Нина Буденная - Старые истории
— Не буду я с ней, она рекорды ставит! Я паду!
Анна Павловна встала с Устьянцевой.
— Анна, ты правда рекорды ставишь? — спросила Светлана.
— Не, я просто скорая. — Анна Павловна натянула резиновые перчатки, потом нитяные, согнулась, крякнула и принялась за дело.
— Ты бы еще варежки меховые сверху напялила! Упаришься ведь, — посочувствовала Устьянцева.
— Мне сегодня руки чистые нужны, — сказала Анна Павловна.
— Что-то я картошку от комков плохо отличаю, — пожаловалась Устьянцева.
— Сейчас подсохнет, видна станет, — успокоила ее бывалая Анна Павловна. — Ее же только что вырыли.
Солнышко грело, ветерок обвевал, работалось с приятностью. Наполненные ведра ссыпали в мешки, которые оставляли стоять за собой, они торчали по краю поля, как редкие зубы стариков, а бригада двигалась неумолимо все вперед и вперед, к лесу, у кромки которого поле обрывалось, и до этого леса было ой еще как далеко.
— Жданов, мешки давай, — заорала Анна Павловна. — Ссыпать уже некуда. По паре мешков бросили и успокоились!
— Сейчас подвезем, — сказал, подходя, Коля. — Эй, — закричал он народу, — больше четырех ведер в мешок не сыпать, а то нам в машину не забросить!
Дамы всех возрастов немедленно одинаково захихикали, и тут уж досталось Коле Жданову и его четверке грузчиков за неосторожное замечание по первое число. И насчет силы прошлись, и насчет слабости. И жен их пожалели, и понедоумевали, откуда детишки взялись. И помощь свою предложили, и обещали никогда с ними не связываться. Мужики погогатывали, женщины посмеивались, в общем, работа шла.
— Пока нет мешков, ссыпайте в кучи, а потом в мешки переложим, — предложил Жданов.
— Еще чего? — сказала Анна Павловна и уселась в грядку, обняв полное ведро. — Ни в жисть не буду делать нерациональной работы. Садись, Светка, отдыхай, пока эти умельцы не обеспечат нас тарой.
Подошла Зина-агрономша проверить качество уборки и осталась довольна. А тут на поле выпер и грузовик с мешками. Он именно выпер, потому что несся почем зря по еще не убранной картошке, вминая ее в землю.
— У, зараза, — закричала Зина и замахала кулаками. — Пьяная сволочь, ну я тебя поймаю, я тебе устрою!
— Ваш, что ли? — спросила Анна Павловна.
— Кабы наш. Тоже из шефов. Приедет как на пикник, зальет глаза с утра, а работы — хрен. Я этого гада никак с бутылкой не поймаю, мне бы только его поймать.
Зина раскраснелась от гнева и была очень хорошенькой, что немедленно отметили про себя Анна Павловна с Устьянцевой и переглянулись с пониманием.
— А чего вы с ним цацкаетесь? Зачем надо его с поличным ловить, когда и так ясно, что пьяный? Составить протокол, штрафануть — и все дела, теперь с этим просто, — посоветовала разумная Устьянцева.
— Так для этого мне милиционера сюда надо доставить. А у меня время есть? Да и кто работать будет? Все шофера в разгоне.
— Ну а с бутылкой застанете, — заинтересованно сказала Анна Павловна, — что сделаете?
— По башке ею ему врежу.
— Ну что же, это дело, — согласилась Анна Павловна.
— За что мы ваш институт любим — работаете хорошо. Как дело до шефов доходит, так мы вас просим. Только вот транспорта у вас нет.
— Транспорта у нас нет, — подтвердила Анна Павловна. — Грузовики нам ни к чему.
— А я вас по прошлому году помню, — улыбнулась Зина.
— Я вас тоже. У нас какая норма на сегодня?
— Мы со Ждановым так подсчитали, что вам надо по рядам до леса дойти, а потом обратно. В два часа школьники приедут, им немного оставите.
— Ясно.
Зина пошла дальше, а женщины снова заработали.
— Картошка неважнецкая, — сказала Устьянцева.
— Да, мелковата.
— Вроде и погода стояла, а мелкая. Сколько тут с гектара, интересно?
— А ты знаешь, сколько надо?
— Нет.
— И я нет.
— Не может быть, чтобы ты, Ань, чего не знала.
— Ты где-то права. Я знала. Но забыла. Но, думаю, тут все равно ниже всяческой нормы. Все выбирай, горох на корм скоту пойдет.
— Да я выбираю, неужто чего оставлю, жалко ведь.
— Что интересно, Светка, я когда в студенчестве на картошку ездила, уставала как собака. И в корзины складывать, и в мешки пересыпать. А ведь молодые были, сильные. Сейчас — хоть бы хны. Мы вон уже сколько с тобой прошли, а усталости никакой. В чем дело?
— Я думаю, Аня, мы с тех пор стали хорошими рабочими лошадками. Привычка к труду — это все. Эх, — Светлана Устьянцева распрямилась, придерживаясь за поясницу, — хороша жизнь!
