Михаил Годенко - Зазимок
— Закройте окно.
— Нет, нет, — кричу, — не надо!
Бужу себя своим криком. Открываю глаза. Вижу: мою койку обступило множество таких же коек. На них люди. Все забинтованы, словно коконы. В окно заглядывает робкая тополевая зелень.
Я понял, где я и что со мной. Во рту почувствовал травянисто-пресный привкус баклажанов. Почему это? Я же их не пробовал. Только спасался от них!
Глаза снова закрываются. И уже не бредится мне, а грезится. Поднимаюсь с Таней до чудно́й криницы, но подняться никак не могу. Потому что кусты ожины — ежевики — хватаются шипами, держат, как бы прося присесть, сорвать ягодку. Сажусь, срываю. А Таня стоит, не хочет садиться. Качает головой, смотрит поверх меня куда-то далеко, за грядину, за слободу. Смотрит и вслух вспоминает нашу песенку:
Оживи мене, ожина,Коло ставу, коло млина…
2
В Раушен я все-таки попал, но через много лет. Он уже был не Раушен, а Светлогорск.
Вижу море. Вот оно! И ощущаю провал во времени. Показалось, после штурма дота ничего не было. Я тотчас же подался сюда, в Раушен, к морю. Ни Москвы, ни института, ни работы, ни поездок по стране — ничего. Сразу после штурма — сюда…
Плащ-палатку где-то потерял, гимнастерка разорвана. Правая нога обута в сапог, левая закутана бинтами. Вместо шин приложены штыки. Они хорошо охлаждают ногу. Весь я в желтых тротиловых подпалах. Кровь сочится из множества ран, которые еще не успели подсохнуть, взяться корочкой. Ничего, держись, Найдён! Ты достиг янтарного берега — это главное. В госпиталь понесут тебя потом. А сейчас — море! От него тебя отделяло мертвое шоссе, по которому чиркали пули. Ударяясь об асфальт, они взлетали вверх, проносились над твоей головой, словно плоские камушки, которые ты умело пускал куда-то по реке: «пек блины». Сейчас — море. Когда лежал в дренажной канаве, оно гнало над тобой низкие тучи, скрывая тебя от самолетов, но поливало тебя дождиком — словно живой водой кропило. Оно дышало где-то за лугом, за темным бором. Дышало холодом и мороком. Было угрюмым и неприветливым. Но ты все равно тянулся к нему, словно заколдованный. И вот ты его достиг!
На ходу снимаю с себя одежду. Закидываю руки за голову, потягиваюсь. Ветер охватывает меня, балует. Широкими прыжками достигаю воды. Падаю с ходу, выбросив руки вперед. Падаю, как когда-то перед дотом на мокрую зелень полуожившей травы. Море холодное до того, что обжигает тело. И это такая неожиданность! Июль на исходе. Солнце печет — нет спасения. А море ледяное. Неужели с тех пор не потеплело?!
Зато песок раскален. Можно лечь на спину. Можно перевернуться на живот. Утопить в песке руки.
Подгортаю к себе теплый песочек, широко захватывая руками. Со стороны, наверное, похоже: пытается человек обнять землю, но никак не обнимет.
И в одну, и в другую сторону, сколько видит глаз, — пляж. И в одну, и в другую сторону — пестрит народ. Полотняные грибки, скамьи, переодевалки. Под крутой горой на высоких металлических столбах покоится широкая и длинная площадка ресторана. Над его кровлей — зеленые потемки леса.
Здесь, внизу, на пляже — благодать. А там, на горе, за лесной кромкой, — свирепствует зной. Светлогорск задыхается от солнца. Уличный асфальт пускает черную слезу. Клены безжизненно опустили изможденные плечи. Выстроившиеся в ряд корпуса санаториев нахлобучили на окна полосатые козырьки.
За озером, за лесом, во все стороны разбежались луга. Утопая по брюхо в сочных травах, медленно бродят пятнистые коровы. Еще дальше — поля. В полях — хутора. Каменные дома с высокими черепичными крышами. Широкие сараи тоже каменные. И куда ни посмотри — аисты, аисты. Деловито расхаживают по лугам на длинных, почти невидимых ногах. Мирно стоят в высоких гнездах. Со свистом пролетают над головой, раскрыв саженные крылья. От их белизны славно становится на душе. Говорят, аисты приносят счастье. Неужели правда?..
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Упершись руками в деревянный сруб, Микита заглядывает в колодец. Ствол колодца темный, глубокий — ничего не разглядеть. Придется вытаскивать «агрегат». Агрегатом именует собственное сооружение, состоящее из автомобильной камеры, деревянной крестовины и движка-насоса «Кама». Микита крутит ручку, на вал аккуратно ложатся витки тонкого стального троса. Левой рукой выбирает увесистый резиновый шланг.
