Александр Чаковский - Свет далекой звезды
— Не верю!.. — крикнул Завьялов. — Всё это ложь! Я не верю ни одному слову! Она не может, не могла!.. Вы лжёте, лжёте!..
Женщина взвизгнула, отступая назад.
— Я лгу?! Я, известная всему городу Надежда Павловна Коломийцева, лгу? Да кто вы такой? Я хотела помочь вам, раскрыть глаза… А вы?.. Вон из моего дома, вон!
Теперь она уже не отступала, а наступала на Завьялова, потрясая поднятыми вверх руками, цветастый платок упал, она зацепила его каблуком и волочила за собой по полу, повторяя всё одно и то же слово:
— Вон, вон, вон!
Завьялов пришёл в себя только на улице. Он неподвижно стоял посреди тротуара, и прохожие обходили его, оглядывались.
Очнувшись, он почувствовал безмерную, нечеловеческую усталость. Еле добрался до гремящей радиозвуками гостиницы и, не раздеваясь, постелив под ноги газету, бросился на кровать. Радиоящичек верещал что-то, но Завьялов не слышал, ему казалось, что наступила мёртвая тишина.
Теперь уже не было сомнений в том, что Оля жила в этом доме на улице Маркса. Но почему эта женщина говорит об Оле с такой нескрываемой ненавистью? Что произошло между ними?.. Страшно подумать, что ей пришлось целый год прожить в этом доме. А потом она переехала. Так и сказала эта женщина: «Переехала». Не уехала, не выехала из города, а переехала! Как же он не обратил внимания на эти очень важные слова? Впрочем, он, кажется, спросил: «Куда?» А она ответила: «Откуда я знаю?» Да, Оля не уехала, а сменила квартиру в этом же городе, вот что главное! Может быть, она живёт в Тайгинске в специальном посёлке. Это так естественно: институт переводят из Ленинграда в Тайгинск. Посёлка ещё нет, дома для сотрудников только начали строить. Людям приходится пока устраиваться на частных квартирах, снимать комнаты. Оле тоже. А потом проходит год, дома построены, и Оля переезжает на новую квартиру. А из этого следует, что секретарь горкома, добродушный Лукашев, всё узнает о ней! Но это будет к вечеру, часа через четыре…
И Завьялов рисует себе такую картину. Раздаётся стук в дверь: «Товарищ Завьялов, тут вас спрашивают». Он вскакивает, распахивает дверь и видит у двери дежурную, а за ней у стены стоит Оля. Лукашев успел позвонить в институт и рассказать ей…
Что дальше? Они сегодня же вечером уедут в Москву. Впрочем, нет, это невозможно, ведь Оля на работе. Ничего, её отпустят. В крайнем случае дадут отпуск. И Лукашев поможет, он хороший парень, отзывчивый…
Они поедут в Москву, а потом…
Они поехали бы туда. Вышли бы из поезда и как-нибудь добрались до той поляны, покрытой густой травой и окружённой хвойным лесом. Там они просидели бы до ночи и увидели бы далёкие звёзды над собой. А потом наступит рассвет и запоют в лесу невидимые птицы…
Как давно это было! Тогда лес воевал, глухие артиллерийские раскаты, смягчённые хвойной стеной, доносились до поляны, и звёзды гасли, тонули в фейерверочном свете трассирующих пуль. Быстро катилось не принадлежащее им время, и стрелка на фосфоресцирующем циферблате его часов отсчитывала минуты…
Нет, резко сказал себе Завьялов, всё это нереально! Утопия. В одну и ту же реку нельзя войти дважды — школьная истина. Давно уже нет того аэродрома. Давно уже нет той поляны. А если бы и сохранилась, её невозможно найти. Те дороги давно заросли. Вместо них проложены новые. По ним мчатся огромные, тяжело гружённые автомашины! Тринадцать раз вырастала и увядала трава на той безвестной поляне. Новое поколение птиц поёт там свои предрассветные песни. Завьялову не двадцать один год, Оле — не девятнадцать. Всё это прошло. Оля не будет сидеть с ним на поляне, у неё слишком много дела. Ему тоже надо скорее возвращаться. Его ждёт работа, лекции, ребята. Они будут вместе — он и Оля, не там на поляне. Да он сам ещё не знает, где они будут жить: в Москве или в Тайгинске. Нелепо думать, что они снова начнут жизнь с той самой минуты, когда расстались.
Стук в дверь…
На пороге — дежурная.
— Тут вас спрашивают, — говорит она.
Чуть поодаль, у стены, стоит Валя, девушка, которую он только что видел в доме на улице Маркса. Завьялов растерян.
—‑ Заходите! Вас, кажется, зовут Валя? Я не ждал…
Она входит. Следы недавних слёз ещё заметны на её лице, но губы плотно сжаты. Пальцы комкают намокший платок.
— Пожалуйста, вот стул…
У Вали скованные, деревянные движения. Она садится.
— Я пришла… — начинает она и умолкает, ещё плотнее сжимая губы. Её глаза блестят, они снова полны слёз.
— Успокойтесь, прошу вас!..
Она отрицательно машет рукой.
— Я не буду плакать, не бойтесь. Не сердитесь, что я пришла. Я видела в окно, как вы стояли на улице, потом пошли. Я выбежала и пошла за вами. Мне нужно было вам сказать… Я долго не решалась войти. Ходила около гостиницы… долго… А потом вот вошла…
— Ну и хорошо сделали!
