Виктор Андреев - Незваный гость. Поединок
Бабка Авдотья прошла в свою комнатушку, а проповедник, уверенно и твердо двигаясь по темному коридору, направился в комнату. Елена Павловна зажгла каганец.
Вдруг мертвенный свет снова полыхнул в окно. Елена Павловна вздрогнула.
— Не беспокойтесь, это попугивают партизан, — успокоил Илларион.
— Господи! — вырвалось у нее непроизвольно. — И как вы не боитесь!
Проповедник усмехнулся.
— Мне ничего не страшно, Елена Павловна! Я почитаю бога, молюсь. Веруйте, молитесь, чаще прибегайте к господу и вы. Он откроет и укажет, что надо делать... Жизнь сразу пойдет другая.
Она боялась возразить ему и сидела не шевелясь.
— Зашли бы на моление к нам, хоть бы раз... Вам станет сразу легче и покойнее. Собираемся мы по субботам. В другие дни я хожу по селам.
— И вас не трогают? — спросила она.
— Они знают: я человек безобидный, оружия не возьму в руки. А в том, что я проповедую слово Христа, плохого нет.
Они — это немцы, фашисты, принесшие горе и смерть.
И он так говорит про них, иуда. Мерзкая религиозная ханжа! Нет, он неспроста начал приходить. Его глаза бегают по всем углам, ощупывают каждый предмет.
— Илларион Кузьмич, — она впервые, не без содрогания, называет проповедника по имени-отчеству, — почему вы поселились в нашем селе? Разве в райцентре хуже?
Проповедник ответил не сразу. Пожевал губами, хрустнул пальцами.
«Мерзкая привычка! — подумала она. — Как и все в нем».
— Видите ли, — протянул он, — в городе беспокойно. Каждый может спросить, кто ты, откуда. На каждой улице — патруль. А здесь тишь, отсюда легче уходить в села.
— Вы настоящий миссионер! — проговорила Елена Павловна, удивляясь тому, что она в состоянии управлять собою, сдерживать гнев, прятать презрение.
— Мы с вами оба миссионеры. Вы просвещаете науками, я — священным писанием. Мы с вами, Елена Павловна, коллеги.
— Коллеги! Второй месяц я не занимаюсь. Кое-кто из ребятишек придет ко мне, к кому я схожу — только и отрада.
— В городе начали школы топить. Но, признаться, меня это интересует мало. Для меня главное — духовная жизнь человека. Я жажду крепких убеждений. А это приходит только в молитве. Молитва помогает служить Христу всем сердцем, всей душой, отводит преходящее, мирское.
— Как же отводит, если кругом...
Елена Павловна не договорила, ей вдруг стало тяжело дышать: на глаза попался заячий треух Лесного. Он лежал на табурете у стола, как копна. Елену Павловну бросило в жар. Она бегло осмотрела всю комнату, проверяя, не оставлено ли на виду еще что-либо из одежды Лесного. Перебрала в памяти все то, что могло остаться на виду: меховые рукавицы, шарф, ремень от полушубка, кобура... Нет, ничего нет. Только шапка! Елене Павловне кажется, что шапка растет, светится, что ее не может не видеть проповедник. Что же делать?.. И вдруг, как гром, — стук в дверь. Так стучат только немцы: ногами, прикладами автоматов, плечом. Елена Павловна набрасывает на плечи платок, нащупывает у пояса гранату. Проповедник срывается с места, бежит в темный коридор. А она, рывком забросив шапку за сундук, спешит открыть двери. Немцы не терпят, когда им открывают не сразу.
Вваливаются офицер и два солдата. Они обыскивают комнату. Офицер требует паспорт.
— Муж есть?.. Нет? Кто сейчас был здесь? Кто сидел здесь? Никто? Очень хорошо!
Офицер замахнулся и ударил Елену Павловну по лицу. Второй удар сбил ее с ног.
— Как не стыдно! Бить женщину! — задыхаясь от обиды и гнева, крикнула Елена Павловна. Но офицер уже отошел от нее. Солдаты втащили в комнату проповедника и, как мешок, швырнули к ногам офицера.
— Встайт! Документы!
Проповедник с поразившим Елену Павловну самообладанием протянул паспорт.
— Арестован! — лязгнул металлической челюстью офицер.
— На все воля божья, — ответил ему проповедник.
Елена Павловна глядела на проповедника уже с сочувствием. Вот тебе и не трогают! Вот тебе и терпеливо относятся к вере!
— Марш! Марш! — скомандовал офицер.
Солдат толкнул проповедника в спину, к дверям.
После ухода немцев, арестовавших проповедника, приползла трясущаяся от страха бабка Авдотья. Но Елена Павловна выпроводила ее спать. Старуха еще долго шелестела в своей каморке, как мышь. Каждый звук, доносившийся через стену, ранил Елену Павловну. Но вот за стеною стихло. Она подошла к сундуку и стала отодвигать его медленно, осторожно.