Сперва показался насос, похожий на зеленоватый пенек, затем желтая крестовина, на которой он установлен. И последней — раздутая камера, к которой привязана крестовина с насосом. Камера служит поплавком. На ее боках играет солнце, с нее падают крупные капли.
Микита ощупывает машину, смотрит на трансформатор, что стоит рядом с погребом на деревянной кадке, перевернутой вверх дном. Трансформатор в порядке. Точно показывает двести двадцать, а вода не подается. Вот дьявольщина! И время сейчас подходящее — позднее утро. Расходу в сети мало. На ферме коров давно подоили. Снимает машину со сруба, ставит на землю. Щелкнул включателем. Мотор замурлыкал с подвыванием. Микита приставил ладонь к срезу заборного шланга. Шипит!
Шланг вроде кто ножом рассек. Ну вот! А тут ломаешь голову столько времени. Достает изоляционную ленту. Ярко-синяя лента плотной спиралью ложится на шланг.
Микита доволен. Сейчас разомнет сигарету, не спеша прикурит. Затянется вовсю. Потом можно будет спускать «Каму» в колодец.
От колодца к самой середине огорода протянута металлическая водопроводная труба. Она идет вдоль межи. Укреплена на столбиках: прихвачена жестяными поясочками. К трубе от насоса тянется шланг. На конце трубы — опять-таки мягкий шланг, ровно такой длины, какая требуется, чтобы охватить весь огород. По огороду проложены продольные и поперечные канавки, куда шланг и подает воду.
Глухо загудела «Кама», дала напор. Микита ступает босыми ногами по теплой стежке огорода. Солнце хорошо припекает широкую голую спину. Штаны засучены до колен. Серая кепочка надвинута козырьком на глаза. Он поднимает конец мягкого водовода, возвращается с ним в начало участка, сюда, к колодцу. Положил шланг на грядку. Покуривает себе потихоньку. А вода идет. Течет вода колодезная, вымывает ямку, пенится у конца кишки. Насытив сухую почву вблизи, неторопливо подалась по канавке дальше. На грядках — кусты помидоров, красного перца, зеленые, как ящерки, длиннотелые огурцы. Ярко-красная морковка высунулась на свет божий, словно ей там тесно, в сухой земле, словно она там задыхается.
Хозяин-барин присаживается на горячем камне. Трет ногу об ногу. Счищает с пальцев прилипший чернозем. И никаких особенных мыслей нет в его голове. Лето. Каникулы. От школы почти свободен. Утром покопается в физкабинете — и домой. Бывает, дежурит по школе. Но это не так часто. Основная забота — здесь. Вот сейчас напоит грядки, перетащит кишку ниже, на картошку. Туда придется подать влаги побольше. Чтобы насытить картошку, полколодца выкачаешь. Соседи собирают не разбери-пойми что. Не то паслен, не то земляные орешки. А тут вывернешь навильник земли — лежат клубни, как розовые поросята. Потому что руки приложены и голова не дремала. С такого крохотного участка и себе хватает, и для базара остается.
Главная забота, конечно, виноградник. Каторжный труд с ним возиться. Ранней весной надо открывать. Помахаешь лопатой — ни рук, ни ног не чувствуешь. Потом, где-то в конце апреля, обреза́ть. Тоже мороки по горло. А пойдет в рост, ставь по обеим сторонам участка высокие колья, натягивай между ними проволоку, поднимай кусты, подвязывай лозы. И опрыскать не раз надо. И подкормку дать требуется. Да и полить раз-другой не мешает. Хлопотное дело виноградник. Зато и взять с него можно. Если с умом, конечно, подойти. Ранний сорт «березку» можно на базар выкинуть, цену добрую поставить — с руками оторвут. И для себя не грех заготовить: засолить в банках гроздьями — пусть стоит до поздней зимы. А то и до самой весны. Захочется чего-нибудь такого, чтобы во рту щипало, солодило и кислило, — доставай банку из погреба, откупоривай и утешайся на здоровье. А главнее всего, ясно, вино. Для того и виноградники держат, для того и силу в них вкладывают. Но ведь и тут надо с понятием подходить. Скажем, надавил бочку-другую, не ставь в погреб, где всякая снедь хранится. Вино втягивает в себя посторонние запахи. Даже вкус перенимает. Переимчивое. Потому надо в чистом подвале или в прохладной хатынке держать. Если уж продавать — так продавать с толком, в тех местах, где дают красную цену. Пусть ни доро́га не пугает, ни расходы. Окупится с лихвою. В марте Поля брала отпуск, возила, на рудники. И где, говорит, у людей столько денег берется. Говорит, дурная я, если бы знала наперед, что так будут брать, пару ведер воды б добавила. А что?