Завьялов говорит громко, ему хочется успокоить девушку, удержать её от слез.
— Я ведь с целью пришла… хочу вам сказать, чтобы вы ни одному её слову не верили… Не верьте ей… Не верьте! Моя мать ненавидит Ольгу Алексеевну. Она видит в ней врага, может быть потому, что… мы на её деньги жили…
Последнюю фразу Валя произносит совсем тихо, почти шёпотом.
— Что же произошло? — не выдерживает томительной паузы Завьялов.
— Я вам сейчас расскажу, — говорит Валя, отнимая от глаз скомканный, мокрый от слёз платок. — Мой папа умер в пятьдесят первом году… Он был архитектором. Мы с мамой остались одни. Мне было тогда семнадцать, я только что окончила школу. Не знаю, что тогда случилось с мамой. То ли её страх охватил, что нам теперь только на папину пенсию жить придётся, или… сама не знаю. Когда папа был жив, мы планы строили, что я после школы поеду в Ленинград, поступлю в консерваторию… Всё это разрушилось… Я поняла: мне надо поступить на работу… У нас в том году начали строить новую электростанцию, многие ребята, вместе со мной окончившие школу, на строительство пошли. Мне тоже очень хотелось. Только мама была против. Она, вы видели, человек властный, упрямый. Она мне говорила: «Дура, девчонка, в ватнике, в резиновых сапогах будешь ходить. Дочь архитектора Коломийцева — в ватнике! Молодость пройдёт, руки огрубеют, кожа на лице поблекнет; я не вечно живу, останешься одна, кому ты будешь такая нужна? Тебе надо замуж выйти. Удачно выйти, жизнь есть жизнь…»
Валя тяжело вздохнула, закрыла глаза, потом снова подняла веки.
— У меня был один знакомый, Вася, мы учились вместе… Он за мной ещё в десятом классе ухаживал… Детская любовь. Мы и поцеловались-то всего один раз… После школы он пошёл на стройку, стал работать сварщиком и к нам домой часто заходил… Мама его невзлюбила. Издевалась: «Простой рабочий», «Человек без будущего», «На нашу квартиру метит, голову тебе кружит»… Это была неправда. Вася меня любил. Ему не квартира, ему я была нужна… И будущее у него было, он на следующий же год поступил в строительный институт, на заочное, без отрыва… Да он и без института свою дорогу нашёл бы, в нём была страсть, он жизнь любил, стройки, путешествия, новые места… Я маме сказала, что хочу выйти за Васю. Она меня избила — первый раз в жизни, больно, по лицу. Потом разрыдалась, просила прощения, заклинала, умоляла, говорила, что она теперь ведь только для меня живёт, что этот брак её убьёт. «Ты, говорит, девчонка, ничего не понимаешь в жизни, детскую школьную привязанность принимаешь за любовь…» Она перестала Васю в дом пускать, следила за мной, два раза нас с Васей встретила в парке и сказала, что если в третий раз увидит, то поднимет скандал на весь город или покончит с собой. Я сдалась…
Валя ещё ниже опустила голову.
— Вскоре вот что случилось, — продолжала она. — К нам приехал из Сибирска архитектор, он работал там в областном управлении, был папиным начальником и когда приезжал по делам в Тайгинск, то обычно останавливался у нас. Был он уже немолодой, около пятидесяти, вдовец. Ну, что тут долго рассказывать! Мама меня заставила выйти за него замуж. Плакала, грозила, умоляла… «Соглашайся, глупая, человек солидный, моложавый, всё ещё красивый, любит тебя, в Сибирске будешь жить, отдельная квартира. Меня к себе на старости лет возьмёшь…»
— Нет! — воскликнула Валя, резко подняв голову. — Вы не думайте, что я так просто сдалась. Сколько я плакала, из дому уйти грозилась… А потом уступила.
— А Вася? — спросил Завьялов.
— Вася?.. Я его обманула, до последнего дня ничего ему не рассказывала… Вы, конечно, осуждаете меня?
Завьялов не нашёлся, что ответить.
— Год я прожила в Сибирске, больше не выдержала. И квартира была хорошая, и денег хватало, я и маме каждый месяц посылала. Но… не выдержала. Не любила я его, себя обманывала, потом стала ненавидеть. Бросила всё и вернулась в Тайгинск. Приезжаю домой — вижу: в моей комнате незнакомая женщина. Мама говорит ласково так: «Это Миронова Ольга Алексеевна, наша новая квартирантка». Потом Ольга Алексеевна куда-то ушла, мы с мамой остались одни. Я думала: сейчас начнутся упрёки, слёзы, угрозы. Только ничего этого не было. Маму точно подменили. «Что ты старика, говорит, оставила, это не страшно. Переживём. Сейчас к нам в Тайгинск перевели институт оборонного значения. Ты понимаешь, какие там люди работают? Профессора, доктора наук, лауреаты, молодые химики. Им всё дают: высокие оклады, машины, квартиры. Денег девать некуда. Мне повезло, что я заполучила эту квартирантку. Ты соображаешь, что это для нас значит? Она тебя в их круг введёт, представляешь себе, какой будет выбор?..»
