Лидия Вакуловская - Улица вдоль океана
— Погадай, Гришенька, погадай, — просит Маша.
Гришка веером размечет по столу карты, посмотрит внимательно, зацокает языком:
— Ах, черт тебя дери, никаких перемен не вижу! Да ты сама смотри, это что? Семерка пик, видишь? По новой водяру дует. Ну, жук он у тебя! Теперь — с кем дует? Короля бубен видишь? Короля крестей видишь? Баб ни одной, мужское общество гуляет. Ах, черт тебя дери, что такое в ногах? — горячился Гришка, — Опять десятка пик? Ну, гуляют, па-ра-зи-ты.
Сто раз бросал Гришка на картах, сто раз выходило, что сорвался единственный, не держит слово.
— Пошли ему письмо, дай срок по новой, пускай по новой исправляется, — советовал Гришка. — А уехать — брось думать.
Что делать будешь, корыто слез лить?
Маша писала единственному по два письма в день, отдавала Ваде, Вадя увозил на почту. Но ответов из Владивостока не поступало. Вся артель обсуждала такое непонятное поведение единственного, и каждый советовал Маше то же, что и Гришка-цыган: продлить ему срок испытания, пусть помается в одиночестве, в конце концов почувствует, исправится.
И тут произошло событие, которого никто не ждал.
Утром Маша вышла из домика с перевязанной шарфиком щекой. Спустилась с крылечка, прошла под лиственницами до палатки, где жил Вадя, вызвала его и потребовала, чтоб вез ее в поселок к зубному.
Все утро она варила и жарила, наготовила еды дня на три. После обеда надела вместо халата платье, поверх него — вязаный жакет и уехала с Вадей.
Вернулся Вадя, когда шла ночная пересменка. Вошел в домик. За столом молотили ложками по мискам. Гришка-цыган торчал у плиты за повара. Вадя кашлянул, моргнул и сказал:
— Словом, доигрались. Маша на материк улетела. Никакие у нее зубы не болели.
— Как на материк?! — не поверил Спирин.
— Сходила на почту, и все открылось. Там мне и сказали: ее не жди, к самолету уехала. Я до этого весь поселок обегал — куда, думаю, пропала? — Вадя достал из кармана телогрейки две увесистые пачки писем, положил на стол: — Вот такие пироги.
Бригадир Мишуня Волков с досадой хватил себя кулаком.
— Говорил, не заводись, ребята, с письмами! Куда их теперь?
— Черт тебя дери, корыто слез получается! — взгорячился Гриша. — Надо письма бегом посылать, ее — мужу, его — жене. Кино получится — вдвоем читать будут!
В дверях стоял Володька Коготь, слушал.
— Эх вы душонки бумажные, — сказал он, багровея. — Гад ты, Спирин, а еще ухлестывал за ней. Такая твоя любовь бумажная?
— Какая любовь? — вылупился на него Спирин, — Я ее хотел до конца промывки удержать, меня Пряхин просил. А с письмами промахнулись, это факт. Лучше бы они переписывались, а так у нее подозрение закралось.
Володька повернулся и ушел. И так хлопнул дверью, что домик содрогнулся.
Назавтра явился Пряхин, объехал на «газике» все понуры, всем сказал: повара не ждите, сами устраивайтесь, раз такое натворили с письмами.
В тот же день Володька не вышел на смену. Гришка-цыган, выскочивший на рассвете по нужде из палатки, видел, как Володька уходил с ружьем в тайгу. Вернулся он через двое суток. Бригадир взялся прорабатывать его.
— Пошел ты, — сказал, ему Володька. — А она, дуреха, еще мужьями вас называла! Разве вы люди?
И как-то тоскливо-тоскливо стало в артели. Спирин ходил как потерянный. Сядет на пень, раскроет тетрадку, уткнется в нее глазами. Подымется, перейдет на крыльцо, опять развернет тетрадку. Опять подымется, побредет в гущу деревьев.
А тут еще с Гришкой-цыганом приключилась беда: потерял на съемке колечко. Отбивал золото с решетки, тряхнул решетку, колечко взблеснуло и соскользнуло с пальца. Перерыли всю колоду — нет, как не бывало. Мелочь в колоде лежит, самородки с ноготь лежат, а колечко черт унес. Гришка хватался за голову, чуть не плакал.
— Нинино колечко, — говорил, — Нина, кукла, подарила. Не найду колечка — жить не буду!
Три дня заново перемывали вокруг понуры грунт. Перенесли понуру в сторону, пропустили через колоду все, что под ней было. Колечка не нашли.
Кулинарить стали по очереди. Еда плохо лезла в горло, половину выбрасывали.
Вадя Ярочка повесил в домике новое объявление: «У НАС КУРЯТ. ДЫМ — ДРУГ ЧЕЛОВЕКА, ВРАГ КОМАРА». Как-то в день своего дежурства по кухне молоденький старатель Леха Тихий вышел на крыльцо и, подражая Маше, закричал тонким голоском:
— Мужья, а мужья, завтрак стынет! Кто первый придет — молочком напою!
