Ухожу, не прощаюсь... - Михаил Андреевич Чванов
Слесарев уже несколько раз давал знак официанту, чтобы тот рассчитал, но тот все не подходил, и Слесарив уже начал раздражаться.
И вдруг он увидел ее. Она что-то горячо доказывала швейцару, видимо, тот ее не пускал. Слесарев почувствовал, как горячая вол на плеснула по всему телу, хлестнула в голову, ноги и руки, словно все атомы и молекулы, из которых он состоял, на мгновенье заметались и перемешались в беспорядке, а потом вскипели, словно масло, брошенное на раскаленную сковородку — только на мгновенье, а потом волна схлынула, и во всем теле наступила расслабленная тишина, лишь одни руки, мелко, с опозданием, дрожали: так бывало в горах, когда под тобой вдруг вылетал камень или скальный крюк, и ты летишь вниз, пока тебя не дернет и не вернет в реальность спасительная страховка друга, а потом еще долго дрожат руки.
Слесарев хотел встать и пойти ей навстречу, но холодно остановил себя: «Да она давно забыла про тебя, просто пришла поужинать».
Он, наоборот, склонился над столом, и тут, совсем некстати, будь он проклят, подлетел официант.
Слесарев, расплатившись, остался сидеть и тайком наблюдал за ней. Она пошла между рядами, кого-то высматривала. Повернулась в его сторону, он торопливо опустил глаза. Не оборачивался, чтобы не выдать себя.
— Здравствуйте!
Он поднял голову.
Она стояла над ним, запыхавшаяся.
— Здравствуйте! — снова сказала она. — Вы ли это, Александр Сергеевич?
— Как видите, — он старался быть спокойным. — Присаживайтесь… только здесь не убрано… Здравствуйте…
— Вы только что пришли или уже собираетесь уходить?
— Собирался уходить
— Как хорошо, что я вас застала. Вчера затянулись съемки, а потом в дороге сломался автобус. Я вся изнервничалась. Прибежала в гостиницу, а ресторан уже закрывается… Вы были здесь вчера?
— Был.
— Вы обиделись на меня?
— Разве я имею на это право? — улыбнулся он.
— Вы можете смеяться надо мной, но я так расстроилась. Пришла к себе в номер и чуть не расплакалась… И сегодня вот съемки опять затянулись, дубль за дублем, аж возненавидела все и всех, в конце концов плюнула, поймала такси — и сюда… Думаю, не успею, а завтра вы уедете. И получится, что я вас обманула… Вам смешно?
— Нет, — искренне сказал он.
Подошел официант, стал убирать посуду, вопросительно посмотрел на Слесарева: мол, не пора ли честь знать.
— Я начинаю ужинать снова, — весело и решительно сказал тот.
Официант, привыкший ко всему, равнодушно пожал плечами.
— Подайте, пожалуйста, нам меню!
— Одну минуту. Сначала приберу. — Официант чем-то был недоволен.
— Спасибо, что вы приехали! — сказал Слесарев.
— Вы вчера ждали меня?
— Не знаю… Просто я думал, что вы про меня уже давно забыли.
Подошел официант.
— Принесите для начала шампанского.
— О-о! — сказала она. — Вы знаете… — она помолчала. — Если сказать честно, я вчера даже не собиралась идти сюда. Решила, нет, не пойду. Думаю, еще неправильно поймет. Нет, не пойду. Так и решила. И вдруг, когда съемки стали затягиваться, занервничала… А когда в пути сломался автобус, уже не знала, что делать… У вас еще много времени? — спросила она.
— С час, — сказал он. Он врал и сам не знал, почему. В принципе, он мог уехать на турбазу даже в двенадцать и даже вообще не уезжать. Ему и надо-то там всего — забрать рюкзак. Но он, сам не зная почему, уперся на этом часе.
— А утром?
— Утром первым автобусом уеду в Ткварчели. Там меня заберет вертолет. Погода вроде бы не должна испортиться.
— А из-за плохой погоды он мог бы задержаться?
— Да.
Она нерешительно передвинула перед собой тарелку.
— Вы ешьте, ешьте, — спохватился он. — Я ведь уже поел. А вы проголодались.
— А вы что будете делать?
— Буду смотреть, как вы едите.
— Ну хорошо, а то я на самом деле проголодалась.
— Как будет называться ваш фильм? — немного погодя спросил он.
— Рабочее название «Возвращение». Но оно может еще несколько раз смениться. Да какое это имеет значение.
— Имеет. Я хочу посмотреть этот фильм, когда он выйдет на экраны. Обязательно посмотреть. А так я могу его пропустить.
— Может, и лучше, если вы его пропустите. Мне кажется, что у меня ничего не получается. Все это понимают, но не решаются прямо сказать.
— Я уверен, что это вам просто кажется. Вы не можете быть бездарной актрисой.
— Это почему же? — удивилась она. — Если это комплимент, то согласитесь, что он немного того…
— Это не комплимент, — мягко прервал он ее. — Это то, что думаю на самом деле. Вы не актриса в жизни. Вы, видимо, так же искренни, легкоранимы и на сцене. Потому что вы играете жизнь, саму себя. И если роль этой женщины вам внутренне не чужда, вы ее сыграете хорошо. Потому что вы живете ролью, а не играете в нее, как некоторые, может быть, и очень хорошие актеры. Вам не чужда эта роль?
— Странный вы человек, — улыбнулась она, и тут же опустила голову, спрятала от него глаза. — Нет, не чужда. Я играю одинокую, брошенную женщину, — усмехнулась она. — Уже потому она мне не чужда.
— Тогда все будет хорошо.
— Вы думаете?
— Я уверен в этом.
Она посмотрела на часы. Если бы она не сделала этого, он бы еще посидел, но она посмотрела на часы, и он был вынужден тоже посмотреть на них: уже давно перевалило за час, после которого, как он сказал, ему было нужно уходить, уже несколько раз манипулировали светом, предупреждая, что ресторан скоро закроется.
— Ну, мне пора, — сказал он.
Она сидела, закрывшись рукой.
— Вас проводить? — спросила она.
— Нет, не нужно… Да и куда? До автобуса? А там мне опять вас придется провожать, одну я вас не отпущу. А у меня уже мало времени… К тому же я не люблю, когда меня провожают. Поймите меня правильно. Не могу, когда смотрят мне в спину… Я немного суеверен, что ли. Да и легче, когда тебя никто не провожает… Вы долго еще будете в этом городе?
— Видимо, до самой ясени. До октября.
— Тогда мы еще можем встретиться здесь. Мы должны кончить работу где-то в конце месяца. — Он говорил торопливо. — По крайней мере, первого сентября я уже должен быть в институте… Вы не будете против, если на обратном пути я найду вас?..
— Нет, — глухо сказала она.
— Ну, до свидания! До встречи! — улыбнулся он и поднялся, хотя ему почему-то было не очень весело.
— До свидания! — натянуто улыбнулась она. — Ни пуха вам, ни пера!
— К черту!
Он, не оглядываясь и горбясь, — он на самом деле не любил, когда ему смотрят в спину, —