— Хороша, Свет, — подтвердила Анна Павловна, тоже распрямляясь и потягиваясь. — И плохо, а хорошо!
— Смотри, народ уже куртки поснимал.
— Не, я подожду, не продуло бы, сейчас тепло обманчиво.
— Девчонки, не простудитесь! — крикнула соседкам Устьянцева. — Люмбаго заработаете!
— Ничего, Светка, они не заработают, — вздохнула Анна Павловна. — Молодые они. Ну что ж, поехали дальше.
Загремела картошка о стенки опрастанных ведер. Женщины двигались вперед, перетаскивая их за собой. Поравнялись с двумя в серых халатиках — те двигались навстречу. Поздоровались.
— Вы в какую сторону отсюда поедете? Нас не подвезете? — спросила одна.
— А вы не местные разве?
— Нет, мы из поселка, здесь подрабатываем.
— В Москву поедем.
— Не по пути. Как же добираться будем? — спросила подругу.
— По проселку пойдем, — резюмировала та.
— Что, так с ведрами десять километров и потопаем? — замолчала, опасливо взглянула на Анну Павловну и Устьянцеву. — А вы разве картошку домой не берете? В обед начальства не будет, можно взять.
— Мы не берем, — непреклонно сказала Устьянцева. — Не положено. Будет начальство, нет ли — нам все одно. Не берем.
Женщины в халатах торопливо стали выбирать картошку, стараясь скорее разминуться с институтскими, предпочитавшими этот овощ есть синеньким, перележавшим в хранилищах все возможные сроки.
Когда их разделили метров пять, Анна Павловна и Светлана прыснули в грязные кулаки. Облегчить душу этим, в халатиках, они не могли: картошку институтские действительно не брали.
— Однако Ванюшкину придется в пакетик насыпать, — сказала Анна Павловна. — А то его жена не верит, что он в полях трудился.
— Кто же поверит, если он уже с утра хорош?
— Зам по административной уже ему замену ищет.
— Жалеть не приходится, мужичок противненький. А вон и он собственной персоной. По-моему, к нам идет. Ой, Аня, это ведь он к тебе отмазываться идет, чтобы ты академику на него не донесла. Он что, не знает, что его увольняют?
— Знает. Точно, к нам идет. Сосредоточимся на работе, вроде его не видим.
— Бесполезно, — сказала Устьянцева и плюхнулась задом в разворошенную землю. — Давай перекур.
Анна Павловна угнездилась рядом, сидя, разогнула спину, потянулась с приятностью. Сплюнула и закурила «Мальборо».
— Если он будет ерунду молоть, я ему отповедь дам.
Ванюшкин подошел такой бодренький, красненький и внешне уже вполне приличный.
— Вот что значит сельский воздух, — сказала Устьянцева, откидываясь на локти.
— Да, кислород живительно действует на организм, — поддакнула Анна Павловна.
— Что, девочки, устали, — благодушно вступил в разговор Ванюшкин. — А мы мешки в машины грузим — и в хранилище. Тоже работенка.
— Все на пользу, — сказала Анна Павловна. — Все не без пользы.
— Красивые вы, девушки.
— О, началось. Да вам сегодня некрасивых не будет, — хохотнула Устьянцева.
— Нет, почему же, я понимаю толк, — Ванюшкин по-мужицки уселся на корточки, поймал равновесие и даже закурил «беломорину». Попыхтел ею немного и мрачно добавил: — Вот, например, жена у меня — зараза и змея.
— Ванюшкин, если вы нам пришли жену ругать, то не ту аудиторию выбрали. Мы — за женщин. Плохие ли, хорошие. У каждого народа то правительство, которое он заслуживает. Не так ли? — ехидно заметила Анна Павловна.
— Не, не так. У меня одна знакомая дама есть. Женщина — во! — Ванюшкин выкинул вперед руку с отогнутым вверх большим пальцем и покачнулся. Но удержался.
— Ванюшкин! Не хватало, чтобы вы нам про свои амурные дела начали рассказывать, — возмутилась Устьянцева.
Анна Павловна толкнула ее в бок, сказала вполголоса, скривив рот в ее сторону, чтобы метче направить звук:
— Пусть рассказывает, на него откровение напало. А то он к нашим птенцам с этим пойдет. А нам что, нас о дорогу не расшибешь.
— Нет, правда, — продолжал Ванюшкин, и лицо его стало мечтательным. — Я раз выхожу из ресторана ВТО, ужинал там — все-таки общество, творческая атмосфера… Выхожу, значит. Вдруг на улице Горького, прямо у входа в Театральное общество, «Жигули» притормаживает. А за рулем… А за рулем, дорогие мои, красавица писаная. Волосы белоснежные, распущены до плеч. Губы — красные как роза. Ногти на руках — длинные-длинные, остренькие, черным лаком крашены — модные, значит. Перегнулась через сиденье, окно отвинтила и на меня смотрит. Причем я понимаю, что именно на меня, хотя народу вокруг туча. За артиста принимает, — уверенно заключил Ванюшкин.
