понял, дурачок. Я же просто попугать хотела…
Вынула из кармана пузырек из-под борной кислоты, отлила немного на руку.
— Это вода, самая обыкновенная…
— Вода? — переспросил Гога, моргая глазами. — Тогда почему же…
Она не дослушала его, повторила снова тихо, как бы с горькой, затаенной усмешкой то ли над ним, то ли над самой собой:
— Я просто попугать хотела…
Повернулась, быстро пошла куда-то на другую сторону. Никто не старался ее удержать, никто не произнес ни слова, все смотрели ей вслед, пока она не скрылась за углом.
Молодой милиционер покачал головой.
— Ну, дела…
Фифа уже окончательно пришла в себя и, вынув из кармана ватника зеркальце, наводила красоту, пудря заплаканное лицо и подмазывая губы.