Из палатки высунулся заспанный Мишуня Волков, показал кулак и крикнул:
— Не кощунствуй, без тебя тошно!
Кто-то развесил на деревьях тетрадочные листы с надписью: «КРЕПКОЕ СЛОВО — ДВИГАТЕЛЬ В РАБОТЕ!». Володька посрывал листы и сжег.
Однажды вернулся из поселка Вадя, выпрыгнул из кабины, заорал на всю тайгу:
— Бичи, телеграмма в артель! С приветами-поцелуями! Выходи слушать!
Вадю окружили. Он прочитал телеграмму: «ПИСЬМА ПОЛУЧИЛИ Я НЕ ОБИЖАЮСЬ И ВЫ МЕНЯ ПРОСТИТЕ ЧТО УЕХАЛА КРЕПКО ЗА ВАМИ СКУЧАЮ ГРИШИНЫ КАРТЫ ВСЕ ВРУТ КАК ВЫ ТАМ ЖИВЕТЕ НАПИШИТЕ МАРИЯ И ПАВЕЛ ВАСИЛЬЧИКОВЫ»
На другой день Володька заявил, что уходит из артели. Бригадир взялся отговаривать его, но Володька сказал:
— Брось слова тратить. Здесь мне не жить. У меня впервые такое, ты можешь понять?
Сложил в чемодан манатки и вечером уехал — на машине, прибывшей за золотом.
А потом настало самое лучшее время для промывки — зарядили дожди. С неба лило круглые сутки, ручей вспух, воды стало хоть отбавляй. И никто не мог понять, отчего как раз в это время пропало золото. Из колод выбирали втрое меньше, чем в жару.
Приехал на заляпанной грязью «газике» Пряхин. Собрал всех в домике. Пыхтел, сопел, хотел понять, почему не идет металл. Бригадиры отвечали: перенесли понуры на новые места, а там грунты с малым отходом. Геологи обещали хорошие граммы на кубик грунта, а хорошие не идут. А Вадя Ярочка в шутку сказал:
— Стимула не стало — Маша уехала. Вот где собака зарыта.
— Не до шуток, Ярочка, не до шуток сейчас, — отмахнулся Пряхин.
Спирин повернул к Пряхину свою большую голову в берете-маломерке, задумчиво сказал:
— Большое это дело, Пряхин, — стимул.
У Спирина тоже не шло золото. И стихи не писались.
Непонятно, но интересно
Сергуня затормозил, да так резко, что в кузове запрыгали, зазвенели пустые бочки.
Бородатый сбежал с сопки, обогнул машину, потянул на себя дверцу: — До Кадыкчана подбросишь?
— На Кадыкчан не едем.
— А куда едешь?
— Давай садись, до трассы докатим, — сказал Сергуня, боясь, что бородатый останется и он лишится попутчика. А какая езда по тайге да сопкам в одиночестве?
Бородатый залез в кабину, кинул себе на пыльные резиновые сапоги пустой рюкзак.
Поехали.
Сергуня боковым зрением оглядел попутчика. Ничего парняга, в плечах крепко развернут, но лицом сух, а глаза женские: голубые на длинных ресницах. И интеллигент, конечно: в тайге теперь одни интеллигенты бороды отпускают. А раз интеллигент, значит, какой-нибудь студент-практикантишка или с научной экспедицией бродит.
— За провизией двигаешь?
— Да, продукты на исходе.
— От Дятла? — спросил Сергуня, знавший все окрестные шеста.
— Нет, из ущелья Лебедя.
— А чего там, на Лебеде? Я там зайцев щелкал — никого не приметил.
— Мы недавно. Неделю как стоим.
— Геолог.
— Геоморфолог.
— А чего это — морфолог? — Сергуня всегда засыпал попутчиков вопросами. А как же иначе? Иной, если его не разговоришь, так и просидит сычом либо продремлет всю дорогу.
— Ну, геоморфология — наука о форме рельефа. В данном случае мы изучаем формирование вечной мерзлоты в ущелье Лебедя. И путь движения ледников.
— А на хрена тебе ледники?
— Мне не надо, но науке надо. В этом смысле пока много неясностей.
— А науке на хрена?
Бородатый повернулся к Сергуне корпусом, внимательно посмотрел на него. Посмотрел и усмехнулся — экий гриб-боровичок! Крепкий грибок, а ростком мал: две подушки под ним и телогрейка, чтоб грудь вровень с баранкой была. От этого ноги едва до педалей достают.
— Так на хрена это науке? — опять спросил Сергуня, чувствуя, что бородатый уклоняется от разговора.
— Долго объяснять, парень. В двух словах не расскажешь.
— Валяй долго, но чтоб интересно, — разрешил Сергуня.
Бородатый снова повернулся к нему. Настоящий гриб-боровичок: рожа круглая, ушки прямо к голове приросли, а на ней жидкие волосенки гладенько на пробор зачесаны. Руки, правда, в кистях широченные, баранку мертво держат.
— Слушай, а ты мне можешь объяснить: зачем тебе; например, машину водить? Кому это нужно? — В глазах бородатого заиграли смешинки.
— Как это — кому? Артели, известно, — пояснил Сергуня.