— Мне нельзя больше появляться здесь, — прошептал Лесной, когда тайник был снова замаскирован. — Нельзя.
«Нельзя», — согласилась в душе Елена Павловна, но сказала другое: — О тайнике не знает никто.
Он будто не расслышал ее слов.
— Мне пора, — сказал Лесной и встал.
Держа друг друга за руки, стараясь ступать бесшумно и не дышать, они прошли темный коридор.
Шагнув с крыльца, пригнувшись, Лесной побежал в сторону леса, к Десне.
Не раздеваясь, Елена Павловна упала на постель, высвободила из-под кофты и положила под подушку гранату. Минуты предельного напряжения воли и нервов миновали. Ей казалось невероятным все то, что произошло. Она уже не верила, что несколько минут назад могла бросить гранату, подорвать себя и немцев, если бы они начали обыск и сдвинули с места сундук. Да, она бы сделала это, потому что жизнь Лесного была значительнее и дороже своей. Елена Павловна закрыла глаза и почувствовала себя счастливой от сознания, что и она служила тому же делу, что и Лесной, и многие другие люди, которых она не знала в лицо, но уже была связана с ними невидимыми крепкими нитями.
В это же время обер-лейтенант Фриц Шульц сидел у себя в кабинете и ждал возвращения с операции своего помощника Карла Дортмана, старика с металлическими челюстями. Шульц был спокоен: на помощника можно было положиться, да и операция сама по себе не представляла опасности. Вот только разве партизаны... Но и с партизанами скоро будет покончено. Не случайно же его, Фрица Шульца, шеф забросил в эту дыру.
Перед обер-лейтенантом лежала записная книжка. Она была развернута на той странице, на которой значились его агенты: «Дипломат», «Соколиный глаз», «Белый голубь»... Агентов для выявления партизанских связей было явно недостаточно. Они годились более для того, чтобы пустить пыль в глаза шефу. Агенты были дрянью. Но разве завербуешь лучше? На него, Фрица Шульца, шеф возлагал надежды. На кого же возлагать надежды ему, Шульцу? Обер-лейтенант еще раз уставился на свой список и выругался. Вот разве «Белый голубь»... Вербовку этого агента одобрил и шеф. Еще бы, на первой же встрече получить такое сообщение! Правда, Шульц верил ему мало. Какой-то там старой сектантке почудилось ночью невесть что. Все это нужно проверить. За три дня он разработал тщательный план использования нового агента в проверке им же сообщенных сведений о связи с партизанами учительницы Елены Павловны Котиной из села Кабанихи. За две недели три пункта этого плана были выполнены успешно. Сегодня вечером помощник Шульца выехал на выполнение операции, записанной в пункте четыре. Мнимый арест проповедника должен был отвести все подозрения Котиной. Шульц с нетерпением ждал возвращения Дортмана. И когда увидел тяжело переступившего порог «Белого голубя» с подбитым глазом и за его спиной своего помощника, довольно воскликнул:
— Зеер гут!
На следующий день утром обер-лейтенант продиктовал машинистке Каролине Августовне очередное донесение по делу на Котину и свои дальнейшие соображения.
* * *Митя, лучший ученик Елены Павловны, пришел к ней перед вечером. Уселся за стол, вынул из сумки и разложил перед собой тетрадки, учебники.
— Бабушки нет? — спросил он. Лицо его стало серьезным. С этого вопроса всегда начинался урок.
Бабки Авдотьи дома не было. Митя поднял полу истрепанного пиджака, вытащил из тайничка свернутый в трубочку листок бумаги и подал Елене Павловне.
Это была очередная радиограмма для передачи в лес. Елена Павловна развернула ее и обомлела. В радиограмме было несколько слов, но они прыгали в глазах, перемещались.
«Немцы завербовали проповедника Хмару... Кличка «Белый голубь»... Заподозрена учительница из села Кабанихи Котина... В карательный отряд прибыло пополнение».
Стараясь подавить волнение и не выдать своего состояния Мите, Елена Павловна зашифровала текст, вынула из подпола рацию и передала его, нервно перебивая ошибки. Тот, кто сообщал, не знал, что его будет передавать Котина, как не знала Елена Павловна, от кого получает сообщения Митя. Оставалось несомненным, что сообщал человек, пользующийся доверием и имеющий доступ к самым секретным материалам немцев. И оттого, что такой человек был, опять становилось на сердце легче.
Ответ на радиограмму последовал незамедлительно. Елена Павловна расшифровала его и сказала Мите как можно спокойнее:
— Митенька, я должна передать тебе рацию. Ты знаешь, кому... что с нею делать?
— Знаю.
— И ты не должен больше приходить ко мне. До распоряжения из леса.
